«С трепетом прижимал винтовку к плечу и радовался, когда видел, что «борец за свободу» со стоном, который мне казался приятной музыкой, испускал дух», — эти кровожадные слова написал в 1923 г. совсем юный белый эмигрант. А вот что тогда же писал другой подросток: «Коммунисты всячески издевались над моими родителями, и когда я об этом узнал, то решил мстить им до последнего». Это цитаты из сочинений русских гимназистов в эмиграции. 12 декабря 1923 г. директор русской гимназии в чешском городе Моравска-Тршебова А. П. Петров отменил два урока: пять сотен учеников принялись за сочинение на тему «Мои воспоминания с 1917 года» — и никаких оценок и ограничений по содержанию, каждый писал, что и как хотел. Задание оказалось неприятным. Один из учеников пожаловался: «Как ужасно, что дана такая тема. Приходится рыться в том, что я так старался забыть».
Детские воспоминания оказались сильнее взрослых. Их особенная ценность — в искренности и беспощадности в отношении Гражданской войны и ее участников. Вскоре такие же сочинения написали ученики других русских школ (в Югославии, Болгарии, Турции и Чехословакии), и всего их получилось 2403 (часть издана в 2 книгах, см. ссылки в конце статьи). Война отняла у гимназистов детство, и они хорошо запомнили ее отвратительное лицо. И описали на 6,5 тысячах страниц: расстрелы своих отцов и матерей, жестокие убийства и расправы над офицерами в 1917 г., голод и болезни, разруха и горящие дома, слепая ярость красных и белых, и наконец, изгнание из России. И, конечно, большая часть сочинений пропитана ненавистью к большевикам (хотя и «буржуям» за развязывание войны досталось от детей).
Кое-что было нетипично для школьных сочинений — из них десятки были написаны бывшими солдатами белых армий (к примеру, среди русских эмигрантов в Болгарии 45% подростков были участниками войны). Авторам сочинений было от 6 до 24 лет — революция прервала образование старших из них, и доучивались они в эмиграции, в школах, иногда устроенных в убогих старых зданиях и даже бараках, неотапливаемых и не оборудованных для учебы.
«С тех поря я ненавижу большевиков…»
Мотивов для того, чтобы пойти на войну, у мальчишек хватало. Иногда это был просто юношеский порыв, вызванный романтизированными представлениями о войне, чести и долге. Но чаще это было желание мстить большевикам — за страдания своей семьи и России. Патриотизму, хотя и не так, как теперь, учили в русских школах и тогда. Благодаря В. В. Набокову (тоже эмигранту) и сегодня известна популяризированная им цитата из «Учебника русской грамматики» П. Смирновского, по которому учились дети с 1884 г.: «Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше отечество. Смерть неизбежна». Этику служения России прививали с юных лет, и с успехом. Один из мальчиков писал в сочинении в 1924 г.: «Все свидетельствовало о гибели столь могущественной и великой России. Я с сожалением смотрел на пожженные дома, некогда принадлежавшие богатым владельцам, на те конские заводы, которые были разграблены […], на разбитые мосты и вагоны, валявшиеся возле полотна — все это когда-то представляло богатство и гордость нашей Родины. Я готов был разодрать коммуниста-большевика на части за то, что он, безмозглая голова, рушит то, что создавалось целыми веками. […] Если бы я был царем, то обязательно [большевиков бы] до единого человека поперевешал, не имея никакого ни сожаления, ни сострадания».
Другие дети стали свидетелями проявлений Гражданской войны откровенно садистского характера (цитируем не самые жуткие):
«Офицеры бросались с третьего этажа, но не убивались, а что-нибудь себе сламывали, а большевики прибивали их штыками»
«Несколько большевиков избивали офицера, чем попало: один бил его штыком, другой ружьем, третий поленом, наконец, офицер упал на землю в изнеможении, и они… разъярившись, как звери при виде крови, начали его топтать ногами»
«Разъяренная толпа избивала старого полковника; она сорвала с него погоны, кокарду и плевала в лицо. Я не мог больше смотреть и отошел от окна, но никак не мог забыть эти зверские лица толпы. Но через несколько часов долгого и мучительного ожидания я подошел к окну и увидел такую страшную картину, которую не забуду до смерти: этот старик-полковник лежал изрубленный на части. Таких много я видел случаев, но не в состоянии их описывать»
Так в детских душах вырастала ненависть.
«Я поклялся — мальчишка — отомстить им»
«С тех пор я ненавижу большевиков и буду мстить им за смерть отца»
«Видя родину в море крови, я не мог продолжать свое прямое дело — учение, и с винтовкой в руках пошел я с отрядом белых биться за честь и благо России»
«Я рвался на фронт отомстить за поруганную Россию. Два раза убегал, но меня ловили и привозили обратно»
Иногда подростков принимали — сбежавшие из дома к белым, они чудом проделывали такой путь, что ничего уже не оставалось, кроме как взять их на содержание армии и дать самую безопасную службу. В одном из сочинений кратко описана несуразность таких «белогвардейцев»: «Мне было 11 лет, я был записан в конвой, одет в форму, с маленьким карабином за плечами. Встретил старого генерала, хотел, как всегда, стать во фронт, но поскользнулся и упал, ударившись спиной о затвор».
Мальчики повзрослее, гимназисты и кадеты старших классов, вставшие под ружье, зачастую оказывались самыми преданными бойцами белых. Капитан А. В. Туркул вспоминал, что интеллигентская молодежь «поголовно» отзывалась на призывы белой Добровольческой армии. Гимназисты сбегали на фронт целыми классами. 15−16-летние бодро заявляли: «Мне восемнадцать». И умоляли принять их в солдаты, и преследовали офицеров. Не всегда получалось отправить их домой. «Кажется, ни одна потеря так не била по душе, как неведомый убитый мальчик, раскинувший руки в пыльной траве», — пишет Туркул.
«Мы ничем не отличались от большевиков…»
Ужасы войны отрезвляли юношей, возвращали им желание учиться и жить в мире.
Бывший доброволец, в 17 лет поступивший к белым, писал: «В конце же 1918 г. я прибыл в добровольческую армию, где всего лишь прослужил два месяца на фронте и потерял ноги. С потерей ног я больше сознал, как необходимо учиться».
Петр Богаевский, 1904 г. р.
Я «пошел в одну из армий. Итак, бросив на произвол судьбы отца, мать, братьев и сестер […]. О дальнейшем ничего не знаю и до сих пор за своих родных, что с ними и где они. Может быть, уже умерли, а может быть, судьба спасла их, и они живут по-новому в новой России. Настрадавшись в армии, был ранен, контужен, я решил оставить армию и уехать за границу. Потом я уже ругал, злился, проклинал ту минуту, что я пошел воевать. […] я не разбирался совершенно в политике и шел, куда меня посылали драться, страдать, убивать своего же брата. Я теперь себе отдаю отчет в своих делах…»
16 лет, 5-й класс гимназии, неизвестный мальчик
«Я думал найти на войне какой-то сплошной триумф и праздник, а видел только трупы. […] Перед каждым трупом я рисовал себе и бедную мать, убитую горем (я раньше мог видеть только матерей, и думать о том, что у этих убитых могут быть жены, я не знал). […] Все эти погоны и перья, которыми мы были разукрашены, как боевые петухи, начинают терять для меня свою прелесть и ценность, и я начинаю вырабатывать […] философское отношение к войне и к армии. Я вначале думал, что армия — это в высшей степени что-то благородное, умереть готовое для каких-то мне неизвестных идей; я видел в ней что-то святое, а столкнулся на самом деле с самым животным и гадким понятием об армии. Как я ни стараюсь напрячь свою память, но никак не мог припомнить хоть одну какую-нибудь идеально чистую, бескорыстную и благородную личность».
Мальчик
«Голодные и измученные, мы вынуждены были добывать себе одежду и пищу, зачастую прибегая к насилию, а там, в тылу, толстые бары весело проводили время, забыв о том, что их веселье построено на костях мальчишек-гимназистов. Обещая освобождение освобожденному населению, мы ничем не отличались от большевиков, грабили его».
***
Белое дело проиграло. Большая часть детей-белогвардейцев покинула Россию вместе с остатками белых армий в 1920 г. Наступили эмигрантские скитания за границей, изучение новых языков, постепенное забывание своего, русского, и несбыточные надежды, что прежняя «Русь восстанет». А самое главное — горькое разочарование жизнью, сломанной Гражданской войной.