«Вы никому не нужны»
В середине 1930-х годов детская беспризорность в Советском Союзе официально считалась побеждённой. Ошибки начала 1920-х годов были учтены, а стратегия Феликса Дзержинского, претерпевшая изменения, дала положительные результаты. В 1936 году появился легендарный лозунг: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Эти слова прочно обосновались на открытках и плакатах, а подтверждали «счастливое детство» нарисованные дети, не менее счастливые. Посыл пропаганды был прост и понятен: такие картинки создавали ощущение, что каждый ребёнок находится под надёжным крылом советского государства. И впереди его ждёт только счастливое будущее.
Но уже в 1937 году по всему СССР прокатилась волна Большого террора. И оказалось, что «счастливого детства» достойны далеко не все. Сыновья и дочери «врагов народа» несли ответственность за своих родителей.
В августе 1937-го нарком внутренних дел СССР Николай Ежов подписал приказ № 00486 «Об операции по репрессированию жён и детей изменников Родины». В документе говорилось, что жён тех, кого осудили за «контрреволюционные преступления», необходимо отправлять в лагеря сроком на 5−8 лет. Если у них были дети (в возрасте от одного года до 15), то они помещались в детские дома.
В советских городах начали оперативно создавать специальные детские приёмники, куда отправляли сыновей и дочерей репрессированных граждан. В приёмниках дети могли находиться как несколько дней, так и несколько месяцев. С мальчишками и девчонками не церемонились. Братьев и сестёр разлучали целенаправленно, чтобы оборвать все родственные связи. А затем их распределяли по детским домам, разбросанным по всей стране.
Но это был лишь первый круг ада, уготованный детям «врагов народа». В детских домах их ждали новые испытания. Чаще всего работники детских домов видели в сыновьях и дочерях репрессированных не мальчишек и девчонок, а «изменников Родины». И отношение к ним было соответствующим. Экономили на одежде и еде. Любое неповиновение жёстко пресекалось. А физические наказания являлись неотъемлемой частью воспитания. Конечно, не во всех детских домах царила ненависть к детям репрессированных, но во многих. Мальчишки и девчонки должны были расплачиваться за «преступления» своих родителей. А воспитатели прямым текстом заявляли детям: «Вы никому не нужны».
Такое отношение не должно удивлять, поскольку оно идеально вписывалось в концепцию чисток конца 1930-х годов. И детские дома получили спущенные «сверху» инструкции, в которых дети репрессированных родителей по определению являлись потенциальными «изменниками Родины». Причём возраст ребёнка роли не играл. Дети попадали под мощнейший психологический пресс, который должен был полностью разрушить их личность.
«Социально опасные дети»
В максимально враждебной обстановке у ребёнка не было ни единого шанса сохранить крепкую психику. Малолетние «враги народа» либо адаптировались, либо ломались. Участь последних была предрешена и чаще всего они просто не выживали.
Жизнь командарма Иеронима Уборевича оборвалась в 1937 году. Его репрессировали по делу Тухачевского. Жену Нину Владимировну арестовали, а в 1941 году расстреляли. Дочь Владимиру (Миру) определили в Нижнеисетский детский дом. Няня Мария Болотская приезжала туда и попыталась удочерить девочку, но получила отказ.
Мира впоследствии вспоминала: «Мы были раздражены, озлоблены. Чувствовали себя преступниками, все начали курить и уже не представляли для себя обычную жизнь, школу». В 1944 году её приговорили к пяти годам лагерей за «антисоветскую агитацию», но освободили по амнистии в 1947-м.
Под каток попали дети и других военачальников: Светлана Тухачевская, Пётр Якир, Виктория Гамарник. Как и Мира, в 1940-х годах они получили «путёвки» в лагеря за «контрреволюционные преступления».
Во время Большого террора появилась новая категория преступников — «социально опасные дети». В приказе НКВД говорилось: «Социально опасные дети осуждённых, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД или водворению в детские дома особого режима Наркомпросов республик».
И под этот термин попадали все дети, возраст роли не играл. Но справедливости ради стоит сказать, что под «социально опасными детьми» подразумевались не малолетки, а всё-таки подростки. Именно в них видели наибольшую опасность. Таким был, например, Пётр Якир, сын репрессированного командарма Иона Якира. После казни отца его вместе с матерью Саррой Лазаревной отправили в Астрахань. Вскоре 14-летнего Петра арестовали, обвинив его в «организации конной банды». Парня приговорили к пяти годам колонии для малолетних преступников как «социально-опасного элемента». Пётр Якир написал о пережитом, назвав своё произведение «Детство в тюрьме».
В 1938 году появились приказ НКВД СССР № 00309 «Об устранении ненормальностей в содержании детей репрессированных родителей» и циркуляр НКВД СССР № 106 «О порядке устройства детей репрессированных родителей в возрасте свыше 15 лет». Смысл документов заключался в том, что теперь работники детских домов должны были следить за своими воспитанниками, выявляя и пресекая любые антисоветские или террористические настроения. Если же в подобном был замечен подросток старше 15 лет, то его необходимо было отдать под суд, с последующим направлением в исправительно-трудовые лагеря НКВД.
Проще говоря, подростков с «антисоветскими настроениями» направляли в ГУЛАГ. Причём арест и этапирование они проходили точно так же, как и взрослые люди. Никаких скидок на возраст не было. Единственное — обычно их содержали в отельных вагонах. Но это правило работало не всегда. Вагонов под разные категории заключённых могло и не хватить. И тогда подростков помещали под одну крышу со взрослыми преступниками. То же самое касалось и тюремных камер. Подростки и взрослые должны были содержаться отдельно друг от друга. Но происходило это далеко не всегда.
Существовал циркуляр, по которому родственники «врагов народа» могли забрать их детей. Он назывался «О порядке выдачи на опеку родственникам детей, родители которых были репрессированы». Но на практике провернуть это было крайне сложно. Опекунов самым тщательным образом проверяли, выискивая «компрометирующие данные». И если даже такие не находились, то это ничего не значило. Люди могли получить отказ без объяснения причин. А за опекунами, кому посчастливилось забрать ребёнка, устанавливалось наблюдение.
Другая проблема заключалась в том, что отыскать ребёнка было очень сложно. Очень часто их фамилии записывались неправильно или же вообще менялись. Делалось это для того, чтобы оборвать у ребёнка любую связь с прошлым и родителями.
По закону женщина могла отправиться в тюрьму или лагерь со своим ребёнком. Но только при условии, что ему ещё не исполнилось полтора года. Смертность среди грудничков была высокой. Этому способствовало множество факторов: расположение лагеря, отношение его сотрудников к заключённым, состояние медицины. Чаще всего приходилось надеяться исключительно на чудо.