Самый известный выпускник Славяно-греко-латинской академии — Михаил Ломоносов, первый русский учёный-естествоиспытатель. При этом далеко не все знают, что вместе с ним, буквально в одном классе, учился другой гениальный человек, судьба которого впоследствии сложилась весьма трагически. Дмитрий Виноградов фактически с нуля создал в России производство высококлассного фарфора, за что и поплатился своей жизнью.
Тайна китайского фарфора
Изначально фарфор создали в Китае, европейцы же узнали о нём только в тот момент, когда элегантную посуду им с другого конца света привез великий путешественник Марко Поло. В то время фарфоровая чашечка, например, была буквально на вес золота — такой роскошью можно было удивить кого угодно.
В начале 18 века немецкий алхимик Иоганн Беттгер всё-таки смог решить эту загадку и разгадал-таки секрет китайских мастеров: Саксония, где жил Беттгер, стала тогда центром европейского фарфорового производства, именно там появилась старейшая на континенте Мейсенская мануфактура.
В это время Дмитрий Виноградов только родился, на дворе был 1720 год. Виноградову в детстве сильно повезло: из родного города, провинциального Суздаля, он попал в Москву, в Славяно-греко-латинскую академию. На этом решении настоял отец Дмитрия, священник Рождественского собора. Ещё один необычный факт из биографии Виноградова — он почти сразу же подружился с Михаилом Ломоносовым, который учился в той же Академии. Дело в том, что Ломоносов был примерно на пять-шесть лет старше, чем Виноградов: то есть, когда мальчик из Суздаля только приехал в Академию, Ломоносову было уже около двадцати лет.
Судьба и дальше не разлучила Виноградова с будущим талантливым ученым: вместе с Ломоносовым их отобрали как лучших учеников и отправили для дальнейшего обучения в Академию наук в Петербурге. Там они надолго не задержались: буквально через год приятели уже держали путь в немецкий город Марбург, где должны были больше других наук изучать химию и металлургию. Всё это, конечно, делалось не просто так — самые перспективные студенты должны были вернуться после своей учебы в Россию, чтобы государство могло извлечь пользу из их знаний.
Мечта Елизаветы Петровны
Предполагалось, что Виноградов, когда вернётся на родину, обучившись горному делу, будет работать при рудниках. Однако все сложилось совсем иначе: после Марбурга троица русских интеллектуалов отправилась в другой немецкий город — Фрайберг, который находился как раз в Саксонии, прославившейся своим фарфором.
Императрица Елизавета Петровна обожала роскошные вещи, ей не давал покоя тот факт, что в России до сих пор не существовало ни одной фарфоровой мануфактуры. Поэтому, когда Виноградов вернулся из своего европейского турне, его отправили вовсе не на рудники.
Квалифицированный и хорошо образованный по тем временам мастер поехал в Петербург, где в одном из кирпичных заводов как раз-таки поместили новую мануфактуру. Впрочем, управлять ей Виноградов ещё не мог — для этого Елизавета за огромные по тем временам деньги пригласила на работу в Россию шведского мастера по фамилии Гунгер, который, как считалось, знает секретную формулу фарфора. Ожидания оказались напрасными: на практике выяснилось, что у Гунгера вместо изящного фарфора получались черные, искривленные чашки. Тогда инициативу на себя взял сам Виноградов, который стал усердно вычислять заветную формулу для получения качественной керамики.
Пройденное обучение в значительной мере помогло Виноградову: во-первых, в Германии он уже познакомился с оборудованием, которое требуется для производства фарфора, а во-вторых, полученные знания в области металлургии и химии позволяли исследователю с пониманием дела смешивать компоненты для создания того фарфора, который смог бы удовлетворить требования прихотливой императрицы.
Не хуже китайского
Виноградову было всего лишь 27 лет к тому моменту, как он получил первый образец собственного фарфора. Шарлатана Гунгера, на протяжении нескольких лет морочившего всем головы, к тому моменту уже выгнали — всю ответственность за создание первого русского фарфора взял на себя сам Виноградов. Он тщательно шифровал все свои записи для того, чтобы никто не смог узнать секретную формулу: для этого ученому пришлось задействовать все языки, которые он знал, — получилась непереводимая смесь русского, латинского, немецкого, древнееврейского и других.
В конечном счете Виноградов смог преодолеть своих учителей: полученный им фарфор — сейчас, кстати, уже не тайна, что в его состав входили гжельские белые глины, олонецкий кварц и алебастр — был ничуть не хуже прославленного саксонского. Кроме записей, расшифровать которые невероятно сложно, выпускник Академии оставил и несколько научных трудов, важность которых для того времени невозможно переоценить. Так, Виноградов, в частности, отметился серьезной работой «Заметки о фарфоре», а также рукописью, в которой он рассказывал о долгой череде неудачных опытов. Сам ученый объяснял, что фиксировал всё не только потому, что его к этому обязывала служба, но в первую очередь даже для того, чтобы его преемники не повторяли тех же ошибок, что и он.
Специальный горн для обжига, который был установлен на Невской мануфактуре, не позволял реализовать масштабные замыслы Виноградова: ему приходилось довольствоваться производством фарфоровых пуговиц, колокольчиков и табакерок, которые, кстати, пользовались особенным спросом при дворе её величества. Только в 1756 году по проекту Виноградова удалось сделать новый горн: тогда у него появилась первая возможность сделать настоящий столовый сервиз. Он получил название «Собственный» и был предназначен, как нетрудно догадаться, императрице Елизавете Петровне.
Горе от ума
Виноградов смог сделать для своей страны невероятное — запустил в Петербурге первое фарфоровое производство, на котором создавали изделия, поражавшие самых высокопоставленных гостей столицы. Казалось бы, что после такого подвига ученый должен был всю жизнь пожинать плоды своего успеха — утопать в похвале, получать хорошее жалованье и ни в чем себе не отказывать. Но вовсе не таким был 18 век и его нравы: чиновники боялись, что Виноградов может выдать иностранцам тайну своего искусного фарфора. Поэтому, собственно, и было решено держать ученого фактически как колодника — ему запретили покидать территорию завода. Более того, начальник Виноградова распорядился, чтобы тот неустанно трудился у своей печи: за любой недочет мастера могли не только лишить жалованья, но и избить плетьми.
В итоге ученого натурально посадили на цепь, чтобы он не мог по своему желанию уйти с производства. Тогда Виноградов сильно пристрастился к вину — других радостей в жизни у него, судя по всему, не было: семьей он обзавестись так и не успел, о том, чтобы отпустить его в Суздаль к родным, не могло быть и речи. В то же время история умалчивает о любом поощрении мастера за его шикарные фарфоровые изделия. «Ныне меня угнетает тяжесть трудов понесенных. Краткая младость прошла, рано я стал стариком», — гласит запись в дневнике Виноградова.
В конце августа 1758 года Дмитрию Виноградову неожиданно стало плохо. Пришедший врач констатировал, что медицинская помощь 38-летнему мастеру уже не потребуется — к нему пригласили священника. Организатора первого в России фарфорового производства похоронили в Петербурге на Спасо-Преображенском кладбище. На месте созданной им «порцелиновой мануфактуры» появился полноценный фарфоровый завод, который почему-то назвали не в честь Виноградова, а в честь его друга по Академии — Михаила Ломоносова.