Этим материалом редакция сайта diletant.media продолжает публикацию наиболее интересных заявок, поступивших на конкурс «Первая мировая война в истории моей семьи», которая будет продолжаться в течение января 2019 года.
Мой дед Забавский Аркадий Никитич родился в 1893 году в семье титулярного советника и служащего почтово-телеграфного ведомства Киевской губернии Никиты Григорьевича Забавского, чей отец, католик по метрике, был солдатом императорской армии и участником Крымской кампании 1853−1856 гг. По семейным преданиям, он происходил из семьи польской шляхты, пострадавшей во время Ноябрьского восстания 1831 года. Летом 1914 года дед закончил Коммерческое училище в г. Бердичеве Киевской губернии, где в то время служил его отец, и намеревался поступать в Психоневрологический институт (будущий Бехтеревский) в Санкт Петербурге, куда уже отправил свои документы. Жизнь, по его словам, представлялась ему «прекрасной открытой книгой».
Деду запомнился выпускной вечер в Коммерческом училище незадолго до августа 1914 года, когда он отправился гулять на реку с друзьями. Выйдя на берег, они увидели невероятный по драматизму бордовый закат во все небо, словно бы предвещавший кровавые события грядущих лет. В августе, после объявления Германией войны России и уже развернувшейся всеобщей мобилизации, дед принял решение стать офицером и отправил свои документы в знаменитое 1-е Киевское военное училище (с 1915 года Киевское пехотное великого князя Константина Константиновича военное училище), среди бывших выпускников которого были генералы А. И. Деникин и Л. А. Дроздовский, и которое впоследствии стало одной из основ Добровольческой армии.
Из-за высокой потребности армии в младших офицерах уже 1 октября 1914 года в 1-м Киевском Пехотном училище состоялся последний выпуск юнкеров в чине подпоручика, и училище перешло к практике четырехмесячных ускоренных курсов армейских прапорщиков. 12 января 1915 года мой дед завершил подготовку в первом сокращенном выпуске, а через несколько дней училище посетил император Николай II. Дед рассказывал, что в тот день видел императора в нескольких шагах от себя, когда тот поздравлял юнкеров с производством. Царь поразил его необычайно простой манерой держаться.
Знак училища. Источник: архив автора
Через несколько дней после окончания военного училища дед был отправлен в штаб Московского Военного Округа для получения дальнейших распоряжений. Как он впоследствии вспоминал, дежурный генерал вызвал его и, показывая на карту, в шутку произнес строку из Лермонтова: «Тамбов на карте генеральной кружком очерчен не всегда». Деду было вручено предписание отправиться в Тамбов в расположение 61-го Запасного Пехотного батальона 59-й пехотной дивизии для формирования маршевых рот, отправляемых на фронт. Он рассказывал, что лишь позже осознал, что отправка в Тамбов стала для него отсрочкой от верной гибели, так как по статистике первых лет войны средняя жизнь прапорщика на фронте равнялась 9 дням. Среди его друзей и знакомых, «по большей части плохо обученных военному делу молодых людей», было много погибших.
Дед до конца своих дней с огромной горечью вспоминал потерю лучшего друга, героя Чешской Дружины и добровольца Вацлава Кашпара. Стоит отметить, что обычно новоприбывшие прапорщики задерживались в запасном батальоне не более четырех месяцев, но командир батальона принял решение оставить моего деда на целых два года, поскольку он хорошо проявил себя в тренировке новобранцев и был включен в штат преподавателей. В Тамбове же 29 января 1916 года дед был произведен в подпоручики.
Чуть позже, в период тренировки новобранцев, у деда случился роман с местной красавицей, которая, как он говорил, была столь отчаянной, что многократно проникала на территорию военной части через проем в заборе, причем будучи переодетой в военную форму. Через некоторое время преступление было раскрыто: даму схватил бдительный караул, а дед с очередной маршевой ротой был направлен на Юго-Западный фронт. Зимой-весной 1917 года он был назначен командиром роты 665-го Ворохтинского полка 167-ой пехотной дивизии 23-го армейского корпуса и откомандирован в местечко Косов в Галиции. Приятно было узнать, что в дневниках Левда А. М., с которым дед дружил на Юго-Западном фронте, сказано: «Нашим гостем постоянным был А. Н. Забавский, офицер из студентов, культурный, хорошо воспитанный».
Был случай, когда дед отправился к линии фронта один, без сопровождения, чтобы принять командование третьей ротой. Третья рота находилась на небольшом расстоянии от германских позиций. Противник располагался чуть выше, на двух рядом стоящих высотах. Неожиданно дед увидел, что из ближайшего вражеского окопа на одной из гор поднялись две фигуры. Это явно были командиры, судя по их обмундированию. Один из них достал папку и стал показывать что-то другому, делая жесты в направлении русских войск. Увидев немцев, дед сразу же схватил винтовку и уточнил расстояние у стоявшего рядом солдата — 800 метров. Дед поставил прицел и сделал два выстрела. «Успел, — как он говорил, — я умел быстро стрелять». С первых двух выстрелов обе фигуры упали. Тут же командир третьей роты обратился к деду: «Зачем вы стреляли?! Ведь у нас сейчас будут неприятности! Ну, давайте прятаться, давайте прятаться…» Все стали расходиться по окопам и укрытиям. Через минут десять по роте стали бить снаряды. Это мстили за убитых… Дед вспоминал: «Я не знал, что были такие правила. Войска противников между собой как-то ладили: вы не стреляете — и мы не будем стрелять. Вот так. Так часто было».
Ложная газовая атака
Однажды ночью деда разбудил часовой и сказал, что «на нас надвигается какая-то белая дымка». На галицийском участке фронта уже были случаи, когда немцы использовали ядовитые газы. При этом противогазов в роте у деда не было, и самым обычным средством в борьбе с хлором было разжигание костров, чтобы газ вместе с нагретым воздухом поднимался вверх. Когда дед пошел посмотреть, то увидел, что облако надвигалось медленно, как какой-то тяжелый густой пар, который стелился по лощине и направлялся в сторону окопов. Он приказал сейчас же набрать как можно больше сухого материала из ближайшего леса. Солдаты стали готовить костры, чтобы не позволить газу проникнуть в окопы. Но впоследствии оказалось, что это был вовсе не ядовитый газ, а просто облака густого утреннего тумана, совершенно безвредного. Определили это с помощью простейшего анализа — по запаху. Все разошлись по окопам, но заснуть уже никто не мог.
В том случае, когда рота деда была «на запасе», он находился вместе с ней в расположении тяжелой артиллерии, что было достаточно далеко от передовой. Однажды, будучи на отдыхе, готовился идти в баню. Подходит к бане, а туда только что попал снаряд, который полностью разрушил здание. Когда дед возвращался домой, оказалось, что его избу тоже разрушил снаряд. Дед говорил: «То, что я в обоих случаях задержался, было очень счастливо для меня».
Однажды за какую-то провинность дед очутился на гауптвахте. Большая камера для провинившихся офицеров была наполнена клубами дыма, гудела бранью, казарменными шутками и болтовней. И вдруг совершенно неожиданно для себя дед услышал, как кто-то громко читает сказку о Коньке-Горбунке. Он подошел ближе и увидел молодого офицера, который очень бойко читал наизусть сказку П. П. Ершова небольшой группе офицеров. По словам деда, он был в полном восторге: и сказка, и то, как артистично офицер ее читал, были «словно глоток свежего воздуха». Чуть позже дед познакомился с этим офицером. Каково же было его удивление, когда тот сказал, что он родственник П. П. Ершова, и что сказку в их семье знает наизусть почти каждый. К сожалению, имя чтеца я по молодости лет не запомнил. Я связался с Аллой Ранской, правнучкой П. П. Ершова, и мы пришли к общему выводу, что, вероятнее всего, это был Петр Петрович Черкасов, внучатый племянник писателя, который в 1917 году служил в соседнем 192-м пехотном Рымникском полку (24-м армейский корпус).
Дед вспоминал, что февральская революция была встречена в его части с воодушевлением, пробудив у солдат и офицеров надежды на положительные перемены в стране. И хотя солдаты относились к деду с уважением, приказ № 1 Петроградского Совдепа ощутимо снизил дисциплину в полку. Этот приказ подорвал авторитет офицеров во всей армии, практически предопределив дальнейший ее развал. Дед даже в советские годы ругал этот приказ, называя преступным и абсурдным даже в его, на первый взгляд, формальных пунктах, таких как отмена титулования офицеров и не отдание чести. Летом 1917 года началось повальное дезертирство, закончившееся расформированием в августе 167-й пехотной дивизии. В сентябре дед уехал в отпуск и через какое-то время снова оказался в Тамбове. По личной или служебной причине это произошло, мне, к сожалению, не известно.
Как-то поздней осенью 1917 года дед был в гостях у своего тамбовского знакомого, в то время он все еще носил армейскую форму подпоручика. Он повстречал незнакомого человека, по виду рабочего или мастерового, который пришел в гости к хозяину. Вдруг этот незнакомец бесцеремонно положил руку деду на плечо и со словами «а погончики-то вам лучше снять» потянул за погон. Дед рассказывал, что был так возмущен, что тут же схватился за эфес своей шашки, собираясь покарать незнакомца за подобную наглость. На крики выбежал хозяин квартиры, и кровопролитие было остановлено. Человек, который пытался сорвать погон, был, казалось, даже обижен. Он пытался объяснить, что хотел добра моему деду: «желал уберечь его от неприятностей». Как он сообщил, в Петрограде произошел переворот, власть теперь у большевиков, и если мой дед не хочет попасть под горячую руку трудового народа, «лучше бы ему снять свои офицерские погоны»… Учитывая то, что происходило в Тамбове летом 1918 года, несложно предположить, что в какой-то момент деду пришлось срезать погоны, но при каких обстоятельствах это произошло, он никогда не рассказывал.
В Тамбове дед заразился тифом, который 1918 году свирепствовал по всей России. Сначала был сыпной, затем возвратный. Жизнь деда вновь висела на волоске, но его спасли в только что открывшемся в Тамбове бактериологическом институте, где он, выздоровев, остался работать в должности лаборанта до момента своей мобилизации большевиками в 1919 году. Деду очень повезло: он выжил и в Первой мировой, и в гражданской войнах (был начальником эшелона в РККА), а позже не попал под репрессии, несмотря на то, что его родной брат Владимир являлся поручиком Гетманской армии, плененным большевиками в 1918-м и находившемся на особом учете в Казанском ЧК. В 1928 году дед поступил в Киевский художественный институт, где его преподавателем в течение двух лет был приезжавший туда К. Малевич, затем работал художником-оформителем в архитектурных мастерских в Москве. После смерти деда в 1989 году, листая его дневники, я однажды прочел его горькие слова о том, что в то время как многие его знакомые достигли высот в искусстве, архитектуре и науке, он был вынужден вести незаметную жизнь, постоянно чувствуя на себе «клеймо бывшего офицера» и предпочитая не привлекать к себе лишнего внимания, чтобы не навлечь неприятностей на многочисленную семью. Я очень жалею сейчас, что тогда, в конце 80-х, не задал ему множество вопросов, которые мог бы задать, и что не сказал очень важных слов — как я его люблю и как благодарен за то, что он есть в моей жизни.
Об авторе: Владимир Забавский, родился в 1968 году, по первому образованию историк, по второму — художник. В настоящее время работает директором отдела дизайнеров Национального Музея Строительства в Вашингтоне.