Граф Михаил Михайлович Сперанский создал Свод законов Российской империи, вёл полемику с Николаем Карамзиным, по легенде, после встречи с ним Наполеон предложил Александру I обменять его «на какое-нибудь королевство».

Михаил Сперанский и масоны

О Михаиле Михайловиче Сперанском можно говорить бесконечно: он прожил очень долгую жизнь и служил, кстати говоря, 3 императорам — и Павлу, и Александру, и потом Николаю. Но, конечно, его звёздный час пришёлся на царствование Александра I, с которым он был дружен, просто по-человечески они были как братья. Александр был, как известно, очень сентиментален, слезлив. Он принимал Сперанского не только как первого министра (а Жозеф де Местр писал о Сперанском, что это не только первый, но и единственный министр в России), а привечал его как своего духовного брата, как первого советчика, конфидента. Вместе они проводили огромное количество времени. Никакой фаворит при Екатерине не пользовался столь огромным, всеобъемлющим влиянием на царя, как Сперанский на Александра.

А ведь любопытно, что родился Сперанский в семье, где даже фамилии не было, то есть он родился в безымянной семье деревенского дьячка. И фамилия Сперанский была дана ему уже в семинарии (от латинского глагола «sperara» — надеяться). Contra spem spero — «Без надежды надеюсь». И он надежды эти вполне оправдал.

В масонство Сперанского вовлёк его покровитель, человек, который был его главным протектором, князь Алексей Борисович Куракин. Сперанский служил у него личным секретарём, а потом пошёл за ним в Синод, где при Павле I Куракин стал генерал-прокурором.

Куракин был виднейшим масоном, убеждённым мартинистом, и поэтому совершенно не удивительно, что Сперанский как бы втянулся в посещение масонских лож, чтение литературы определённого круга. А поскольку он по характеру своему был очень склонен к таким философским умствованиям, к витанию в эмпиреях, то он очень увлёкся именно мистической стороной масонства.

Он вступил сначала в ложу «Петра к Истине», потом был ещё членом нескольких лож, например, знаменитой «Полярной Звезды». А венцом его масонской деятельности было даже учреждение так называемой «Великой ложи России», где он хотел, как это принято у российских масонов, всех объединить под своим благодетельным началом. И этот проект у него не удался, как и большинство иных государственных проектов.

Сперанский был очень прилежным масоном. Он вообще всё, за что брался, делал очень хорошо и исключительно усердно. И, собственно, он вышел из масонов только в Перми, в ссылке. Но зато там он стал изучать вещи, которые прежде не мог себе позволить из-за занятости, например, изучать библейский иврит. У него не было учителей. Большинство своих громадных, абсолютно энциклопедических знаний он приобрёл сам. Хотя по тем временам Сперанский получил образование самое замечательное, особенно с учётом его низкого происхождения. Но количество книг, им прочитанных, было абсолютно громадно.

У Сперанского случались такие ситуации, которые он потом описывал как подарки судьбы. Но это были, скорее, не подарки, а, может быть, такие, действительно, явления Его Величества Случая, а чаще, конечно, это было просто вознаграждение за его фантастическое трудолюбие, совершенно нечеловеческую работоспособность и за преданность делу. Он был воплощением бюрократического идеала. Это был человек, преданный делу беспредельно. Работал по 18 часов, не знал никаких земных радостей. Аракчеев потом говорил: «Если б мне треть ума Сперанского, я бы стал великим человеком».

1.jpg
Портрет М. М. Сперанского, 1824, Александр Варнек. (commons.wikimedia.org)

Сперанский был человеком ума необыкновенного, но это был ум очень своеобразный: светлый, прозрачный, такой кристальный, ледяной. И Михаил Михайлович был человеком чуждым всяких страстей. Вот это было в нём удивительно. Поэтому он, собственно, людей-то и не знал никогда (ну, может быть, до ссылки, из которой он вернулся совершенно другим человеком). Он всё время описывал некие абстрактные схемы, некие иллюзии тех людей, которые должны быть. То есть в нём, в его построениях должное всегда превалировало над сущим.

После царствования Павла, когда всё было задавлено «самодержавным сапогом», при Александре, который провозгласил: «Всё будет, как при бабушке», начался некий такой расцвет свободомыслия, вот этих самых «дней Александровых прекрасное начало». И в том числе стали как грибы плодиться разнообразные секты, направления, толки, согласия: духовные, мистические, религиозные, политические. Например, хлысты, скопцы и всякие иные представители русского сектантства расцвели. А среди масонов мистицизм процвёл просто до необыкновенных высот. И главным теоретиком мистицизма был господин Поздеев, основатель ложи «Умирающий сфинкс». Вот он-то как раз разум полностью отрицал, а у Сперанского всё на разуме-то и было построено. В этом смысле они были внутри масонского движения оппонентами. Но и тот, и другой говорили о том, что массе людей, непосвящённым профанам, или, как говорил Поздеев, «едва оглашённым» в церковном смысле, то есть едва посвящённым, достаточно внешней религиозности, внешних символов обрядности, а вот немногочисленному малому стаду, тому отряду посвящённых, вот для них-то истина и открывается. А для них, скажем, не важны различия между протестантизмом, православием, католицизмом и так далее.

Их любимым символом было рассуждение философов-мистиков о том, что есть Афродита Пандемос, то есть любовь такая, общедоступная, скажем так. А есть Афродита Урания — возвышенная. И вот они, когда говорили о себе, то ко всему прибавляли этот эпитет «Урания»: у них и философия была Урания, и мистика Урания. В этом смысле для них Урания была не античной музой астрономии, астрологии и кораблевождения, а символом исключительной возвышенности их помыслов и того, что они представляют из себя избранное сообщество. И, как известно, статуя Урании в числе других статуй античных богов украшает адмиралтейство в Петербурге.

Вообще в масонской символике античные боги играют двоякую или даже троякую роль. Масоны использовали всю эзотерическую и всю религиозную традицию, поскольку они мыслили себя её воспреемниками и лучшими из продолжателей. Но вот чем масоны характерны в смысле переосмысления символов? Они и фигуры из мифического пантеона, и богов античности, и древние символы вроде треугольников, крестов, пяти- и шестиконечных звёзд наполняли новым своим смыслом и содержанием.

1.jpeg
Эмблема Великой ложи «Астрея», 1815 г. (ru.wikipedia.org)

Любимым их мифологическим персонажем был Дионис. Любили они его потому, что он трёхликий, во-первых. А во-вторых, Дионис очень хорошо воплощал масонскую идею обращения: как бы одним ликом к профанам, а другим ликом к посвящённым. Дионис — бог вина, разгула, виноделия, пьянства. То есть для непосвящённых — мол, давай пей, веселись, чего там? А для посвящённых вино — это спиритус, дух, который должен поднимать человека к высотам бессмертия. Дионисийские мистерии были для масонов неким таким ритуалом, который преображает человека ещё при этой жизни, поэтому Дионис был ими особо любим. Ну и Уранию они жаловали тоже.

Но вернёмся к нашему главному герою. Сперанский был человеком, пробившимся абсолютно благодаря своим дарованиям: за него никто не заступался, взяток он сроду не давал. И поэтому он очень скрупулёзно, можно даже сказать брезгливо, относился ко всяким проявлениям непотизма, покровительства и фаворитизма и никому никакого радения не оказывал. В этом смысле «братья» от него ничего не видели. Скорее, мог выйти вред, чем польза: Сперанский ведь хотел всех объединить и написал им новую масонскую конституцию. Но она не прошла, потому что это уже было близко к его опале.

Что давало масонство Сперанскому? Во-первых, ощущение радости от общения с единомышленниками. Михаил Михайлович был очень одиноким человеком. У него несчастливо сложилась личная жизнь: жена умерла почти сразу, родив ему дочку. Родильная горячка, как тогда говорили. Он был ужасно безутешен, 3 недели вообще был в безумном состоянии, думал о самоубийстве. С тех пор он не женился, женщин не знал, жил абсолютно как монах. То есть был очень одинок. И, будучи человеком необыкновенного ума и огромного трудолюбия, он даже и досугов-то не имел — с кем, собственно, словом переброситься. Ну, а с царём, хотя, по всей видимости, они общались на равных, но, разумеется, равенства быть не могло.

Прежде всего он искал там общения, единомышленников. Во-вторых, он был, конечно, человеком по-своему очень глубоко религиозным. Надо сказать, что когда Сперанский учился, потом уже работал в Александро-Невской семинарии, то в какой-то момент митрополит предложил ему принять монашество, чтобы потом, в довольно скором будущем, стать архиереем. Сперанский отказался. Отказался и как раз пошёл к Куракину работать его домашним секретарём. Выбрал светскую жизнь. На первый взгляд это кажется удивительным, но, зная Сперанского, это вполне объяснимо. Михаил Михайлович очень хорошо знал религиозно-церковную среду и абсолютно её не идеализировал, не хотел к ней принадлежать. Также блестяще он потом узнал и высший свет, вельмож, аристократов, и отсюда его яростное сопротивление аристократическому принципу. Он отвергал саму идею о том, что люди по происхождению должны быть лучше других, поскольку он видел среди аристократов как людей блестящих и умных, так и дураков, трусов, раболепных холуев, а то и просто дегенератов. Ну и он очень хорошо узнал вообще все эти механизмы государственного управления, коридоры власти. Это закончилось духовным опустошением и тем, что он людей просто презирал. Но начинал он на этом нелёгком пути презрения к людям именно с того, что слишком хорошо узнал церковную среду и никоим образом к ней принадлежать не хотел. А чинов-то он никогда не искал. То есть он сделал карьеру, не прилагая никаких усилий. Он не был карьеристом — должности искали его сами. Он был живой иллюстрацией тезиса, что если человек от славы и от чинов убегает, то они бегут за ним.

Реформы Сперанского

Сперанский покорял всех тем, что был гением бюрократии и изумительно владел бюрократическим стилем. Об этом есть прекрасная история. Когда он поступил домашним секретарем к Куракину, тот дал ему испытательное задание: поручил написать 11 писем разным лицам. Князю потребовался целый час, чтобы объяснить содержание писем, а Сперанскому только ночь, чтобы всё написать. Куракин был покорен. И не только он, так случалось со всеми, кто имел дело со Сперанским: и граф Кочубей, всесильный магнат и землевладелец, и даже сам Александр I. Сперанский блестяще владел словом и очень глубоко и быстро вникал в суть любой проблемы. Он практически создал российский бюрократический язык, был родоначальником вот этой непобедимой и бессмертной русской бюрократии. То есть в той же мере, в какой, скажем, Пушкин, Карамзин и Жуковский создали русский литературный язык для поэзии, прозы, драматургии, в той же мере Сперанский создал российский бюрократический язык. Ему тут не было равных.

Александра подкупило именно это — умение быстро, коротко, емко составить справку по любому вопросу. То есть доклады Сперанского стали самыми популярными у Александра, а уж потом Сперанский убедил государя, с которым они всё больше и больше сдруживались, в том, что давайте-ка, батюшка, мы реформируем Россию.

2.jpg
«Портрет Царя Освободителя», 1826 г. Джон Доу (Государственный художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник «Петергоф»)

Что касается отношения российских масонов времён Александра I к крепостному рабству крестьян, то оно было совершенно разным. Масонские идеалы вдохновляли и консерватора, традиционалиста Карамзина, и реформатора Сперанского. Последний хотел крепостное право отменить. И, кстати, по его прямому, скажем так, наущению было отпущено 47 тыс. крестьян на волю. За это его возненавидели чиновники и дворяне. Были и ещё поводы для ненависти. Сперанский же был выскочка, парвеню среди дворянских рядов: они — столбовые дворяне, а он — сын дьячка, второе лицо в государстве, отодвинул всех вельмож. Кроме того, он придумал штуку, которая, конечно, сыграла определённую роль. Он сказал, что дворяне должны сдавать экзамены на чин. И человек, претендующий на административный, гражданский чин, если он не учился в университете или не готов сдать некий экзамен, получить чин не может. Ну, это было нестерпимо для чиновничества.

Кроме того, Сперанский был человеком бескомпромиссным — вот он-то взяток не брал. Ну как с таким работать? И это, конечно, его делало абсолютно белой вороной среди и дворянства, и чиновничества, таких придворных паркетных «шаркунов», как писал Денис Давыдов. И он везде был чужой. Поэтому он жил, в общем, в мире своих книжных представлений, каких-то книжных эмпиреев. Но масонские идеалы вдохновляли его самым живым образом, точно так же, как масонские идеалы охранительного толка говорили Поздееву-мистику о том, что Сперанский — человек исключительно опасный; говорили Вигелю, одному из умнейших людей эпохи, о том, что Сперанский — это сатана. Вигель, умница, скептик говорил: «Когда я стою рядом со Сперанским, я слышу запах серы, и в его голубых глазах я вижу синий огонь адского пламени». Ну что за бред? Вот как ненависть и неприятие могут ослепить. Между тем все эти люди вдохновлялись масонскими идеалами, но всеми по-разному понимаемыми. Масон Сперанский задумал реформы, иные масоны этим реформам препятствовали, поэтому очень малая часть из грандиозных замыслов Михаила Михайловича была осуществлена. Судебная реформа не прошла вообще. Административная — только отчасти. И только финансовая как-то более или менее начала осуществляться.

Среди масонов-оппонентов Сперанского был и Карамзин, который практически его погубил, причем совершенно сознательно, подав Александ ру I так называемую записку о древней и новой России. То есть это был такой манифест консерватора, скажем так, в котором утверждалось, что царская власть в России — это спасительная сила. И так и должно оставаться. От Карамзина, человека европейски образованного, этого никто, конечно, ожидать не мог.

Во-первых, был личный мотив. Когда-то Карамзин, еще при всесильном Сперанском, статс-секретаре, втором человеке при Александре, домогался поста министра просвещения. Но там случился целый ряд скандалов, в том числе и масонские недоразумения с неким Фесслером, который приехал по протекции Сперанского в Петербург реформировать эти самые масонские ложи и чуть ли не все российское духовенство. И Карамзин очень резко ответил Фесслеру, Сперанский это запомнил и заблокировал назначение Карамзина. Потом Карамзин это ему вспомнил. Кроме того, Карамзина уязвляло, что кого-то могут называть человеком, у которого лучше стиль в России, чем у него.

Помимо личных мотивов Карамзин и Сперанский расходились ещё и в том, что у последнего действовал принцип, что важны не люди, а важны институции, важны учреждения, важны организации. Вот если будут законы, уставы, порядки, то личный фактор не нужен: люди будут действовать согласно тем схемам, которым они подчинены. А у Карамзина было ровно наоборот: личный принцип торжествовал над институциональным, то есть дайте нам хороших образованных людей, не надо нам никаких конституций, никаких законов. И то, и другое равно ошибочно. То есть это вечный спор насчёт того, что превалирует: личность или принцип, или закон. Но оба этих подхода, если их брать в экстремальном варианте, одинаково не правы — следует искать компромисс. Но на тот период времени общество не было готово к тому, чтобы такие радикальные реформы, какие Сперанский предлагал, осуществить.

Несколько слов про встречу Сперанского и Наполеона. Есть исторический анекдот на эту тему, что, якобы пообщавшись со Сперанским, Наполеон предложил Александру обменять его «на какое-нибудь королевство». Действительно, император французов и «самая светлая голова в России», как Бонапарт назвал Михаила Михайловича, общались довольно долго. Наполеон даже подарил Сперанскому свою табакерку (это был его такой любимый взгляд, с бриллиантами и с портретом). Потом эта табакерка ставилась как самое главное лыко в строку, когда Сперанского обвиняли в том, что он прямой пособник Наполеона, что он продался Наполеону, продаёт французам государственные тайны. Хотя Сперанский, наоборот, предупреждал Александра о том, что война возможна. Более того, она неизбежна. Он об этом говорил, являясь при этом главой антифранцузской партии. Но в народном мнении Пандемос в отличие от Урании — всё, ведь, перепрокидывается, и вещи принимают подчас совершенно извращённый характер. И его обвиняли чуть ли не в государственной измене, в презрении к интересам державы. Вот это и обусловило его отставку и опалу. Но последней каплей, которая переполнила чашу государева терпения, была именно книга Карамзина, брата-масона.

Тем не менее недоброжелатели Михаила Михайловича добились своего, и Александр I в марте 1812 года заявляет Сперанскому о прекращении его служебных обязанностей. Но был в этой опале и объективный момент, в чем-то и государь был прав. Общество Сперанского ненавидело, без всяких возможных причин видело в нём причины всех неудач, зол, бедности, провала подготовки кампании с Наполеоном и всё прочее. Поэтому кого-то нужно было назначить виноватым, а отставку Сперанского общество как раз и одобрило.

Говоря о личности Сперанского, важно отметить, что императором Николаем он был введён в Верховный суд над декабристами, среди которых практически все были масоны. Во-первых, Николай ему полностью доверял, вернув из ссылки. И Александр, видимо, тоже его простил. Ведь Сперанский был генерал-губернатором в Пензе, а потом в Сибири. И вернулся опять с новыми идеями, Александр их уже благосклонно принял. Но это уже был не совсем тот Сперанский, он уже столкнулся с людьми и свои реформы, свой реформаторский пыл сильно скорректировал. Но он был человеком, который всё время продуцировал новые идеи. Николhttps://diletant.media/articles/29747168/?utm_medium=sbornikiай, кстати, это очень ценил. И он ввёл его как великого правоведа, юриста и несравненного бюрократа в Государственный совет. И поэтому Сперанский как чиновник высокого ранга это дело об измене и заговоре (не о декабристах, так никто тогда не говорил) разбирал.

Итак, Михаил Михайлович Сперанский — выдающаяся личность. Он задумал грандиозные реформы, и нет никаких сомнений, что столь огромный масштаб преобразований мог прийти в голову только масону. Ибо только масон Баженов мог подумать о реконструкции Кремля, то есть практически полной его переделке; только масон Новиков мог придумать полностью изменить образовательную ситуацию в России; только масон Сперанский мог придумать полностью изменить весь государственный быт.

Источники

  • Эхо Москвы, «Братья»: Масоны и реформы в начале царствования Александра I

Сборник: Александр I

При Александре I были учреждены министерства, издан указ о вольных хлебопашцах. Умеренно-либеральные реформы были свернуты к середине правления императора.

Рекомендовано вам

Лучшие материалы