Два молодых человека, образованных, талантливых и богатых, совершают «идеальное убийство». Через 60 лет после Раскольникова они идут его дорогой — пытаются выяснить, принадлежат ли они к «сверхлюдям». О том, что из этого вышло, рассказывают Никита Василенко и Алексей Кузнецов.
Н. ВАСИЛЕНКО: Четверг! Да, и вы всё это правильно услышали: четверг, 17 июля, у микрофона Никита Василенко и Алексей Кузнецов.
А. КУЗНЕЦОВ: Добрый вечер! Добрый.
Н. ВАСИЛЕНКО: Добрый вечер, приветствуем всех наших зрителей и слушателей, программа «Не так» на своём месте, и мы сразу сделаем важный дисклеймер: надо всё валить на Ницше. «Всё валите на Ницше» — именно так называется тема нашей программы, и в центре внимания суд над Леопольдом и Лёбом. Чикаго, Соединённые Штаты Америки, 1924 год, и два молодых человека, образованных, взяли и решили совершить идеальное убийство. А что за ним стоит — вот сейчас Алексей Кузнецов нам всё подробно пояснит.
А. КУЗНЕЦОВ: Тоже хочу сделать, но не дисклеймер, а, наверное, такую вводную: почему сегодня возник… Ну, процесс этот очень громкий, для Америки — один из тех процессов, которые сразу журналисты называли процессом века. В Соединённых Штатах за 20-й век таких «процессов века» набралось штук пятнадцать, вот этот был третьим. Всего-навсего двадцать четвёртый год, это был уже третий «процесс века» по версии американской прессы. Но дело в том, что конкретным поводом к тому, чтобы я вспомнил про дело Леопольда и Лёба, было то, что на прошлой неделе отмечалось столетие «обезьяньего процесса», это была одна из первых передач наша с Сергеем Бунтманом в своё время, когда только-только начинались вот эти вот судебные «Не таки». Один из важнейших участников этого дела — адвокат Кларенс Дэрроу. Я вспомнил, что за год до «обезьяньего процесса» он был одним из адвокатов на процессе Леопольда и Лёба, и решил, что это дело достаточно интересно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Алексей, а сразу, пока далеко не ушли.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
Н. ВАСИЛЕНКО: «Валите всё на Ницше» — это звучит будто цитата адвоката на этом деле, так и есть?
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, это выдумка, моя выдумка, да. Спасибо.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть это ваша защитная линия была бы такой, если б вам довелось защищать.
А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, нет, то есть я не знаю, ну, мне трудно себя представить адвокатом, у меня нет для этого некоторых чрезвычайно важных квалификаций. Но я расскажу обязательно о том, какую линию выбрала защита, в том числе и Кларенс Дэрроу, конечно, который был, видимо, капитаном на этом капитанском мостике. Они сразу пошли принципиально другим путём, они валили на другое, я не знаю даже, честно говоря, не уверен, прозвучала ли хоть раз фамилия Ницше в четырёхдневной речи Кларенса Дэрроу, в его выступлении в прениях — не уверен.
Н. ВАСИЛЕНКО: А фамилия Достоевский?
А. КУЗНЕЦОВ: А фамилия Достоевский, по-моему, не звучала, по крайней мере, мне ни разу она не встретилась в связи с процессом, хотя совершенно верно, и мы в нашем анонсе написали, что через шестьдесят лет после Раскольникова эти молодые люди, в общем-то, пошли его прямой (точнее — кривой, но прямой тем не менее), его дорогой. Ну, давайте, собственно говоря, разбираться. Андрей, дайте нам, пожалуйста, первую картинку. Это Чикаго как раз начала двадцатых годов. Мы все себе представляем Чикаго этого времени как гигантский промышленный центр, что правильно, но вот что там были сплошные фабрики, дымы металлургических заводов, автомобильных заводов, других заводов.
Видите, центр Чикаго наполнен хорошо, стильно одетыми людьми, здесь немало, так сказать, дорогих автомобилей, здесь такие, вполне, так сказать, в стиле того времени дома, так что это город, где немало богатых людей, город, где есть известный в Америке Чикагский университет, и с этой точки зрения ничего удивительного, что в этом городе немало людей, которые читали того самого Фридриха Ницше. Андрей, покажите нам, пожалуйста, героя сегодняшнего названия.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть это был ещё сухой закон! Читать Ницше на трезвую голову — представляете, к чему это приведёт?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, это вот, в частности, к вот таким тоже последствиям приводило, конечно. Ницше… Ницше вообще непросто читать и на трезвую голову, подозреваю, уже не помню, очень давно его не перечитывал, но подозреваю, что непросто. Конечно, не одно, а как минимум два, а может быть, даже и больше поколения были буквально… Поколения интеллектуалов, конечно, были буквально ушиблены Ницше, и он лезет из самых разных, на первый взгляд, иногда совершенно неожиданных щелей.
Ну, например, преклонением перед Ницше, перед его идеалами проникнута немалая часть творчества Горького; да, казалось бы, пролетарский писатель, где здесь этот представитель, так сказать, вырождающегося капитализма? Творчество Джека Лондона: в «Мартине Идене» этого Ницше просто хоть отжимай. И вот два молодых человека, что называется, из хороших семей, Натан Леопольд и Ричард Лёб, почти ровесники, между ними менее года разницы, Леопольд чуть старше, Лёб чуть младше, оба принадлежат к вот прямо сливкам чикагского общества, оба из многодетных, у них у обоих есть братья, и не по одному брату, они оба… Леопольд младший, а Лёб, по-моему, вот посередине где-то в своей семье. Семьи еврейские, но такие, вполне светские, никакого…
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть у меня сразу появилась в голове ассоциация с делом Бейлиса, знаете, вот эта конспирология, пить кровь младенцев, это всё…
А. КУЗНЕЦОВ: Вот этого элемента тут не было, и даже американская пресса, которая, в общем, ну, характеризуется некоторой переходящей иногда в разнузданность свободой, насколько я знаю, эту тему особенно не эксплуатировала. Семьи действительно светские вполне, семьи, в которых очень ценится образование, где всячески к этому подталкивали детей, и два молодых человека, обладавшие, видимо, блестящими интеллектуальными способностями, в раннем возрасте поступили в университет. Лёб вообще оказался на тот момент самым молодым выпускником университета Чикагского (или Мичиганского? нет, он, по-моему, Мичиганский заканчивал университет) за всю его историю, он в семнадцать лет уже бакалавром стал.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вундеркинд.
А. КУЗНЕЦОВ: Они оба, в общем-то, вундеркинды! Леопольд отличался какими-то, видимо, фантастическими способностями к иностранным языкам, потому что, говорят, писали об этом деле, что он так или иначе знал пятнадцать, а пять вроде бы — пятью владел абсолютно свободно. И вот эти два блестящих молодых интеллектуала из семей с состояниями на сегодняшние деньги, видимо, приближающимися к миллиардным. Мы будем периодически называть некоторые суммы: грубо, приблизительно, тогдашний доллар нужно умножать на семнадцать-восемнадцать, чтобы получить сегодняшний. Но, в любом случае, оба родителя и Леопольда и Лёба по крайней мере мультимиллионеры, вот.
И казалось бы — ну вот что, да, живи и наслаждайся, но вот, возможно, эта некоторая, так сказать, избыточная интеллектуальность, возможно, ещё какие-то склонности и пороки привели их обоих сначала к тому, что они подружились. Они жили и росли в одном районе Чикаго, в фешенебельном районе, они, возможно, были как-то поверхностно знакомы, но нашли друг друга вот уже в университетские годы, подружились и обнаружили у себя, так сказать, друг у друга много общего.
Что было это самое общее? Во-первых, увлечение Ницше, идеей сверхчеловека. Я очень слабо разбираюсь в философии, особенно в философии… ну, условно скажем, современной философии, 20-го века. У меня, честно говоря, всегда было… Ну, «Так говорил Заратустра» я читал, читал внимательно в своё время. У меня было ощущение, что Ницше, в общем, сильно не поняли очень многие из тех, кто потом говорил о сверхчеловеке. Знаете, я, готовясь к передаче, вспомнил из моих любимых Стругацких, из последнего их совместного романа, «Отягощённые злом». Там есть такая фраза. Персонаж по прозвищу, по имени Демиург, что-то вроде булгаковского Воланда, когда упоминается фамилия Ницше, произносит такую фразу: «Это был великий человек, но ему очень не повезло с поклонниками». Ну, понятно, это намёк на Гитлера.
Н. ВАСИЛЕНКО: Да-да-да, это первое, что приходит в голову.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, разумеется, и я думаю, что они в первую очередь именно это и имели в виду, но дело в том, что с Леопольдом и Лёбом Ницше, мне кажется, тоже не повезло, потому что вот это «если бога нет, то всё дозволено» (процитируем ещё одного классика)… Мне кажется, Ницше не имел это в виду.
Н. ВАСИЛЕНКО: Ну, мы можем призвать ницшеанцев в наш чат?
А. КУЗНЕЦОВ: Ой, я не уверен, что…
Н. ВАСИЛЕНКО: Да, но на всякий случай я скажу, что такая опция есть, если что-то действительно будет взвешенное — пожалуйста, мы обратим внимание.
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, ну пишите, конечно, так сказать, да, разумеется. Но, так или иначе, они поняли идею сверхчеловека так. Собственно, чтобы не быть голословным. На процессе зачитывался фрагмент из письма Леопольда Лёбу, написанного ещё до убийства.
«Сверхчеловек в силу присущих ему определённых превосходных качеств не подчиняется обычным законам, которые управляют людьми», — да, с этим я согласен, это у Ницше есть. Но дальше: «Он не несёт никакой ответственности за то, что может сделать». Вот тут, мне кажется, происходит некоторое упрощение и искажение мысли философа. Ницшеанством увлекался в основном Леопольд. У меня сложилось впечатление, что он вообще был в этой паре такой более склонный именно к философии, к размышлениям, к такому чистому интеллектуализму.
Что касается Лёба, то это был интеллектуал-шалопай. Он ещё в юности, ещё подростком, ещё в школьные годы уже периодически именно из любопытства, именно из дерзости (а вот поймайте меня, а вот уличите меня), он совершал какие-то пакости, причём, там, от мелких краж до каких-то поджогов. Потом он в это втянул Леопольда, они ездили на машине в ночные часы, кидались кирпичами по стёклам мирно спящих домов. Ну, вот такие вот пакостники, да?
Н. ВАСИЛЕНКО: Ну, по-нашему это, скажем, золотая молодёжь, как будто бы ничего такого сверхъестественного нет.
А. КУЗНЕЦОВ: Это действительно золотая молодёжь, золотая молодёжь, я бы сказал, особой дерзости такой вот. Но при этом вот то, что тоже как бы считается характерным для золотой молодёжи (постоянные какие-то там вечеринки, загулы и так далее) — нет. Это вот особенно… Они вот всё больше, так сказать, небольшими такими компаниями, и всё больше не про вечеринки.
И вот уже явно совершенно не зная, чем бы себя занять… Притом что занятия у них были, и занятия совершенно замечательные. Тот же Леопольд, например, хотя он готовил себя в будущем к карьере юриста… Он, закончив общий курс университета, собирался поступать в школу права, то есть на следующую стадию высшего образования, в law school, по-моему, он на Гарвард прицеливался, не меньше. Ну, неизвестно, насколько он сам хотел, похоже, что это было настояние его отца. Но тем не менее он был очень увлечённым орнитологом. И более того, имел даже (хотя он любитель, он не учёный-орнитолог), он имел определённые заслуги в этой области. Например, с его участием вышло две научные статьи: одна касалась особенностей гнездования одного вида, эндемичного для штата Мичиган, такой древесницы Киртланда, а другое — того влияния, которое оказывает на эту самую древесницу часто радом с ней гнездящийся… и вот это прямо вчерашнее моё открытие.
Вот если когда-нибудь у вас, Никита, или у Андрея, или у кого-нибудь из тех, кто нас сейчас смотрит и слушает, закончатся изысканные ругательства, а ещё одно будет нужно, мне кажется, можно использовать название этого вида. Птичка называется — небольшая причём птичка — буроголовый коровий трупиал. Согласитесь, хорошо?
Н. ВАСИЛЕНКО: Для птички-невелички очень хорошо.
А. КУЗНЕЦОВ: Правда, птичка, надо сказать… нельзя сказать, что совсем не виновата в таком названии, потому что эта птичка поддерживает тот образ размножения, который и хорошо нам известные кукушки. Она откладывает свои яйца в гнёзда других видов птиц и прилагает усилия к тому, чтобы эти другие птицы воспитывали их детей за счёт своих собственных. Такой паразит, птица-паразит. Вот. И он много времени проводил в этих наблюдениях, причём надо сказать, что орнитологи-любители того времени — это же не нынешние безобидные и милые бёрдвотчеры. Тогда целью орнитолога было из птички чучело сделать и, так сказать, снабдить…
Н. ВАСИЛЕНКО: Таксидермия.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну да. Снабдить описанием, где эта птичка была отстрелена, в каком месте, в какой период, там, и так далее, и так далее.
Но вот, тем не менее, они уже довольно много всяких сравнительно мелких преступлений вдвоём совершили, явно очень нравились друг другу как подельники. Наиболее крупное было — они поехали в штат Мичиган (а Леопольд учился в Чикагском университете, а Лёб — в Мичиганском) и вот там проникли ночью в здание, в помещение, где располагалось студенческое общество, к которому Лёб во время обучения в университете принадлежал, спёрли там по мелочи, что-то долларов на шестьдесят какую-то ерунду. И, в частности, один предмет будет фигурировать в этом деле — спёрли пишущую машинку. Вполне вероятно, что уже имея в виду её определённое использование. Ну, а потом всё, их перестали удовлетворять вот эти подвиги, и они решили совершить идеальное преступление, идеальное убийтсво.
Н. ВАСИЛЕНКО: А в чём заключалась идеальность? Выйти сухими из воды?
А. КУЗНЕЦОВ: Да, ну это устойчивое клише, «perfect murder», да. Это убийство, которое вы совершили, но не понесли за него наказание, а в идеале, вот чтоб совсем было perfect-perfect murder — это чтобы вообще никто не понял, что было совершено убийство.
Ну, точнее, что было совершено насильственное преступление — пусть понимают, но что вы имели к этому хоть какое-то отношение… Ну, вспомните фильм с Майклом Дугласом и Гвинет Пэлтроу, да, он так и называется — «Perfect murder». Вот они захотели это совершить, и Леопольд потом, во время следствия, будет открыто говорить, да, почти словами Раскольникова: вот я хотел проверить, тварь ли я дрожащая или право имею, принадлежу ли я к числу людей, которые не несут никакой ответственности за то, что могут сделать. Они некоторое время выбирали… Да, ну давайте познакомимся, собственно, с…
Н. ВАСИЛЕНКО: Да, посмотрим им в глаза.
А. КУЗНЕЦОВ: Посмотрим в глаза этим малосимпатичным молодым людям. Андрей, дайте нам, пожалуйста, картиночку. Вот такой со всех точек зрения приличный молодой человек — это Натан Леопольд. На следующей фотографии, на мой взгляд, ещё более приличный — этот чем-то, мне кажется, на молодого Джека Лондона похож на этой фотографии. Это, соответственно, Ричард Лёб. Вот такие вот лучшие представители, как говорится, нашей молодёжи.
А. КУЗНЕЦОВ: Они сначала повыбирали себе жертву, покружили на машине около школ. Они, видимо, сразу определились, что жертва должна быть моложе их, что это должен быть ребёнок, ну, а потом, после того, как они отвергли несколько случайных вариантов, — а что, собственно, изобретать велосипед-то? А есть готовые на примете. У Лёба был троюродный брат, с которым они не были, прямо сказать, очень близки, но тот иногда жил сравнительно недалеко, по соседству, и увлекаясь, как и Лёб, теннисом, он иногда заходил поиграть в теннис, то есть в этом качестве они были знакомы. А давайте его!
Покажите нам, Андрей, пожалуйста, совсем ещё мальчика, ему навсегда останется четырнадцать лет. Вот такой вот мальчик, которого звали Роберт (ну, обычно Бобби, конечно, его в этом возрасте звали) Фрэнкс. Тоже из очень богатой еврейской семьи, абсолютно того же круга.
Ну, а дальше, собственно, они начали действовать, подготовившись заранее, разработав план. У Леопольда была машина, но машина была очень приметная, спортивная красная машина, поэтому на подставное лицо он, Леопольд, в Чикаго же зарегистрировался в отеле, взял напрокат машину, дал для этого, для подтверждения, номер Лёба, владелец компании по прокату позвонил, Лёб сказал: да-да…
Н. ВАСИЛЕНКО: Я почему-то задумался — а не проще ли было угнать?
А. КУЗНЕЦОВ: Возможно, они думали, что угон может сразу вызвать какие-то поиски и реакцию полиции.
Н. ВАСИЛЕНКО: Хотя да, тогда автомобилей было гораздо меньше, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну конечно, поэтому лучше не привлекать. Они вообще продумали многое, но исполнение — сейчас мы с вами убедимся — получилось, как говорится, как всегда. Вот, значит, Лёб подтвердил: да, это наш клиент, нашей фирмы, мы знаем, это человек абсолютно платежеспособный. Ему выдали эту самую машину, неприметную такую, олдскульную, «уинтон». Это модель, которую уже тогда ругали за то, что они слишком старомодные, не следуют, так сказать, новеллам в дизайне автомобильном.
Было приобретено орудие убийства. Иногда, не уточняя, пишут, что Бобби Фрэнкса убили стамеской, ну и люди, естественно, первым делом предполагают колотые раны. Его действительно убили стамеской, но не так, как представляется. Купили очень массивную столярную стамеску, обмотали её рабочую, собственно, режущую часть изолентой — получилась ручка, а массивная рукоятка… Ну, в общем, они сделали колотушку такую.
Н. ВАСИЛЕНКО: Да, в общем, тупой частью…
А. КУЗНЕЦОВ: Тупой частью этой стамески, рукояткой. Когда мальчишка… У него закончились уроки, они подъехали к школе, якобы случайно: ой, привет-привет, давай мы тебя подвезём. Он отказался, говорит: да чего мне тут идти-то, два квартала до дома. Ой, нет, давай немножко прокатимся, несколько кружочков сделаем. Знаешь, я хотел с тобой, — это Лёб всё, который его знал, — знаешь, я с тобой хотел поговорить, я тут задумываюсь ракетку поменять, вот хочу попробовать другую ракетку для тенниса, мне твоё мнение важно. Ну, в общем, мальчик купился, конечно, и на машине ему, наверно, с взрослыми… не столько на машине — машина в его семье, конечно, была, и думаю, что не одна, но с взрослыми прокатиться…
Н. ВАСИЛЕНКО: Тем более — практически знакомый человек, троюродный брат.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, знакомый человек, прокатиться со взрослыми ребятами как равный, тем более с ним ещё советоваться будут насчёт ракетки, как с Андре Агасси, извините. Ну, в общем, как только они отъехали в мало-мальски безлюдное место, мальчишку ударили по голове вот этой самой колотушкой несколько раз, он потерял сознание, но был жив. Тело поместили на пол машины в районе заднего сиденья, и там ему заткнули рот кляпом и замотали скотчем. Потом экспертиза установит, что окончательной причиной смерти было удушье, он задохнулся. Кто это сделал из этой парочки? А вот этот вопрос по-прежнему остаётся открытым.
Когда они оба признаются, то они будут валить друг на друга. Сегодня большинство исследователей сходятся на том, что всё-таки за рулём был Леопольд, а на заднем сиденье — Лёб, и, соответственно, Лёб убивал. Ну, в пользу этого есть как бы общие соображения: логичнее, да, что за рулём должен был быть тот, кто мальчику менее знаком, а поддерживать с ним беседу и посадить его близко от себя — тот, кто более знаком. Но кроме этого вроде бы в тюрьме кто-то из сторонних свидетелей зафиксировал (уже после суда, они уже будут в тюрьме), что Лёб как-то сказал Леопольду: да ладно, ну чего ты ко мне прицепился, мне мамулика не хотелось — так он фамильярно маму назвал, значит, — мамулика не хотелось огорчать сведениями о том, что это я, я поэтому на тебя свалил. Ну, ещё раз говорю, в конечном итоге, они на этом продолжали стоять до самого конца.
Н. ВАСИЛЕНКО: Ну, ключевой вопрос: на чём они попались?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну это вот, собственно, сейчас, дальше. С телом мальчика они уехали достаточно далеко от города, на озеро, находящееся в районе частично осушенных, частично неосушенных болот. Леопольд хорошо знал те края, потому что как раз эти края — гнездовья птиц, и он туда регулярно ездил по своим орнитологическим делам. И они туда приехали, тело некоторое время находилось в машине, они дождались сумерек. Когда сумерки наступили, они подъехали к осушенному болоту. Там проходила железная дорога, под железной дорогой была большая труба дренажная, забранная в такой вот деревянный короб. Они засунули туда уже предварительно раздетое тело мальчика, одежду забрали.
Иногда пишут, почему-то довольно часто я встречал «халат» — вот, после убийства сожгли халат, которым было накрыто тело. Это не халат никакой: в машине была предусмотрена специальная (в старом русском языке было слово) полость — это то, чем укрывались в дороге, открытый экипаж и вот ветер. Такое одеяло, по сути. Вот в этом одеяле они притащили тело туда, на болота, и от этого одеяла потом избавились. Но в процессе исполнения вот этого момента, засовывания тела в трубу (это делал Леопольд), он допустил две ошибки. Во-первых, он не полностью сумел скрыть тело в трубе, в темноте этого не увидел, и одна ступня торчала так, что буквально суток не пройдёт — и случайно проходивший по насыпи рабочий увидит, что из трубы торчит что-то подозрительное.
И второе — у него из кармана вывалились очки и остались рядом с телом. Дело в том, что он не привык к очкам. Эти очки ему прописали всего за год до этого преступления. У него начала болеть голова, его осмотрел врач, сказал: голубчик, у вас близорукость прогрессирует, поэтому без очков — вот от этого у вас голова болит. Но он не успел привыкнуть к этим очкам, и поэтому, по возможности, он их носил в нагрудном кармане. Они у него из нагрудного кармана вывалились, а он этого не заметил. Дальше они вернулись, поужинали, поиграли в карты, поздно вечером Леопольд… Леопольд, по-моему, вёл переговоры. Позвонил отцу мальчика домой и сказал: ваш мальчик похищен, но не волнуйтесь, с ним всё в порядке и будет всё в порядке, но вы должны будете заплатить выкуп, ждите, завтра с утра поступят указания.
Они на пишущей машинке, той самой, которую спёрли в Мичиганском университете, они на пишущей машинке написали текст. Андрей, покажите нам, пожалуйста, текст. Давайте его подержим, чтобы люди могли прочитать. Вот. Здесь инструкция, написанная очень корректным, очень грамотным английским. Но дело в том, что те, кто поторопится сделать вывод: ну вот, они же себя выдают такой гладкой речью образованного человека… Дело в том, что текст, с очень небольшими изменениями, переписан из одного детективного рассказа, который за несколько месяцев до этого был опубликован в популярном журнале, специализирующемся на детективах. Так что это почти клише, почти шаблон. Инструкция даётся: вот нужно сумму, 10 000 долларов — вроде много, да, 180 000 на сегодняшние деньги, но с учётом того, что отец будет готов заплатить миллион, и не один, — это, конечно, ещё одно доказательство того, что всё это не ради денег.
Эта записка и последующие действия — это попытка бросать камни по кустам и сбить следствие со следа. Они напечатали вот эту вот записку с инструкциями: вот нужно в коробку упаковать, вот сесть на поезд, миновав определённое здание, как только вы минуете, досчитайте до пяти, бросьте коробку в таком-то направлении, да. И отправили так, чтобы утром это письмо оказалось в почте, но утром, когда родители убитого мальчика, надеясь, что он жив, вот это всё читали и готовились деньги собирать, поступил телефонный звонок с другими инструкциями, которые отменяли вот эти инструкции. Нужно было быть готовым отправиться по такому-то адресу в аптеку, и там, в аптеке, будут ждать следующие инструкции. Но дело в том, что вот тут план, вот тут гениальное убийство, идеальное убийство, уже пошло насмарку.
Н. ВАСИЛЕНКО: И тело к этому времени уже нашли.
А. КУЗНЕЦОВ: Тело к этому времени уже нашли. Рабочий, поляк, а надо сказать, что в районе Чикаго — там до сих пор проживает такая, очень заметная польская диаспора; в районе Чикаго компактно жили рабочие, работавшие в основном на металлургических заводах Чикаго. Этот парень, он почти не говорил по-английски, поэтому когда он обнаружил тело и, там, начал звать полицию, полиция, ну, с трудом с ним объяснилась как-то жестами, но потом прибыл полицейский, который сам вырос в польской семье, в семье польских иммигрантов, который свободно знал язык. Всё разъяснили, тело достали, очки достали.
Сначала про очки подумали, что это очки убитого мальчика, ну, их приобщили, так сказать, к делу. Но к этому времени уже каким-то образом добрались до семьи вот этого Бобби Фрэнкса, и его дядя… значит, там такая родственная связь: это муж сестры отца убитого мальчика, он хорошо знал Бобби, он поехал в полицейский морг на опознание. Когда позвонили, что надо ехать в аптеку, то от волнения и сам отец и его приятель, который в тот момент с ним находился в комнате, у них тут же вылетел адрес из головы. Они стояли, беспомощно озираясь: а куда же нам ехать? Аптека — помним, а адрес не помним. И тут ещё один телефонный звонок, они схватили трубку, думая, что сейчас повторит убийца (точнее, не убийца, а похититель, конечно), а вместо этого звонил вот этот вот их, соответственно, кто он им, шурин, зять, что он опознал мальчика. Ну и сразу стало понятно, что уже всё, это самое, и дальше дело приобрело исключительно полицейский ход.
На них довольно быстро вышли. Вышли по очкам, хотя потом добавится много и других: там, значит, ночной сторож видел, как стамеска вылетела из проезжавшей мимо машины, он подобрал её, её приобщат к делу. Люди, которые тоже занимались, там, любительской орнитологией на этих болотах, довольно быстро назвали Леопольда как человека, который не просто там бывал — экскурсии школьникам водил, то есть хорошо знал эти места. Но начали с очков. Дело в том, что очки оказались новой, довольно дорогой модели, которая только-только…
Н. ВАСИЛЕНКО: Редкость?
А. КУЗНЕЦОВ: …только-только начала поступать в продажу, и на весь большой Чикаго всего три пациента успели такие очки приобрести. Один из них был Леопольд, а у двух было алиби. Он, правда, тоже пытался сконструировать им обоим алиби. Они придумали, что вот вечер они провели с какими-то девчонками, имена у них такие-то, а фамилий они не знают, потом, значит, они с этими девчонками, там, расстались. Ну, их алиби было настолько шито белыми нитками… Вот его они явно заранее как следует не готовили. Не ожидали.
Несмотря на то что к детям уважаемых родителей, конечно, отношение было не такое, как к польскому работяге, но всё-таки настолько было много косвенных улик, что полиция, начиная со второго допроса, решила брать их под стражу и, по сути, не скрывать тем самым, что они основные подозреваемые в этом деле.
Рано или поздно они оба раскололись, сначала Лёб, потом Леопольд. Буквально сразу же начали рассказывать. Попробовали какие-то там басни посплетать, но у них каждый раз не получалось. Машинку, на которой они изготовили письмо, они сильно повредили и выбросили в озеро.
Н. ВАСИЛЕНКО: Повреждена печатная лента, видимо?
А. КУЗНЕЦОВ: Повреждены… не, шрифт повреждён, какие-то клавиши выломаны, машинка совершенно непригодна, вроде бы, к работе, но эксперты потом очень быстро установят (и, кстати говоря, обнаружат, что в доме Леопольда эта машинка когда-то была и он на ней какие-то документы печатал), сличат с письмом похитителей, скажут: ну да, на той же самой машинке было напечатано. Так что все их хитрые предосторожности не сработали. Ну, а дальше семьи в ужасе в полном. Отец Лёба тяжело заболел, он умрёт от сердечной болезни через месяц после того как процесс закончится, но родители выделили огромные деньги на адвокатов. Испытали, надо сказать, серьёзные трудности: многие известные адвокаты ни за какой гонорар не хотели браться за это дело.
Н. ВАСИЛЕНКО: Они понимали, что оно проигрышное и только навредит имиджу?
А. КУЗНЕЦОВ: Во-первых, они понимали, что оно проигрышное, а во-вторых… Хотя вот вроде бы для американского правосознания должно быть характерно, что адвокат — это профессионал, который обязан выполнять свою работу, но в двадцатые-тридцатые годы в Америке не одно и не два дела, когда адвокатов шельмовали: как вы можете защищать такого подонка, и так далее и так далее. И несколько известных адвокатов сказали: нет, я не возьмусь за это дело, не предлагайте мне никакие нули, ни шесть, ни семь, мне дороже моя репутация. Ну и в результате в одном случае адвокат — это был старый друг семьи, семьи Леопольдов, Бенджамин Бакрак, он согласился, а во втором случае семья Лёба сумела нанять вот того Кларенса Дэрроу, которого я упомянул в самом начале.
У Кларенса Дэрроу интересная история: он юрист, который работал как корпоративный юрист на вполне себе преуспевающую кампанию, но человек был, видимо, с молодых лет, такого очень заметного общественного темперамента, и он, например, периодически защищал людей, ну, чьи взгляды были непопулярны в Соединённых Штатах. В частности, он в конце 19-го века в одном из процессов защищал одного из основателей Социалистической партии США Юджина Дебса, ну и его потихонечку из респектабельных компаний попёрли, а он, со словами «ах вы вот как!», превратился в горячего противника смертной казни.
В одном из его первых чисто уголовных процессов он защищал человека, обвинённого в тяжком преступлении, и этого человека казнили. Дэрроу потом, уже на склоне лет, будет с гордостью говорить, что это был единственный случай, когда его подзащитного приговорили к смерти и приговор был приведён в исполнение. Вот он стал браться за дела, где… почти исключительно за дела, где его подзащитным угрожала смертная казнь, именно для того, чтоб не только их защищать, но и продвигать идею о необходимости…
Н. ВАСИЛЕНКО: Вот у нас тут в самом начале в чате как раз вспоминали его в этом контексте.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно!
Н. ВАСИЛЕНКО: Движение, идея о запрете на смертную казнь.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, и сейчас я буду цитировать его выступление. А вот в деле Джона Скоупса, в «обезьяньем процессе», там он согласился, потому что там тоже принципиальный вопрос. Там смертная казнь никакая, и даже тюремное заключение на несколько дней учителю не грозило, там речь шла о штрафе с самого начала, но там он считал вот очень важным отстоять этот принцип, что мракобесы не могут навязывать школам, так сказать, там, запреты на преподавание эволюционной теории. То есть это был человек глубоко идейный, для него работа адвоката — это трибуна, значит.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вот, кстати, вопрос: а была ли проведена психиатрическая экспертиза?
А. КУЗНЕЦОВ: Психиатрическая экспертиза будет проведена, и очень сложная, я сейчас обязательно об этом скажу. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, картинку. Это очень такое величественное, помпезное здание суда в Чикаго, где будет происходить этот процесс, продолжавшийся месяц — вот месяц будут идти, ну, только с перерывами на выходные, будут идти судебные заседания. Только на выступления в прениях уйдёт более недели, потому что Дэрроу четыре заседания займёт, прокурор займёт три, ещё не знаю, сколько выступал Бакрак, но сколько-то он выступал, разумеется, то есть в любом случае получится больше недели чистого времени на всё на это.
Давайте познакомимся со сторонами. Следующая картинка — это у нас окружной прокурор Роберт Эммет Роу, человек… Когда его в первый раз в Чикаго избрали окружным прокурором, он поклялся, что при нём Чикаго станет городом, так сказать, образцового правопорядка, ну и с учётом того, что мы знаем, во что превратится Чикаго во второй половине двадцатых годов, можно сказать, что — может, он в этом и не очень виноват, но… Вот эти знаменитые, так сказать, разборки всяких бутлегеров и прочей компании типа Аль Капоне, конечно, безусловно, его служебную карьеру не украсили. А вот следующая фотография — это как раз Кларенс Дэрроу, мы ещё на одной фотографии его увидим.
Так вот, линия защиты. Линия обвинения понятна: обвинение собирается доказывать, что они убили, что они виновны в двух тягчайших преступлениях, в похищении ребёнка и в преднамеренном убийстве, а там, как говорится в известном произведении, вышка за каждым пунктом, да, то есть и за это, и за это в штате Иллинойс предусмотрена на тот момент смертная казнь.
Вот понятно, что у команды адвокатов задача была посложнее. И вот как они эту задачу решали. Во-первых, за два дня до начала процесса адвокаты объявили суду, что их подзащитные признают свою вину. Что это давало? Это давало отсутствие присяжных в процессе. И хотя процесс будет продолжаться столько же времени, сколько он продолжался, если бы на скамье сидели присяжные… Ну, может, чуть дольше, потому что на отбор присяжных ушло бы какое-то время, может быть, стороны немножко другую тактику бы избрали при присяжных, но идея в том, что если с присяжными, то процесс прошёл, присяжные вынесли вердикт, судья вынес, постановил приговор, а тут — хорошо, вопрос о виновности решён: виновны, сами признали, виновны. Но для того чтоб постановить адекватный приговор, судья всё равно должен все доводы защиты и обвинения выслушать, и поэтому те же самые, тот же самый месяц.
Но Дэрроу исходил из того, что присяжные этих двоих золотых мальчиков из богатых еврейских семей точно приговорят. Не просто скажут: «Виновен». В делах, когда смертная казнь, присяжные и её определяют. Они точно их отправят на электрический стул, или что у них там, в Чикаго, принято было, не знаю. А тут профессиональный судья с репутацией судьи либерального, вдумчивого, склонного разбираться, склонного не принимать скоропалительные решения, да ещё плюс у него заканчивался его судейский срок, и Дэрроу очень торопился: быстрей, быстрей, нам к нему бы хорошо попасть, на него есть надежда.
Ну, а дальше, значит, что. Дэрроу будет доказывать… Вот именно на невменяемость защита претендовать не будет: ну, Дэрроу понимал, что, скорее всего, ни один врач… Слушайте, ну такая продуманная подготовка, такое обоснование. Хочу ещё раз, я не раз об этом говорил, но на всякий случай напоминаю: вопрос о вменяемости-невменяемости — это не вопрос, псих он или не псих, это вопрос о том, в момент совершения преступления отдавал ли себе отчёт. Ну, тут по всему видно, как они пытались спрятать концы, что они, конечно, готовились и понимали, то есть это предумышленное убийство, совершённое с полным пониманием того, что они делают, поэтому на это — на этот шанс даже тратиться не стали.
Но, отвечая на вопрос, подключили к делу целую команду врачей, правда, не психиатров, а, как это ни странно, эндокринологов. Дэрроу продвигал (не знаю насколько завиральную с точки зрения медицины, но продвигал), мощно продвигал одну из защитительных линий, что вот эти особенности их характера, мировоззрения и всего прочего связаны с определёнными эндокринологическими проблемами, которые у них имеются, и эксперты со стороны защиты пытались судью в этом убедить. Но это была далеко не единственная защита, линия защиты. Вот теперь я попробую, ой, то есть позволю себе процитировать Кларенса Дэрроу. Не будем забывать — двадцать четвёртый год, да? Первая мировая закончилась не так давно.
«Мы читали об убийстве ста тысяч человек в день во время Первой мировой войны. Возможно, это преувеличение — но что с того? Мы читали об этом и радовались этому, если погибали другие люди. Мы питались мясом и пили кровь, все, вплоть до лепечущего младенца. Мне нет необходимости говорить для вашей чести, потому что вы знаете, сколько честных парней предстали перед этим судом по обвинению в убийстве. Кто-то спасся, кто-то погиб. Парни, которые сражались на этой войне и узнали, как дёшева была человеческая жизнь. Вы это знаете, и я это знаю — эти мальчики выросли в таких условиях».
Конечно, ни Леопольд, ни Лёб ни на каком фронте не были и по возрасту, и вообще по всему, да — один девятьсот четвёртого, другой девятьсот пятого года рождения, они были ещё мальчишками, когда уже закончилась Великая война, как она называлась. Но вот на это упирает Дэрроу — что со всех сторон новости, ура-ура, столько-то немцев набили там-то, там-то, там-то, ну и вот, вот это вот.
Н. ВАСИЛЕНКО: Негативное влияние оказали.
А. КУЗНЕЦОВ: Негативное влияние окружающей общественной атмосферы, да, человеческая жизнь…
Н. ВАСИЛЕНКО: Отравили!
А. КУЗНЕЦОВ: Подешевела. Дэрроу об этом будет рассуждать очень долго, я привёл вам маленький кусочек. Он будет говорить: у нас в США после Гражданской войны резкий рост преступности, потому что вот вернулись ветераны, действительно, там, дёшево ставящие человеческую жизнь. Нет, ну в этом есть, так сказать, своя логика: после войн, независимо от их результата, преступность, как правило, подскакивает.
Второе. Второе — важнейшее, то, ради чего Дэрроу за всё это взялся. Это, конечно, вот эта вот идея насчёт того, что смертная казнь — в принципе неправильное решение. «Нет ничего проще и востребованнее обществом, чем повесить моих клиентов. Я знаю это. Мужчины и женщины, которые неспособны думать, будут аплодировать. Жестокие, не думающие — будут одобрять. Сегодня это будет легко, но в Чикаго и по всей стране появляется всё больше и больше отцов и матерей: гуманных, добрых, преисполненных надежд, которые начинают задаваться вопросами не только об этих бедных мальчиках», — имеется в виду these poor boys, да, вот они, на скамье подсудимых, — «но и о своих собственных. Они не присоединятся к ликованию по поводу смерти моих клиентов. Они потребовали бы, чтобы кровопролитие было прекращено и чтобы нормальные человеческие чувства вновь взяли верх». И вот дальше он развивает вот эту мысль: а при чём здесь их собственные дети-то, они же… «Ваши», — то, как Дэрроу закончил. Дэрроу вообще, он цитировал Омара Хайяма, несколько рубаи прочитал, ну вот одно, например.
Н. ВАСИЛЕНКО: Он прямо философ настоящий от мира юриспруденции.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну он действительно философ от мира юриспруденции, это, кстати, будет видно и в деле Скоупса, в «обезьяньем процессе». Одно из четверостиший Хайяма, которое он процитировал, когда говорил о ценности человеческой жизни:
Мир я сравнил бы с шахматной доской:
То день, то ночь. А пешки? — мы с тобой.
Подвигают, притиснут — и побили.
И в тёмный ящик сунут на покой.
Вот такой вот адвокат-поэт. Завершит свою речь он таким вот пассажем: «Ваша честь находится между прошлым и будущим». Напомню, ваша честь — это обращение к судье, да? Судья, вы находитесь между прошлым и будущим. «Вы можете повесить этих парней. Вы можете повесить их за шею, пока они не умрут», — это он производит формулу казни, да? Until they die. То есть, видимо, в штате Иллинойс…
Н. ВАСИЛЕНКО: Повешение!
А. КУЗНЕЦОВ: Да, видимо, виселица. «Но поступая так, вы повернётесь лицом к прошлому, поступая так, вы осложняете жизнь всем остальным парням, поступая так, вы осложняете жизнь ещё не родившимся детям. Вы можете спасти их, это облегчит жизнь каждому ребёнку, который когда-нибудь может оказаться там, где сейчас сидят эти мальчики». Вот какая идея, да — любой человек может оказаться на скамье подсудимых.
«Это облегчит жизнь каждому человеческому существу, у которого есть стремление, видение, надежда и судьба». По-русски звучит странный набор, но дословно по-английски он сказал: «an aspiration, and a vision, and a hope, and a fate». «Я молю о будущем, я молю о том времени, когда ненависть и жестокость не будут владеть сердцами людей, когда мы сможем понять с помощью разума, рассудительности и понимания веры, что любая жизнь достойна спасения и что милосердие — это высшее качество человека».
Чему именно внял судья — ну, мы можем судить, опираться только на слова самого судьи, который, вынося приговор, сказал, что для него… Да, давайте покажем судью, покажите нам, Андрей, пожалуйста, такого полноватого, ещё довольно молодого человека. Вот он сказал, что для него главным основанием не применять смертную казнь будет молодость преступников: оба они не достигли двадцати одного года, а полное юридическое совершеннолетие наступает в этом штате с двадцати одного года. Ответственности за уголовное преступление это не касается…
Н. ВАСИЛЕНКО: Да, да, это раньше, наверно, всё.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, всё равно с восемнадцати, но всё равно они как бы ещё такая категория полу-, значит, полноценная в этом плане. Давайте следующую фотографию посмотрим, это Дэрроу, непарадный такой портрет, вот он между своими клиентами. Ну, а дальше они отправляются в тюрьму. Покажите нам, Андрей, пожалуйста, их тюремные снимки: вот они превратились в заключённых.
Жизнь их в тюрьме сложится следующим образом. Оба будут сначала использоваться на физических работах, Леопольд будет работать на фабрике (тюремной фабрике, где плели что-то из пальмовых, значит, листьев), Лёб работал там же, в тюрьме, на мебельной, в мебельном цеху, дальше… Затем у Леопольда обнаружили какое-то заболевание, значит, его временно перевели в другое тюремное заведение, потом вернули, в конечном итоге всё-таки вот их общее образование и интеллектуализм их вывели на дорожку интеллигентных работ. Они будут там помощниками библиотекаря, а в конце концов, когда тюремное начальство в тридцатые годы, их начальство будет поощрять развивать образование для заключённых, — они станут там активными участниками, преподавать в школе для заключённых, повышать её качество, писать какие-то пособия.
В тридцать шестом году, «28 января тридцать шестого года осуждённый за убийство Джеймс Дей в тюремном душе нанёс более пятидесяти колотых и резаных ран опасной бритвой Ричарду Лёбу». Того доставили в больницу, но он скончался через несколько часов. Потом выяснилось, что родственники Лёба ему большие деньги переводили туда, на тюремный магазин, и он, похоже, этого Дея содержал, по сути, своего сокамерника, и, видимо, тот то ли перестал получать, то ли хотел повысить цену. Ну, в общем, Лёб — он в тридцать шестом году погиб.
А Леопольд прожил долгую жизнь, он отсидел в тюрьме больше тридцати лет. Ну и последняя фотография: вот таким он выйдет за примерное поведение, проживёт ещё некоторое время, будет жить в Пуэрто-Рико, женится, будет принимать участие во всякой благотворительной работе, книгу писать — он напишет книгу, но в этой книге он не будет описывать преступление и подготовку к нему. Его ещё молодого спросили: ну на кой чёрт вы это сделали? Он сказал: ну, вот хотел узнать, что чувствует убийца. Ну и как? Он сказал: я был разочарован тем, что ничего особенного не почувствовал.
Н. ВАСИЛЕНКО: Жуть. Я думаю, слово «жуть» часто зазвучало в эфире программы «Не так».
А. КУЗНЕЦОВ: Не сомневаюсь, да.
Н. ВАСИЛЕНКО: Ну что ж, Алексей Кузнецов и Никита Василенко, и вы, наши слушатели и зрители. Спасибо большое всем, до новых встреч, берегите себя и своих близких.
А. КУЗНЕЦОВ: Всего доброго.