21 августа 1968 г. советская армия вторглась в Чехословакию — чтобы танками задушить стремление чехов к демократизации социализма. Народу и армии руководство СССР во главе с Л. И. Брежневым объявило эту специальную операцию помощью чешским коммунистам в борьбе против контрреволюционеров, поддерживаемых Западом, а кроме того, ответом на непосредственную угрозу НАТО (якобы войска НАТО планировали под прикрытием учений подобраться к Чехословакии и захватить её). Политруки в погонах и без твердили, что американцы и западные немцы сосредоточили на границе свои армии, и если бы не превентивная мера, то быть войне.
Внешне могло показаться, что «народ и партия едины», что большинство — верит газетам и телевидению, что практически все — за «спасение» Чехословакии и Восточного блока. Ведь публично протестовали лишь единицы советских граждан: «демонстрация семерых» на Красной площади 25 августа, высказывания нескольких офицеров (уволенных или осуждённых за это)… В действительности, конечно, это только те, кто осмелился открыто заявить о своём несогласии, но несогласных было гораздо больше. Даже в условиях цензуры немало жителей Советского Союза понимало, по выражению Вацлава Гавела, что речь идёт о «подлом нападении на суверенное государство и союзника», а вовсе не об акте помощи и военной обороны.
Вторжение в Чехословакию в основном критиковали интеллигенция и студенчество. Кто посмелее, протестовали на работе, воздерживались от голосования «за» в трудовых коллективах (с риском увольнения) или избегали подобных голосований вообще, писали анонимные письма чиновникам или звонили им. К примеру, в ЦК Компартии Украины после вторжения позвонил человек, который представился студентом Киевского университета и сказал: «Передайте тов. Шелесту, что мы не верим в правдивость материалов, изложенных в «Правде» по поводу Чехословакии. Мы, молодёжь страны, сделаем то, что сделала молодёжь Чехословакии. Мы не согласны с тем, что наши войска вторглись в Чехословакию».
Другие позволяли себе осуждать операцию «Дунай» только в частных разговорах и дневниковых записях. Приведём лишь несколько характерных цитат из опубликованных дневников:
Лидия Чуковская, писательница и дочь всем известного Корнея Ивановича, 61 год, 21 августа 1968 г.: …мы оккупировали Чехословакию. Несчастье для чехов, несчастье для нашей интеллигенции, а пуще всего для нашего оболваненного народа, который опять верит в газетные кровавые пошлости.
Владимир Швец, композитор, 52 года, 21 августа 1968 г.: …войска «Варшавского пакта» вступили на территорию Чехословакии и «просят» население Чехии соблюдать порядок и спокойствие. Вот цена всех этих «мирных переговоров» и очковтирательства. Чем ещё всё это закончится? (…) По радио передали поспешное «оправдание»: мы, дескать, только выполнили призыв чешских коммунистов «помочь им».
Юлия Нельская-Сидур, преподаватель, 28 лет, 23−25 августа 1968 г: Нам стыдно за нашу родину, простите нас. (…) Я понимаю, что за эти семь месяцев люди, узнавшие, наконец, что такое свобода, никогда больше не захотят с ней расставаться. (…) Люди верят законному правительству, ждут своего президента и генерального секретаря КПЧ, заседает ЦК, прошёл чрезвычайный съезд, Национальное собрание не покидает места, где оно находится. (…) Прага отрезана от Братиславы, ведутся аресты. Чехи и словаки перестали вступать в какие-либо дискуссии и споры с оккупантами. (…) Чем кончится это безумное преступление против мирного свободного народа? (…) Наши влезли в такое страшное дерьмо, из которого почти невозможно выбраться, если только не свалить на кого-нибудь всю ответственность за этот позор.
26 августа: До сих пор в стране не нашли ни одного подонка, согласившегося сотрудничать с оккупантами. (…) У нас наших нет ни одного разумного поступка во всей этой истории. Бандитизм, ложь, убийство, репрессии и глупость. (…) Неужели никто за это не ответит, советский народ, как всегда, проголосует, как надо и проаплодирует в нужный момент?
Анхель Гутьеррес, русский испанец, режиссёр, 35 лет, 21 августа 1968 г: Рано утром пришёл наш друг, старик крестьянин Гришка-сынок и сообщил: «Наши танки ворвались в Прагу». Я остолбенел, потерял дар речи: ведь буквально день или два назад Председатель правительства Косыгин в Финляндии категорически отверг возможность вторжения советских войск в Чехословакию. И мы, да и весь мир, поверили А. Косыгину. А тут вдруг…
Артур засиял от радости. Я высказал своё возмущение, но Артур спокойно и непринуждённо сказал: «Правильно сделали! Что ты возмущаешься? Правильно. Зачем своё отдавать?!»
(…) Как только приехал в Москву, прямо с вокзала позвонил Володе Максимову. Он плакал навзрыд и ругался многоэтажным матом: «Сволочи, на суверенное государство напали вероломно (…). Сволочи, фашисты!»
Эльвира Филипович, биолог, 34 года, 21 августа 1968 г.: А по нашему радио торжественно бодрый голос передает сообщение ТАСС о том, что (…) многие чехословацкие граждане выражают войскам свою признательность за своевременный приход в ЧССР на помощь в борьбе с контрреволюцией… Меня ошарашило: вот это брешут! Не было ведь там никакой контрреволюции. Просто можно было критиковать. Видимо, кому-то «на хвост наступили» критикой.
23 августа: А я вечером снова слушала Прагу. (…) А танки всё ещё там. Солдаты голодные. Совсем продовольствия не взяли. Неужели взаправду ожидали, что хлебом-солью их встретят. «Убирайтесь вон! Уходите домой!» — кричат по-русски, с чешским акцентом. Бедные наши солдатики.
Георгий Елин, будущий журналист, 17 лет, 27 августа 1968 г.: Отец приехал (…). Выпили бутылочку вина и тут же поругались (из-за Праги — отец считает, что мы там всё делаем правильно). Потом взял меня за шиворот и увёл в поле. Сказал: — Ты знаешь, что тебе нельзя идти в армию? Потому что ты оттуда живым не вернёшься — забьют тебя за твой язык сапогами в казарме.
- Другого варианта нет?
- Есть, ещё страшнее. Как только тебе дадут автомат, ты или замполита застрелишь, или покрошишь всю свою роту.
Да, перспектива…
Игорь Дедков, литературный критик, 24 года, 21 августа 1968 г.: Исторический день. Войска введены в Чехословакию. Нам стыдно, но мы беспомощны. Таких, как мы, никто не спрашивает. Эти люди знают всё. Мы просто подчинённые. Над чехом смеются и издеваются все, кому не лень, первейшие обыватели, первейшие рабы, к коммунизму отношения никогда не имевшие. Дождались.
Павел Антокольский, поэт и переводчик, 72 года, 22 августа 1968 г.: Так начался этот новый акт нашей страшной трагедии. (…) Ясно, что это — победа возрождающегося сталинизма и во вне и внутри нашей страны. Победа сталинизма и хамства. (…) Зашёл Твардовский. Он в ужасе от происходящих событий. К нему приехали его друзья из редакции и посоветовали: не показываться в городе, чтобы не вынуждать себя на всякие голосования.
Время доказало, что критики вторжения оказались правы — это было ошибочное решение, навредившее репутации СССР и его дружбе с чехами. Попытки Советского Союза навязать народам Восточной Европы тоталитарный социализм с помощью оружия были обречены изначально — «насильно мил не будешь». Лидеры КПСС не понимали очевидного: насилие лишь отвратит от СССР его друзей, агрессия не компенсирует непривлекательность собственной социально-экономической системы, а сама необходимость спасать советскую власть танками — это признание её политической беспомощности.