В. РЫЖКОВ: Добрый день, добрый вечер, я всех приветствую. Мы вещаем в прямом эфире на YouTube-канале «Дилетант». Сразу хочу сказать, что после нас в эфире — только чтобы не запутаться — на канале «Живой Гвоздь» будет Сергей Медведев, историк, писатель, профессор Свободного университета. А в 20:00 приглашаю вас послушать Евгению Марковну Альбац, главного редактора The New Times, тоже на канале «Живой Гвоздь». Так что сразу после нас будет Сергей Медведев и Евгения Альбац, вести будет Василий Полонский, будет очень интересно, я вас приглашаю.
А в данный момент у нас программа «Цена Победы». Я нахожусь в студии в Москве. Виталий Дымарский… Виталий, добрый вечер.
В. ДЫМАРСКИЙ: Добрый, добрый.
В. РЫЖКОВ: Как меня видно, как меня слышно?
В. ДЫМАРСКИЙ: Ты очень красный.
В. РЫЖКОВ: Время такое. Виталий Дымарский из Санкт-Петербурга и Алексей Макаркин… Алексей, добрый вечер.
А. МАКАРКИН: Добрый вечер.
В. РЫЖКОВ: Алексей Макаркин — историк, заместитель директора «Центра политических технологий», наш постоянный эксперт. Где он — я не знаю. Но тоже, видимо…
В. ДЫМАРСКИЙ: В «Центре политических технологий».
В. РЫЖКОВ: Видимо, у себя дома.
А. МАКАРКИН: Да нет, у себя дома, в Московской области.
В. РЫЖКОВ: Московская область, да. Все рядом, все близко. Мы с Алексеем Макаркиным уже не так давно говорили, по-моему, да, о «Зимней войне», Советско-финской войне. И мы решили продолжить эту тему и поговорить о том, что эта война разные имела измерения. Сегодняшняя наша тема — это русская эмиграция (в широком смысле) и различные её отряды, и как русская эмиграция участвовала вот в этой Советско-финской или, как мы её чаще называем, «Зимней войне». Поэтому давайте, Алексей, с чего начнём? С какой темы, что нам первое расскажете?
А. МАКАРКИН: Знаете, это тема большая и интересная, и у неё есть целый ряд аспектов. Вот, например, русская эмиграция в 1939 г. узнаёт, что началась Советско-финская война. И вот реакция. Значит, с одной стороны, большевики идут на Финляндию, Финляндия — демократическая страна, и, соответственно, любое продвижение большевиков на Запад — это плохо, поэтому вроде надо быть за Финляндию. С другой стороны, другая часть эмиграции исходит из того, что Сталин, в общем, выполняет повестку дня Российской империи.
В. РЫЖКОВ: Ну да, Хельсинки наш.
А. МАКАРКИН: По-разному. Где-то Хельсинки наш, может, даже, а где-то Выборг наш. То есть, допустим, далеко не самый реакционный эмигрант, наоборот, классический русский либерал Павел Николаевич Милюков, когда его спросили, как он относится к Советско-финской войне, он сказал: мне финнов жалко, но Выборгская губерния — это часть России. Милюков, помимо того, что он был политиком, он был ещё историком. Он прекрасно знал, что эта губерния была присоединена ещё в 18-м столетии по итогам Северной войны, как и Эстляндия, и Лифляндия, и теперешний Петербург при Петре Великом. Потом, когда Александр I присоединил остальную Финляндию, он объединил эти территории и включил эту губернию в состав Великого княжества Финляндского. Но там 30 км до Петербурга, Петрограда, Ленинграда, как угодно можно называть этот город. И, в общем, когда в 1917 г. большевики предоставили Финляндии независимость, дали такую санкцию, большевики, конечно, исходили из того, что все эти геополитические стратегические вещи ничего не стоят, что через несколько недель или несколько месяцев в Финляндии будет революция, пролетарская революция, свергнут тамошних буржуев, мы все объединимся, и какие там 30 км, это никакой роли играть не будет. А потом выяснилось, когда пришлось подписывать мирный договор с Финляндией, признавать границы, что граница — она рядом.
И вот в такой ситуации оказывается Павел Николаевич Милюков. С одной стороны, конечно, наверное, внутренне он на стороне демократической Финляндии, тем более что Финляндия была действительно демократической страной: там была многопартийность, реально работающий парламент, свободные выборы, причём с участием большого количества партий — и правого центра, и центра, и левого центра (социал-демократов и других партий). В общем, такой, что называется, образец тогдашней демократии. А с другой стороны, Выборгская губерния, 30 км до… понятно, что для Милюкова это никоим образом не до Ленинграда, но это до Петербурга. И вот проблема, что кто-то, одна часть эмиграции, поддерживает Финляндию, другая часть эмиграции старается держаться от всего этого подальше. Ещё один момент, тоже важный…
В. РЫЖКОВ: Алексей, давайте сделаем шаг назад. Действительно, когда в 1917 г. распадалась Российская империя, потом началась Гражданская война, когда ленинское правительство признало независимость Финляндии, ведь, видимо, довольно же много русских оставалось там, что потом стало Финляндией. Там же были большие связи, Ленин с Зиновьевым сидел одно время, как известно, и так далее. Сколько русских там оставалось-то на момент описываемых нами событий, на 1930-е гг., сколько их было-то там? И что это были за люди и какую роль они играли в финском обществе?
А. МАКАРКИН: На самом деле, оставалось там не очень много русских. И фактически они не играли никакой роли в финском обществе, у них не было своих политических партий, которые бы участвовали в политической жизни Финляндии, у них не было представительства в парламенте. Их было слишком мало для того, чтобы попробовать провести своих кандидатов. Не потому что их как-то ограничивали здесь, запрещали, но вот было так. Значит, почему их так было мало. Дело в том, что в Финляндии было, конечно, неприятие не только Советского Союза. В Финляндии было неприятие Российской империи, причём в любом её варианте: царском, советском, любом. Для этого были свои причины. Когда финляндская самостоятельность, финляндская автономия была очень серьёзно ограничена Российской империей, ещё в конце 19-го — начале 20-го вв., занимался этим генерал-губернатор Бобриков, и в Финляндии это запомнили. Бобриков был убит в этой вроде ещё до этого спокойной окраине.
И, кстати, почему я говорю, что запомнили, потому что когда была уже Советско-финская война, то там была очень популярна песня «Нет, Молото́в». То есть в данном случае имелся в виду Вячеслав Михайлович Молотов. Такая патриотическая песня. Если перевести не очень, может быть, элегантно припев этой песни на русский язык, то он был такой: «Нет, Молото́в, нет, Молото́в, // Врешь ты даже больше, чем когда-то Бобрико́в». Ударения здесь другие, непривычные нам для русского языка. И, кроме того, в этой песне были апелляции к тому, что Иван хочет захватить Финляндию, Иван на нас идёт. То есть там, конечно, была критика в адрес большевиков, комиссаров, но в том числе были слова про Ивана, а Иван — это не только большевик, Иван — это вообще человек из России.
И поэтому значительная часть тех русских, кто проживал в Финляндии, должны были уехать из страны, плюс там была трагическая история в городе Выборге — в том самом, который упоминал Павел Николаевич Милюков. Когда туда вошли белофинские войска, то там были массовые расстрелы, и была расстреляна часть русских жителей, которые там проживали постоянно, потому что там был город с достаточно большим количеством русского населения. Там была русская военная крепость, жили военные, жили их семьи, жили торговцы, жили другие люди, которые как-то были связаны с крепостью, там проживали русские государственные служащие. Соответственно, почти сразу же после взятия Выборга были расстрелы.
Резко усилились как раз вот эти бывшие добровольцы. Бывших офицеров российской армии увольняли в отставку, так сказать, они уходили из армии — иногда не по своей воле. А вот усиливалась роль именно тех военных, которые исходили из того, что историческим противником Финляндии является не Советская Россия, а является именно Россия в любом её виде. Но мы иногда как бы из одной крайности впадаем в другую. Несмотря на все эти события, всё равно в Финляндии имелось достаточно большое количество русских эмигрантов. Самый известный из них — знаменитый художник Илья Репин, который жил…
В. РЫЖКОВ: Я просто нашим слушателям и зрителям скажу, что у него дача была, которая потом, после «Зимней войны», оказалась уже на советской территории. Это такая довольно знаменитая история. В Репино, даже в Репино.
А. МАКАРКИН: Это теперь называется Репино, тогда у этого места было другое название, финское. И, кстати сказать, когда тоже были, так сказать, советские спецоперации, и Репину советские представители давали понять, что неплохо было бы ему вернуться обратно, на родину, что там его будут уважать, почитать и так далее, что плохо всё-таки, когда он проживает за пределами своей страны, он эти все предложения игнорировал. Он так и скончался на территории Финляндии.
И в Финляндии была своя эмигрантская община. Там тоже было всё очень непросто во многих отношениях. Например, когда решался вопрос с Финляндской православной церковью. До этого, до революции на территории Финляндии действовала епархия Русской православной церкви, она, соответственно, осталась и после революции, но затем власти Финляндии дали понять, что, вообще-то, мы не против православной церкви, но православная церковь должна перестать иметь такой русский облик, иметь такие вот связи с Россией. Она должна быть самостоятельной либо, по крайней мере, быть связанной с какой-то другой православной церковью. И в результате она перешла под омофор Константинопольского патриархата, была сформирована автономная Финляндская православная церковь в составе этого патриархата.
И, опять-таки, по усиленным рекомендациям финляндских властей эта церковь была максимально унифицирована с теми требованиями, которые тогда были в стране к другим конфессиям. Вплоть до того, что она не просто перешла на новый календарный стиль, но это единственная православная церковь, которая Пасху отмечает вместе с католиками и протестантами. То есть во всех других церквях православных, что Константинополь, что Иерусалим, что Москва Пасху отмечают по своей православной пасхалии, а здесь Пасху отмечают по пасхалии западной. То есть чтобы эта церковь минимально отличалась от всех остальных, чтобы у неё не было какой-то собственной, такой подчёркнутой идентичности. Если праздновать Пасху — то всем вместе, без всяких противопоставлений.
В состав этой церкви входили два православных монастыря — Валаамский и Трифонов-Печенгский. Валаамский — это на юге Финляндии, Трифонов-Печенгский — это на севере. Ну, и в результате «Зимней войны» оба монастыря оказались на территории СССР. На территории, которую заняла Красная армия, а потом эти территории были присоединены к Советскому Союзу. Валаамских монахов успели эвакуировать в Финляндию, там появился новый монастырь, так называемый Новый Валаам, а что касается Трифонова-Печенгского монастыря, там была куда более печальная история. Там эвакуировать не успели, и настоятель этого монастыря игумен Паисий Рябов был арестован. У него была очень печальная история. ЕГо отдали под военный трибунал Ленинградского военного округа, его приговорили к десяти годам лишения свободы. Обвинили его в том, что он переписывался с одним эмигрантом, который был членом контрреволюционной, конечно же, антисоветской партии младороссов. Его обвинили в том, что он поставил сено финляндским властям, так как в монастыре было своё аграрное производство. Соответственно, сено он поставил финляндским властям — значит, пособничал буржуазии. Ну, и обвинили его в связи с политической полицией. Он это, кстати, всячески опровергал, он это так и не признал. Так вот, дали ему десять лет лишения свободы, потом дело поступает в военную коллегию Верховного суда, где приговор отменяется за мягкостью. Что, мол, как-то вы тут, в Ленинградском военном округе, проявили недостаточную бдительность к врагу народа, такому опасному пособнику буржуазии. В результате военный трибунал Ленинградского военного округа уже в конце 1940 г. приговаривает его к смертной казни за пособничество вот этой самой буржуазии против СССР, и приговор приводится в исполнение.
Я думаю, что главной причиной этого было то, что в монастыре принимали беженцев. То есть когда люди переходили советскую границу, убегая из СССР (там как раз монастырь был рядом с границей), там их принимали, обогревали. Игумен говорил, что это делалось, конечно же, из сугубо гуманитарных соображений. Он, кстати, не назвал ни одного имени этих людей и сказал, что он не помнит этих имён. Но, видимо, вот это стало основанием. Видимо, на него там была какая-то обида у советских, так сказать, деятелей, что кто-то убегает из СССР и ещё получает приют на вражеской территории. И вот этого человека постигла такая печальная судьба.
В. РЫЖКОВ: Виталий, я тут чуть-чуть буду чатом чередовать. Нам тут в чате пишет один пользователь, Ефим из Лисьего Носа, что чуть не купил дом в Белоострове, где одна калитка выходила на Александровское шоссе, а другая — на рукав речки Сестры, где была раньше граница СССР и Финляндии. А Анна пишет, что в центре Хельсинки до сих пор есть большое православное кладбище и церковь Московского патриархата. Да, Виталий, пожалуйста.
В. ДЫМАРСКИЙ: Вообще очень много следов и в Финляндии русского присутствия, и в так называемом Курортном районе Петербурга (это вокруг Петербурга и вплоть до Выборга, до границы), конечно, там бывшее финское присутствие очень чувствуется. Ну, и не только там, кстати. Но это другая немножко история. Алексей, у меня вот какой вопрос. Насколько эта эмиграция русская, финская, отличалась и отличалась ли от русской эмиграции, которая европейская, что ли? Была ли связь какая-то? И, кстати, то же самое касается церкви русской. Это всё-таки были такие автономные образования? Я имею в виду сообщество эмигрантское в Финляндии. И, соответственно, церковь, я так понял, она была автономна, да, русская церковь в Финляндии? Или она принадлежала русской церкви зарубежной? В общем, как строились отношения между нашей эмиграцией в Финляндии с остальной русской эмиграцией в Европе?
А. МАКАРКИН: Давайте я вначале расскажу про церковь. Как я уже говорил, Финляндская православная церковь получила автономный статус в составе Константинопольского патриархата. С новым стилем, с переходом богослужения на финский язык. Это вызвало неприятие немалой части русской эмиграции, они всё-таки хотели сохранять связь с исторической Россией, они хотели сохранять свои привычные обряды, правила, поэтому там было несколько приходов, которые отказались входить вот в эту Финляндскую православную церковь, и они служили по старому стилю, они входили в состав Русской православной церкви за границей, вот как раз этой самой РПЦЗ. А потом, после Второй мировой войны, они перешли в состав Московского патриархата, и до сих пор там есть, действительно, правильно сказала наша слушательница, приходы Московского патриархата, которые служат по старому стилю на церковнославянском языке — в общем, прямо как в России. Если мы, допустим, приехали бы в Хельсинки, мы увидим там большой роскошный собор, который был построен в конце 19-го в. Этот собор входит в состав автономной церкви, то есть в составе Константинопольского патриархата. И если мы от собора пройдём ближе к центру, мы увидим там небольшую православную церковь, которая подчиняется Московского патриархату.
В. ДЫМАРСКИЙ: А раньше она подчинялась зарубежной?
А. МАКАРКИН: Раньше она подчинялась зарубежной церкви, но потом, после Второй мировой войны, как известно, там была так называемая финляндизация. То есть Финляндия не имела полной самостоятельности во внешней политике, она должна была свою внешнюю политику — по крайней мере, ключевые решения — согласовывать с СССР. Ну, и по церковной линии там тоже всё было очень непросто, потому что вначале Московский патриархат исходил из того, что неплохо было бы всё вернуть себе, так, как это было до 1917 г. А потом подумали-подумали, посмотрели, и уже после смерти Сталина, по-моему, решили пойти на компромисс — что Московский патриархат признаёт вот эту автономную церковь, выстраивает с ней отношения (они с ней были, в общем, достаточно неплохие), но при этом эти приходы входят в состав Московского патриархата. То есть просто в Москве уже увидели, что не стоит, наверное, слишком сильно на Финляндию давить, в том числе в церковном вопросе, да и финляндские верующие были уже совершенно другими, и они не хотели возвращаться под Москву. Ну, и было принято такое компромиссное решение. В результате те, кто хотел перейти под юрисдикцию Московского патриархата, они смогли это сделать.
Там была ещё одна интересная история, если буквально на две минуты. Ещё в середине 1920-х гг. глава православной епархии митрополит Серафим был вынужден уехать из Финляндии. Там был назначен новый архиепископ Герман Аав, который был выходцем из Эстонии. Он был настроен весьма и весьма антироссийски, так скажем. Никаких связей с Москвой он поддерживать не хотел, и вообще даже его внешний вид очень сильно отличался: он брил бороду, например, что было совершенно непривычно для верующих Московского патриархата. А вот этот епископ, владыка Серафим, он уехал во Францию, потом во Франции он руководил приходами Русской православной церкви за границей, зарубежной церкви. Во время Второй мировой войны он сотрудничал там достаточно активно с немецкими властями, а где-то в конце войны объявил о желании перейти в Московский патриархат. Вспомнил, что он патриот великой России, и в результате перешёл в Московский патриархат. Скончался он уже в юрисдикции Москвы. То есть, таким образом, были такие необычные биографии, когда человек мог быть и активным деятелем Русской православной церкви за границей, антикоммунистом, монархистом, и он мог во время войны как-то быть и коллаборационистом, сотрудничать с немцами, а потом стать патриотом. И, в общем, его с удовольствием приняли в состав Московского патриархата.
Теперь относительно другой эмиграции. Конечно, посещали церковь некоторые из них, но далеко не все. Чем отличалась русская эмиграция в Финляндии? Финляндия не была таким большим культурным центром для русской эмиграции. Так как там к выходцам из Российской империи относились достаточно подозрительно, боялись именно русского влияния, воспринимали это влияние как угрозу, то многие из тех, кто убежал, так сказать, эмигрировал из красного Петрограда в белую Финляндию, потом перебрались в другие европейские страны. Были большие культурные центры в Париже, в Праге, в Белграде, в Берлине — вот в Финляндии этого не было.
В. РЫЖКОВ: Алексей, а правильно я понимаю, что самой крупной фигурой был Репин? Или там ещё какие-то были крупные фигуры русские?
А. МАКАРКИН: Ну, из деятелей культуры нет уже. Они использовали Финляндию как, так сказать, транзитную страну, потом выезжали в Западную Европу. И даже тот же самый Илья Репин какой-то большой политической роли в жизни эмиграции не играл. Он занимался своим искусством, ушёл в частную жизнь и так далее. В Финляндии остались в значительной степени люди, у которых были какие-то исторические связи с Финляндией, семейные, родственные. Вот они там остались. Некоторые из них приняли финляндское гражданство, другие остались без гражданства с так называемыми нансеновскими паспортами. Соответственно, если учесть, что в Финляндии ещё там с 19-го в. жили русские чиновники, русские купцы, их было не очень много, так как на государственную службу в Финляндии брали уроженцев самой Финляндии за некоторыми исключениями, поэтому там не было такого большого чиновничьего слоя, но всё равно они имелись. Эти люди и их родственники там продолжали жить.
Если мы говорим ещё об этой эмиграции, то там были некоторые интересные фигуры. Например, там осел генерал-майор русской армии, белой армии, он был полковником императорской армии, которого звали Северин Добровольский. Он был военным прокурором в армии генерала Миллера в Архангельске в 1919—1920 гг., потом он эмигрировал вместе с этой армией. Миллер, соответственно, уехал во Францию, там был главой Русского общевоинского союза потом, в 1937 г. его похитила советская разведка. И у него остались отношения человеческие очень хорошие с генералом Добровольским. Генерал Добровольский играл такую очень интересную роль. Он играл некую политическую роль, причём начинал он как такой достаточно левый по своим взглядам, потом он эволюционировал очень сильно вправо. Не просто вправо, но до такой степени, что он стал главой Национальной организации русских фашистов (она именно так и называлась) на территории Финляндии. Он издавал фашистскую газету «Клич» в городе Выборге и как раз во время Советско-финской войны, вот этой «Зимней войны», он занимался военной пропагандой. То есть он работал с финляндской армией и занимался пропагандой на Советский Союз.
В то же время он поддерживал тесные связи с Русским общевоинским союзом, иногда даже в исторической литературе его называют главой филиала Русского общевоинского союза в Финляндии. На самом деле там такой филиал отсутствовал. Финляндские власти вряд ли позволили бы, чтобы там имелась военная организация хотя бы и русских эмигрантов. Тогда это вызывало такие большие вопросы и большие опасения в связи с особенностями финляндской истории и их отношений с Россией. Но он сотрудничал с этим союзом, и до определённого времени направлялись через границу… То есть если из СССР в Финляндию пытались бежать эмигранты, то из Финляндии на территорию Советского Союза направлялись агенты, которые вели там разведывательную деятельность, даже в конце 1920-х гг. пытались устраивать диверсии на советской территории, в частности, в городе Ленинграде. Но дальше начались провалы. Ну, уже потом выяснилось, что советский агент находился не в Финляндии, а он находился в Париже. Знаменитый генерал Скоблин, который имел прямое отношение к этим провалам. В общем, после этого финляндские спецслужбы ограничили свои контакты с Добровольским и дали ему понять, что надо вообще-то тут остановиться, что как-то это всё не очень эффективно. И дальше, 1945 г. Финляндия была вынуждена принять советские условия, в том числе включить в правительство Финляндии в качестве министра внутренних дел представителя Коммунистической партии Финляндии, человека по фамилии Лейно, который был женат на дочери Куусинена — того самого, который возглавлял правительство Финляндской демократической республики.
И этот министр внутренних дел, коммунист выдал советским властям 20 человек. Десять из них были гражданами Финляндии, девять из них, в том числе генерал Добровольский, были эмигрантами без гражданства, и один был советским военнопленным, который, видимо, как-то сотрудничал с финляндскими властями. И вот эти 20 человек, их в Финляндии называют «узниками Лейно», это одна из самых драматических страниц послевоенной истории Финляндии. Надо сказать, что из них один человек, вот этот самый генерал Добровольский, был приговорён к смертной казни в СССР за антисоветскую деятельность, пятеро человек умерли в советских лагерях. В том числе среди них был такой интересный персонаж, как моряк Петриченко, который был главой Кронштадтского восстания в 1921 г. Потом он эмигрировал в Финляндию, как многие участники этого восстания, и вот здесь как бы по старой памяти потребовали его экстрадиции, хотя он уже не занимался никакой политической деятельностью. Значит, что случилось с этими советским военнопленным — до сих пор неизвестно. А остальных потом уже, после смерти Сталина, вернули обратно.
Почему я говорю, что это такая драматическая история. Это была совершенно беспрецедентная ситуация, когда Финляндия в другую страну выдала своих граждан; Финляндия выдала тех людей, которые на вполне законных основаниях проживали на территории Финляндии, вот этих самых, с белыми эмигрантскими паспортами. И как только давление СССР на Финляндию немного уменьшилось, то Лейно был уволен в отставку, его это решение было признано незаконным и было подвергнуто критике финляндским парламентом. После этого он ушёл из политики, и больше он не возвращался в политику. Интересно, что потом он ушёл из коммунистической партии, пытался опубликовать книгу с разоблачениями уже Советского Союза и коммунистов, но эта история уже мало кого интересовала. То есть для финляндского общества главное было то, что он совершил такой акт, совершил такой поступок, и после этого что бы он ни предпринимал, к нему потеряли всякий интерес. Соответственно, в Советском Союзе он уже никого не интересовал. Он стал алкоголиком, и, в общем, вскоре он умер. То есть вот какая история.
В. РЫЖКОВ: Алексей, мы не можем не упомянуть самого знаменитого деятеля той эпохи — Карла Маннергейма, понятное дело. Понятно, что герой, понятно, что полководец, понятно, что вождь и так далее. У него были какие-то отношения к русским эмигрантам? Может быть, он там как-то пестовал русских военных, как сам бывший военный Российской империи.
В. ДЫМАРСКИЙ: Он бывший русский офицер, конечно. Не русский, вернее, российский.
В. РЫЖКОВ: Российский, да. Генштабист, по-моему, он был. Какие-то есть истории, связанные с Маннергеймом и русской эмиграцией финской, в Финляндии?
А. МАКАРКИН: Нет, Маннергейм не был офицером Генерального штаба, он был гвардеец, в лейб-гвардии, кавалерист. Есть истории с его отношениями с русской эмиграцией, в том числе во время вот этой «Зимней войны», когда он командовал армией Финляндии, и перед этим было. Могу сказать, как. Он оказывал помощь отдельным эмигрантам…
В. РЫЖКОВ: Вопрос такой: он симпатизировал вообще русской эмиграции или он скорее настороженно к ней относился? Или ему было всё равно, что называется?
А. МАКАРКИН: Вы знаете, я бы сказал так: у него были человеческие отношения с некоторыми представителями эмиграции. И, если надо было когда-то написать какое-нибудь рекомендательное письмо, помочь и так далее, он как офицер был готов это сделать. Это раз. Во-вторых, он был патриотом Финляндии, и поэтому любое присутствие на территории Финляндии тех людей, которые считали, что Россия должна быть единой и неделимой и необходимо вернуться к границам Российской империи, у него это вызывало понятное неприятие. Это второе. То есть он здесь отделял. Он отделял человеческое отношение, желание помочь конкретным эмигрантам, которые оказались в трудной ситуации, от какой-то политической поддержки, тем более каких-то военных структур, которые сегодня, значит, против большевиков, а против кого они завтра — совершенно непонятно. Если вдруг в Петрограде появляется снова государь-император, то эти же структуры сразу бы вспомнили, что, вообще-то, Финляндия была частью Российской империи и так далее. Поэтому Маннергейм здесь очень чётко одно от другого отделял.
Ну, и, что касается собственно «Зимней войны». У него была переписка с некоторыми эмигрантами. Например, один из известных деятелей Белого движения генерал Витковский в начале войны написал ему письмо. Он дал ему совет, каким образом можно ударить и взять Ленинград. Предлагал ему советы военного характера, но эти советы в условиях тогдашних реалий были абсолютно неактуальны, потому что понятно, что ни о каким взятии Ленинграда не могло быть и речи в силу очень серьёзного перевеса Красной армии. То есть Финляндия могла только обороняться и совершать какие-то тактические контрудары, поэтому такие благие советы Маннергеймом, конечно, были проигнорированы.
И ещё одна была история с Маннергеймом, когда к Маннергейму постучался другой человек, совсем другой биографии. Это был Борис Бажанов. Борис Бажанов был во время Гражданской войны совсем молодым человеком, студентом. Он был на стороне красных, потом сделал блестящую карьеру в советском аппарате и стал помощником, секретарём товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Потом, в 1928 г., Бажанов бежит через советскую границу. Он бежал в Персию, потом перебрался в Британскую Индию, потом в Европу. Написал там мемуары свои — очень интересный, хотя весьма спорный источник. И вот такой человек — видимо, у него были некие авантюрные наклонности, иначе вряд ли он совершил бы такой феерический побег в Персию, — предложил Маннергейму свой проект: создание армии из числа пленных, армии, которую он назвал Русская народная армия, и чтобы эта армия обратилась против советской армии, против Красной армии. Дальше, как он мечтал, она войдёт на территорию Советского Союза. Дальше события будут развиваться по методу снежного кома, к ней будут присоединяться всё новые и новые сторонники, и эта армия дойдёт до Москвы уже с десятками дивизий и свергнет советскую власть. Ну, всё это были совершенно утопические, конечно, мечтания, но в условиях очень тяжёлой «Зимней войны» в Финляндии этим делом заинтересовались. Причём, я думаю, заинтересовались во многом потому, что Бажанов как раз был человеком уже из СССР. То есть в Финляндии было ощущение, у финляндских властей, что белая эмиграция уже оторвалась от реальности и живёт в какой-то своей истории, своими воспоминаниями, своими мечтами, а вот этот человек из СССР, который работал в аппарате, который знает многих в СССР. Может быть, он здесь будет более эффективен, более реалистичен.
Поэтому Бажанова, когда он приехал в Финляндию, принял Маннергейм, они с ним разговаривали, и результатом стало то, что Бажанову был дан фактически карт-бланш на то, чтобы он сформировал эту армию из военнопленных. Он отправился, стал агитировать, но на самом деле это мало к чему привело. Пленные не хотели идти в эту авантюрную армию. В результате он собрал меньше двухсот человек, каким-то образом сагитировав их. Их успели перебросить к линии фронта. Непонятно, участвовали ли они в каких-то боевых столкновениях, если участвовали, то чисто символически, потому что их перебросили уже перед самым окончанием военных действий. Но всё это оказалось, как мы видим, весьма и весьма неэффективно. Потом встал ещё один вопрос: армия армией, но в армии должны быть офицеры. Сам Бажанов, конечно, не мог быть офицером, он был сугубо гражданский человек. Среди офицеров вроде не было, среди командиров Красной армии, тех людей, которые решили бы участвовать в этой авантюре, поэтому офицеров пришлось набирать из числа эмигрантов, проживавших на Финляндской территории. В общем, эта весьма странная история завершилась весьма печально, потому что потом был обмен пленными. Потом, соответственно, за пленных, как это обычно бывало в Советском Союзе, взялись органы НКВД, и, по отчёту Лаврентия Павловича Берии, 414 пленных были арестованы по обвинению в измене, из них 232 были приговорены к смертной казни. То есть вполне возможно, что среди этих пленных были и те люди, которые входили в состав этой авантюрной армии.
В. РЫЖКОВ: Алексей, а что остальная эмиграция? Она как-то участвовала в этой войне? Или они просто разделились на политические лагеря: кто поддерживал финскую сторону, лишь бы, так сказать, против советской власти; кто-то, наоборот, думал, что Выборг наш, неплохо бы вернуть. Хоть какая-то роль у них была в этой войне? Публичная, военная, материальная.
В. ДЫМАРСКИЙ: Володя, может быть даже продолжить этот вопрос. А потом, как они себя вели уже во время большой войны, да?
А. МАКАРКИН: Вы знаете, во время «Зимней войны» значительная часть эмиграции морально поддерживала Финляндию, то есть даже если мы говорим про эти знаменитые слова Павла Николаевича Милюкова про Выборгскую губернию, то они были сказаны сугубо в частном порядке, то есть это не была какая-то его публикация, статья, публичное выступление, это были его просто слова. И тот же самый Общевоинский союз поддерживал Финляндию и предлагал свои услуги финляндским властям. Но, опять-таки, с одной стороны, и Финляндия не очень хотела принимать эти услуги, опасаясь имперских офицеров, опасаясь имперских настроений. И в то же время они полагали, что это всё не очень эффективно, у них был опыт общения в такими офицерами уже давно, с тем же самым Добровольским, например, у которого ничего не получилось. Они не очень доверяли этой эмиграции. Среди самих же этих русских офицеров в том числе, которые жили в Финляндии, были агенты финляндской политической полиции.
Там тоже была такая интересная драматическая история с таким человеком, которого звали Кирилл Пушкарёв. Недавно о нём вышла книга, написала её Элеонора Иоффе, называется она «Герои и предатели. Белая эмиграция в Финляндии: война разведок». Вот такая книга, она некоторое время назад, совсем недавно она вышла в городе Санкт-Петербурге, 2022 даже год. Рассказано про этого человека, который был офицером русской армии в Первую мировую войну, потом некоторое время служил в Красной армии, потом перешёл в белую армию Юденича, потом долгое время жил в Финляндии, работал там в финляндской политической полиции, осведомлял финляндскую политическую полицию о деятельности эмигрантов. Во время войны он работал в армейских спецслужбах Финляндии, так сказать, как такой специалист. Потом он оказался в числе этих самых 20 человек, которых экстрадировали в Советский Союз в рамках списка Лейно. Он остался жив, он вернулся в Финляндию, при этом в Советском Союзе его завербовали в советские спецслужбы, в советскую разведку. Он снова устроился на финляндскую государственную службу, уже как агент советской разведки. Его за это арестовали.
То есть такие персонажи, которые меняли своих руководителей, меняли свои лояльности, меняли свои идентичности. И, в общем, на самом деле, если так можно смотреть по истории, то к ним относились в самой Финляндии довольно осторожно, понимая, что ждать здесь можно всякого. И в то же время, я вам уже говорил про позицию Павла Николаевича Милюкова, что здесь не стоит как-то активно действовать на стороне Финляндии, потому что Выборг наш. Антон Иванович Деникин, глава Добровольческой армии в прошлом, придерживался примерно такой же позиции, исходя из того, что, опять-таки, в финляндском обществе эта война не только против СССР, но и против имперской России, продолжение противостояния, и что вмешиваться в него не стоит. Конечно, ни в коем случае не стоит поддерживать большевиков, поддерживать Сталина, но здесь надо отойти в сторону. Поэтому настроения были разные. Кстати, такой интересный человек, тоже известный, как Александр Фёдорович Керенский, немножко интересовался этой темой и продвигал идею: может быть, стоит сформировать на территории Финляндии альтернативное эмигрантское правительство России. У него был свой взгляд, так как Финляндия — страна демократическая, и там есть такой большой негатив в отношении правительства, так называемого правительства Куусинена, Финляндской демократической республики, почему бы, вот, не предложить альтернативу Финляндии, чтобы не появилось эмигрантское правительство России. Но в самой Финляндии подумали-подумали, что проект Куусинена оказался настолько слабым, настолько не авторитетным, да ещё и совершенно непонятно, что потом делать с этим эмигрантским правительством России, с его амбициями и так далее, и решили предложение Керенского не принимать.
Таким образом, настроения были очень разными. Вот видите, как Милюков и Керенский, которые входили в состав Временного правительства, у них были совершенно отличные друг от друга представления о том, что в этой ситуации допустимо для эмигранта из России, а что для него по каким-то соображениям недопустимо.
Что касается Второй мировой войны, то там интерес к финляндской теме у русской эмиграции очень сильно упал. Потому что те люди, которые хотели воевать против большевиков, они шли уже не к Маннергейму, к тому же, имея такой опыт отказов со стороны Финляндии, они шли уже к немецким чиновникам, немецким военным, немецким структурам, они стремились заинтересовать уже непосредственно немцев. Поэтому какого-то большого интереса к Финляндии во время Второй мировой войны уже в эмиграции из России не было.
В. РЫЖКОВ: Алексей, а вот блокада Ленинграда, долгая, страшная блокада Ленинграда, она как-то волновала русских в Финляндии? Они вообще знали, что происходит в блокированном Ленинграде?
А. МАКАРКИН: Ну, знали что-то, поступала какая-то информация, хотя она носила явно неполный характер, но, насколько я понимаю, у них всё-таки какие-то свои интересы, потому что война для населения Финляндии была очень непростой, плюс многие из этих русских эмигрантов второй раз должны были переселяться, то есть они в 1940 г. должны были уехать, многие из них проживали на территориях недалеко от советской границы, в той же самой Выборгской губернии. Они были должны тоже уехать, должны тоже были оставить свои дома, оставить значительную часть имущества, обустраиваться уже на новых территориях. Кто-то из молодых хотел идти в армию и, соответственно, участвовать в боевых действиях уже как граждане Финляндии, кто-то, наоборот, говорил о том, что мы не хотим воевать с нашими соотечественниками, и поэтому мы хотим работать на предприятиях. Там такая возможность имелась — работать в промышленности в том случае, если человек не хотел и имел основания для того, чтобы не идти на войну непосредственно. То есть, наверное, они тоже не хотели участвовать и не хотели, так сказать, сталкиваться со своими соотечественниками. В общем, настроения были довольно разными, опять-таки, в этой эмиграции: от желания реванша любой ценой, любыми силами, любыми возможностями, и до желания не сталкиваться со своими соотечественниками, не убивать их, не стрелять в них и так далее.
В. РЫЖКОВ: Хорошо, друзья. Ну что, спасибо Алексею Макаркину за, как всегда, прекрасный, полный и увлекательный рассказ о судьбах, настроениях русской эмиграции в Финляндии в «Зимнюю войну», Советско-финскую, и немножко мы затронули Вторую мировую войну. Алексей, вам огромное спасибо. А я хочу анонсировать, повторить то, что я говорил в начале, что сейчас, через несколько минут будет «Особое мнение» с Сергеем Медведевым, историком, писателем, профессором Свободного университета на канале «Живой Гвоздь». А в 20:05 будет Евгения Альбац, главный редактор The New Times. И оба этих эфира на канале «Живой Гвоздь» будет вести Василий Полонский. Это очень интересно, я вас приглашаю смотреть и слушать. Виталий Дымарский, Алексей Макаркин, спасибо и до встречи.
В. ДЫМАРСКИЙ: Всего доброго.
В. РЫЖКОВ: Пока-пока.
А. МАКАРКИН: Всего доброго.