Как Чарли сам меня нашёл
Это случилось в Бруклине — туда нам с Ореей пришлось перебраться. Поселились на улице моего детства, прямо напротив родительской квартиры. Мы очень нуждались. Орея подрабатывала стилистом и вычитывала сценарии для Стэна Ли. Их, сценариев, были сотни.
Я записался на вечерние курсы, чтобы получить диплом по американской литературе. Тогда можно было бы претендовать на учительскую лицензию. Преподавание освободило бы меня из сценаристской кабалы. Я сдал экзамен в муниципальном отделе образования и стал учителем на замену в школе, которую сам окончил десять лет назад. Писал я по ночам, а также в рождественские и летние каникулы.
В 1956 году я закончил научно-фантастический рассказ «Неприятности с Эльмо» — о суперкомпьютере, который умеет играть в шахматы, хотя вообще-то разработан, чтобы разрешать мировые кризисы. Компьютер понимает: если проблем не останется, его уничтожат за ненадобностью. Поэтому, справившись со всеми проблемами, Эльмо запускает в систему то, что мы сейчас называем компьютерным вирусом или трояном, — словом, программу, которая моделирует новые кризисы. Рассказ «Неприятности с Эльмо» опубликовали в «Гэлекси мэгэзин».
В июне 1957-го я сдал еще один экзамен в колледже и получил лицензию преподавателя английского языка и литературы. Теперь, как учитель на полной ставке, я зарабатывал гораздо больше; мы с Ореей даже смогли снять домик с одной спальней в Сигейте — закрытом микрорайоне на западе Кони-Айленда. Я наслаждался прогулками по пляжу — вдыхал соленый ветер, глядел в океанскую даль, вспоминал флотскую службу. Стол с пишущей машинкой я поставил в углу спальни, убежденный, что это идеальное место.
Глава департамента английского языка, под впечатлением от четырех моих опубликованных рассказов, назначил меня вести факультатив «Писательское мастерство». Мне дали две группы — по двадцать пять одаренных детей в каждой. Все мои ученики любили чтение и бредили литературной карьерой. Увы, слишком многие вели себя так, словно одним фактом своего высокого IQ заслуживали успехов и признания. Бывало, недовольные отметкой, они поднимали гул или отказывались перепроверить свои работы. Тогда я говорил:
— Одни люди хотят писать, другие — быть писателями. К некоторым гениям успех приходит без всяких усилий. А нам, остальным, без любви к процессу письма ну просто никуда.
Как бы для баланса с одаренными мне дали еще две группы. Я вел курс английского языка, специально модифицированного для учащихся с низким IQ. От меня требовалось уделять особое внимание правописанию, структуре предложений и построению фраз. Темы в классе обсуждались только потенциально интересные «слабеньким». Руководство меня предупредило: ключ к обучению таких детей — создать правильную мотивацию. Что может их мотивировать? Разумеется, вещи, непосредственно связанные с их жизнью.
Никогда не забуду первый урок «специально модифицированного английского». Словно наяву, вижу мальчика — он сидит на «галерке», возле окна. Вот закончен пятидесятиминутный урок, звенит звонок, ребята вскакивают и толпой валят к двери. Не спешит со всеми только этот тихоня в черной куртке с оранжевой буквой «J».
— Мистер Киз! — Парнишка бочком подходит к учительскому столу. — Мистер Киз, можно спросить?
— Конечно. Ты в футбольной команде, да?
— Ага. Я полузащитник. Слушайте, мистер Киз. Это же класс для тупиц, так?
Я смущен.
— Что?
— Я говорю, класс для тупиц. Для полудурков.
Не представляю, как отвечать. Мямлю:
— Нет, что ты… вовсе нет… Просто… это особый класс. Модифицированный. Мы продвигаемся чуть медленнее, чем другие…
— Мистер Киз, я знаю — это класс для полудурков. Я хочу спросить. Если я буду очень сильно стараться и под конец семестра стану умным, вы меня переведете в класс для нормальных ребят? Я хочу быть умным.
— Конечно, — сказал я, даром что не знал, есть у меня такие полномочия или нет. — Ты пока учись, а там видно будет.
В тот вечер я вновь засел за работу над рассказом — но мальчик в черной куртке не давал сосредоточиться. Слова «я хочу быть умным» преследуют меня и по сей день. Раньше мне и в голову не приходило, что человек с проблемами умственного развития — в те времена таких называли умственно отсталыми — способен сознавать свой дефект и лелеять мечту о повышении интеллекта.
Я стал писать о своем ученике.
Парнишка догадывается, что он — «тупица». Точка зрения учителя. Дональд… Название: «Одаренные и дефективные».
Два мальчика — способный и умственно отсталый — взрослеют вместе. Дефекты умственно отсталого отражают состояние культуры в целом. Стюарт не желает смириться со своим низким интеллектом. Он противопоставлен способному Дональду, который третирует Стюарта как раз за низкий интеллект.
Мальчик из класса коррекции влюблен в способную девочку, которая еще слишком мала, чтобы уловить различие их умственных способностей. А потом дети подрастают, различие становится им очевидно…
Мальчик угодил в класс коррекции, когда начались проблемы с поведением. Теперь его и ему подобных называют бакланами.
Молодой учитель работает первый год, у него сохранились идеалы и стремления. Он верит, что Кори еще выправится. Кори — мальчик с нарушениями нервной системы. Очень способный, но болезненно нервный. Из-за девочки вступает в противостояние с умственно отсталым мальчиком, гибнет в драке.
И так далее, и тому подобное. Акры бумаги, никакого толку. В конце концов я запихнул свои записки в ящик и забыл о них.
Я решил заняться романом. В основу сюжета положил свой скромный опыт в деле фэшн-фотографии, персонажей списал с Ореи и нашего делового партнера, который чуть нас обоих с ума не свел. Орея сказала: возьми академический отпуск и пиши, не отвлекайся. Сама она продолжала работать стилистом на Манхэттене.
План вроде работал. Я стал писать по ночам. Стук клавиш моей пишущей машинки, кажется, навевал на Орею лучшие сны. Если мои пальцы замирали на клавишах, Орея пробуждалась от тишины и бормотала сонным голосом: «Почему заминка?»
Завтракали мы вместе, затем на красном скутере марки «Кушман» я отвозил жену на железнодорожную станцию, а сам ехал домой и отсыпался. Вечером я, опять же на скутере, встречал Орею. Мы вместе ужинали. Она ложилась спать, а я тут же, в спальне, садился за машинку.
Не помню, сколько времени у меня ушло на черновик романа. Зато отлично помню, как отложил готовый текст на несколько дней, а когда перечел его свежим глазом — пришел в ужас. Меня даже затошнило. Роман никуда не годился.
Я впал в депрессию. Я был совершенно деморализован и даже думал вовсе порвать с писательской карьерой.
Но летом 1958 года мне позвонил Хорас Голд и попросил второй рассказ для «Гэлекси мэгэзин» — чтобы уравновесить «Неприятности с Эльмо».
— Постараюсь, Хорас, — пообещал я. — Идея, по крайней мере, у меня есть.
— Супер. Только не тяни, — напутствовал Хорас.
Поразительно, с какой быстротой улетучиваются и депрессия, и фрустрация, стоит только объявиться издателю и заказать деморализованному писателю рассказ. Я пролистал все свои папки и записные книжки.
На прежнем месте лежала пожелтевшая страничка с записью, которую я сделал еще в первый год обучения в Университете Нью-Йорка: «Вот бы можно было повысить уровень интеллекта! Что бы тогда произошло?»
Я вспомнил видение в подземке — границу, которой интеллект отделяет меня от родных.
Сколько раз я баловался с этой мыслью! Я перечитал все пассажи об оперативном вмешательстве в мозг; перечитал и варианты сюжетов, и записи о возможной форме повествования. Я думал взять за образец классическую трагедию. Вспомнил положение из Аристотелевой «Поэтики»: что для трагедий годятся исключительно благородные герои, ибо истинно трагическое падение возможно лишь с больших высот. Проверим, решил я. Что, если некто, занимающий в мире последнее место, находящийся в самом низу — некий умственно отсталый молодой человек — заберется на вершину Книжной горы, достигнет пика гениальности? А потом потеряет абсолютно все.
Я понял: вот оно. Есть.
Итак, у меня появилась идея, у меня появился сюжет; но до сих пор не было героя с мотивацией. Я открыл одну из последних папок, перелистнул несколько страниц и увидел запись:
«Мальчик из класса коррекции подошел ко мне после урока «модифицированного» английского и сказал: «Я хочу быть умным».
Я замер. Уставился на страницу, снова и снова перечитывая запись. Мотивация родилась из этого вот «Что, если бы?..».
Орея заметалась на постели. Я отложил папки. Я был готов начать заново. Не хватало только имен.
Орея одно время работала на студию «Ларри Гордон». Ее бывшего парня, моего соперника, звали Чарли.
Я стал печатать. Орея удовлетворенно вздохнула и погрузилась в глубокий сон.
Чарли Гордон — кто бы ты ни был, где бы ни жил, — я слышу твой голос. В нем — настойчивость и боль: «Мистер Киз, я хочу быть умным». ОК, Чарли Гордон; поумнеть хочешь? Сейчас поумнеешь. Пора не пора — иду со двора.