Зомби — существа социальные как мы прекрасно знаем из массовой культуры. Социальные не от склонности сбиваться в стаи или упрямого движения к цели (утолению голода), но просто потому, что знак зомби ясно прочитывается и конструируется прежде всего на языке социологии. В этом свете, свете, исходящем от экрана телевизора, свете массовой информации и социальных наук, разгадка зомби может показаться весьма простой и однозначной. Из рук в руки давно передается приблизительно один и тот же понятный набор шифров: зомби как симптом капитализма; зомби как угнетенный класс, отчужденный не только от результатов своего труда, но и от самой жизни; зомби как явление жуткого и не-человеческого; зомби как реальность глобальной катастрофы. Все эти объяснения, не так уж далеко отстоящие друг от друга, окончательно сцепляет то, что в каждом из них всякий зомби до единого как бы заранее посчитан, без остатка учтен, пойман в своей неуклюже вывихнутой позе и тупом мычании.
Тогда как по иронии из всех архетипов кинематографа ужасов именно неповоротливые зомби проявляют наибольшую семантическую пластичность. Даже у Джорджа Ромеро, режиссера, впервые впустившего на экран образ неупокоенных пожирателей человеческой плоти, от одной классической картины к другой концепция зомби варьируется с поразительной вольностью: от мертвецов, вернувшихся из могил к домам живых («Ночь живых мертвецов»), до обывателей-потребителей в супермаркете, ставших жертвой вируса («Рассвет мертвецов»). Впоследствии продолжатели, имитаторы и пародисты Ромеро и вовсе добьются полного растворения зомби в социальной ткани, приучив их работать, жить и даже любить соразмерно живым людям. Поэтому говорить о специфическом зомби-объекте в пространстве медиа, где все подвержено спонтанной зомбификации, если не затруднительно, то во всяком случае чревато тавтологией. После стольких лет зомби сегодня — это нулевая степень медийного письма.
Впрочем, французский режиссер Бертран Бонелло, хоть и не отказывая зомби в социальных качествах, подшивая к их изображению контекст рабства и европейской колонизации, в своем новом фильме ставит целью вернуть образ ближе к историческому истоку. К островам карибского бассейна, вудуизму и биографическому портрету совершенно конкретного реально существовавшего «зомби», умершего и восставшего из мертвых гаитянца Кларвиуса Нарцисса. Так что вся поп-культура и наши накопленные десятилетиями ромеровские познания вопроса становятся будто бы нерелевантны. За исключением некоторых триллеров первой половины века вроде «Я гуляла рядом с зомби» Жака Турнера, голливудских хорроров о монстрах 30-х или же произведений уже иного, (квази)этнографического и эссеистического характера, фиксировавших настоящие случаи одержимости как «Безумные хозяева» Жана Руша.
Бонелло настаивает: зомби — одна из культурных идентичностей современности, сопоставимая с традициями французского образования, чье основание восходит ко временам Великой революции (революции одновременно завершенной и прерванной Наполеоном — пояснит школьницам учитель). «Традиция вуду прекрасна и могущественна» — в финале фильма, пройдя через кровожадные подробности, произнесет гаитянская малышка зомби ошарашенным французским одноклассницам, преподавая им свой урок завершенно-прерванной истории. Проведя часть съемок в родных местах Кларвиуса Нарцисса, непосредственно на Гаити, Бонелло не допускает сомнений в осязаемой реальности зомби-культуры. Как и в ее насыщенной истории — для гаитян она отзывается воспоминанием рабства, для французов сюжетом колониализма.
И этот историизирующий современный взгляд вдруг возвращает нас от древнего вудуизма обратно к ситуации нулевой степени зомби. Ведь затрагивая темы рабовладения и франко-гаитянских отношений Бонелло повторяет тот же принцип, которому следовали и великие жанровые режиссеры 70−80-х годов, когда апроприировали гаитянский образ зомби для своих картин. И Джордж Ромеро, и Уэс Крэйвен, и Лючио Фульчи проявляли достаточную мудрость, чтобы не превращать своих монстров в односторонне заостренный политический лозунг — против капитализма, колониализма или самой смерти. Но скорее задействовали его заряд, внутреннюю динамичность и лабильность, чтобы обозначить силовое поле одной из социальных или политических проблем. Так и Бонелло в свою очередь, взяв на главную роль зомби, задается вопросом: что делать с мертвой исторической плотью времени, например, плотью XIX века, столетия революционных свобод, колониального рабства и изобретения истории как науки.
Сами по себе зомби не способны вменять в вину и призывать к ответу за какие бы то ни было преступления прошлого, они не активируют травматическую память, но являются безмолвной констатацией, массивным присутствием этого неуместного воспоминания. «Создание мета-памятника […] это вовсе не мятежная мысль, но воскрешающее действие» — несколько лет назад произносил один французский чиновник на открытии Карибского центра памяти жертв работорговли. Неупокоенные мертвецы отмечены вовсе не смертью (смертны как раз-таки люди), а напротив, избыточностью нескончаемой жизни. Появление зомби на улице европейской столицы способно напугать не потому, что мертвец вскроет вытесняемую и замалчиваемую травму, но лишь оттого, что эту травму некуда деть, ее место уже занято.
И вместе с тем парадоксальным образом она уже внутри нас, ощущается как избыточность тел. Вытерпеть и выразить ее в контексте фильма Бонелло позволяет еще одна внезапная метафора, на этот раз рифмующая зомби с темой несчастной любви, которую переживает современная французская школьница, параллельно со зрителями узнающая историю Кларвиуса Нарцисса от своей чернокожей подруги. Радикализм подростковых чувств, террористический эффект первой любви тоже можно описать по аналогии с одержимостью, как силу, вгрызающуюся в тело, непрошенную и чужеродную. А неразделенное чувство в нежном возрасте подобно концу света, локальной версии эмоционального зомби-апокалипсиса.
Через такое смещение проблема зомби временно утоляется, как бы открывая для себя в новом контексте питательную среду для существования. На некоторое время рассказ о свободе, рабстве и колониализме языком воспитания чувств займет нас. Но в конце концов, если допустить, что выход из возраста Coming-of-age-drama возможен, то процесс coming-of-zombie-drama продолжится в наших частных жизнях и нашей культуре дальше.
Показ нового фильма Бертрана Бонелло «Малышка зомби» пройдет 22 августа в Летнем Пионере в Музеоне. Перед ним можно будет послушать лекцию кинокритика Максима Селезнева по истории зомби. Начало лекции в 20:00, показ фильма — в 20:30.