Угличская трагедия 1591 года остаётся предметом дискуссий. Роль Бориса Годунова в загадочной смерти маленького сына царя Ивана Грозного — по-прежнему одна из загадок русской истории. Свидетельств вины Бориса много, но все они в той или иной мере могут быть оспорены.
Версия, согласно которой Годунов не был заинтересован в устранении царевича Дмитрия
Среди многих исследователей Смуты распространена версия о принципиальной незаинтересованности Годунова в тайном заговоре против Нагих и царевича Дмитрия. Её разделял Р. Г. Скрынников, автор исследований, посвящённых Смуте. Этой точки зрения придерживаются и современные биографы Годунова: В. Н. Козляков и Л. Е. Морозова.
Слухи о том, что смерть Дмитрия — дело рук Бориса, стали распространяться уже в 1591 году. В дискредитации Бориса были заинтересованы Нагие, которые мстили за крушение своих надежд. Царская родня была вследствие угличского дела подвергнута опале: царицу Марию отправили в далёкий монастырь, её родственников — в ссылку.
Убийство царевича Дмитрия могло привести (и в перспективе привело) к непредсказуемым последствиям. Оно было чревато не только громким скандалом, но и народным возмущением. Клан вдовствующей царицы Марии Нагой считал Годунова своим главным врагом. А тот вёл себя очень осторожно и одновременно делал всё, чтобы нейтрализовать оппозицию в Угличе.
В храмах не молились за Дмитрия как за законного наследника (ходили слухи, что его не поминают на ектениях). Он считался ребёнком от седьмого неканонического брака. И об этом неоднократно вспоминали современники, в том числе и русские дипломаты. К тому же у царя Фёдора ещё могли быть дети, ведь родилась в 1592 году царевна Феодосия. В это время брак Фёдора Иоанновича не считался бесплодным, а потому царевич Дмитрий едва ли был в глазах русского общества безальтернативным претендентом на трон. Скандал с громким убийством мог только навредить власти. Все прекрасно знали, что Нагие настроены враждебно по отношению к официальной Москве и могут воспользоваться любой оплошностью или роковой ошибкой властей.
Так и случилось в мае 1591 года, когда маленький Дмитрий, страдавший приступами эпилепсии, наткнулся на нож во время игры, а представитель московской администрации Михаил Битяговский, который пришёл на звон колокола к месту мнимого преступления, был растерзан толпой. Нагие спровоцировали в Угличе бунт, закончившийся кровавыми расправами. Погибли представители московской администрации, назначавшие «посохи» — тяжёлые повинности для работы в войсках. К вооружённым посадским людям, сбежавшимся на набат, присоединились «казаки» (наёмные работники с волжских судов, которые были на причале в Угличе).
Из Москвы в Углич направили следственную комиссию. Черновик следственного дела сохранился. Значительная часть опрошенных очевидцев свидетельствовала, что имело место именно самоубийство. Только Нагие и спровоцированные ими горожане были склонны трактовать несчастный случай как заговор против царевича.
Позиция Нагих понятна. Вокруг царицы Марии и её родни были расставлены сети: дьяк Михаил Битяговский был фактическим казначеем в Угличе и отпускал денежное довольствие, его сын Даниил дружил с Осипом, сыном мамки царевича Василисы Волоховой, в этой же компании был замечен племянник Битяговского Никита Качалов. Нагие рассматривали этих людей как ставленников и соглядатаев Годунова, что, возможно, было не так далеко от истины. Один из стряпчих сообщил следствию, что накануне гибели царевича Михаил Нагой и Битяговский сильно повздорили: родственник царицы требовал денег сверх «государева указу». Нагие легко перенесли на Годунова и его сторонников всё своё недовольство. Однако вскоре после расправы над Битяговским они стали опасаться наказания. Нагие отправили в Москву гонца, а сами стали готовиться к приезду московских следователей: рядом с телами замученных горожанами служилых людей и холопов положили ножи, предварительно измазанные «курячьей» кровью.
Серьёзным аргументом в пользу невиновности Годунова может быть следующее. Борис не просто взял под контроль расследование смерти царевича, но сделал это максимально гласно, назначив следственную комиссию (она, кстати, работала публично, опрашивая свидетелей принародно). Результаты докладывались церковному собору и Боярской думе. То есть в разбирательство было изначально вовлечено множество людей. Нет доказательств того, что документы следствия кто-то фальсифицировал. Комиссия пришла к однозначному выводу: смерть царевича стала результатом несчастного случая.
Итак, опасаясь наветов, Годунов намеренно проводил следствие в обстановке открытости. Допросы записывались со слов свидетелей, которые подтверждали протоколы своими подписями. Скорее всего, именно тогда и возникли 2 версии гибели Дмитрия. На следствии голоса разделились. Те, кто был рядом с царевичем, свидетельствовали, что он в припадке эпилепсии сам поколол себя ножом, а вот Михаил и Андрей Нагие, прибывшие в угличский кремль позднее, настаивали, что царевич был зарезан.
Версия, согласно которой Годунов опасался влияния Нагих и был заинтересован в смерти Дмитрия
Есть и другая точка зрения. Так, известный медиевист В. Б. Кобрин, не соглашаясь с Р. Г. Скрынниковым, в книге «Кому ты опасен, историк?» обосновывал гипотезу о прямой причастности Годунова к угличской трагедии 1591 года.
Историк приводит серьёзные аргументы в пользу «годуновской версии». Англичанин Джилс Флетчер, уехавший из России в 1588 году, опубликовал вскоре книгу, в которой прямо заявил о заинтересованности правителя в смерти Дмитрия Угличского («жизнь его находится в опасности от покушений тех, которые простирают свои виды на обладание престолом в случае бездетной смерти царя»).
Годунов имел все основания опасаться молодого царевича, который при любом раскладе мог претендовать на трон, как это было во времена Ивана Грозного, когда на российскую корону кроме законного сына царя претендовал двоюродный брат Грозного Владимир Андреевич Старицкий, а его были готовы поддержать представители боярской оппозиции. Дмитрий мог стать соперником потомков Фёдора Иоанновича или Бориса Годунова, если у последнего Калитича так и не появилось бы наследников.
Нагие не скрывали своей враждебности по отношению к Годунову, а малолетний царевич допускал прямые угрозы в адрес царского шурина. О дерзких речах мальчика, ненавидевшего Годунова, писал Авраамий Палицын и некоторые иностранцы (Конрад Буссов и Исаак Масса). Флетчер утверждал, что в маленьком Дмитрии проявляются все ужасные качества отца: злая воля и тяга к кровопролитию (мальчик с удовольствием убивает животных и любит смотреть «на перерезанное горло, когда течёт из него кровь: тогда как дети обыкновенно боятся этого»).
Борьба мифологий
Конечно, смерть Дмитрия, независимо от того, была ли она случайной или спровоцированной, нанесла репутации Бориса Годунова огромный моральный ущерб. И русские авторы, и многие иностранцы видели в нём узурпатора, страдавшего непомерными политическими амбициями и способного на любое преступление. Годунов стал удобной мишенью. На него можно было свалить вину за все беспорядки, что и случилось вскоре.
Любопытно, что глава следственной комиссии в Угличе, боярский царь Василий Шуйский, придерживался в течение своей карьеры 3 разных версий гибели царевича (несчастный случай — 1591 год, заговор Годунова, в результате которого был убит двойник, а царевич остался жив, — 1605 год, заговор, в результате которого царевич всё-таки стяжал мученический венец «от лукаваго раба Бориса Годунова», — с 1606 года).
Когда снова и снова ставится вопрос о вине Бориса Годунова в угличской трагедии, вне внимания остаётся репутация всесильного правителя. А она, эта репутация, была изначально испорчена. И дело здесь не только в гибели несчастного царевича. У Годунова было много врагов. Современники упражнялись в злословии: буквально каждый его шаг становился предметом критики. В вину Годунову ставились гордыня, стремление к земной славе, показное благочестие.
Мог ли Дмитрий действительно претендовать на русский трон?
С точки зрения церковной и государственной элиты, не мог. Он был бастардом, незаконнорождённым. В дипломатических документах его не называли царевичем, а только удельным князем в Угличе.
Но в 1591 году никому и в голову не могло прийти, что через 14 лет имя воскресшего Дмитрия будет служить символом антигодуновского протеста и сплотит часть недовольных. Народ руководствовался верой в доброго царя. Точка зрения элиты мало кого волновала. Никто в это время не вспоминал о незаконности последнего брака Ивана Грозного. Для народа важным было то, что из небытия пришёл представитель последней богоизбранной династии. У Годунова, ставшего в глазах многих узурпатором, наглым похитителем власти, шансов не оставалось. И он ушёл в апреле 1605 года. Сама причина его внезапной смерти остаётся одной из загадок, но, похоже, «воскресший» Дмитрий окончательно сломил волю и здоровье русского самодержца. Годунов освободил историческую сцену для Лжедмитрия I. Началась первая русская Смута.