Кандидат культурологии, доцент кафедры истории и теории культуры Отделения социокультурных исследований РГГУ Оксана Мороз — о мифе, сложившемся вокруг исследований Фрейда.
Миф об учении Зигмунда Фрейда как теории, построенной на объяснении любых причин и предпосылок человеческой детальности посредством обращения исключительно к сексуальном опыту, невероятно живуч. Да и имя самого Фрейда, несмотря на большое распространение в современном обществе различных научно-популярных пособий по психологии и психоанализу (а, может, именно благодаря им?), довольно часто ассоциируется с обсуждением сексуальных влечений и проблем. Конечно, Фрейд отчасти виновен в таком развитии событий сам, однако сейчас обращаться к нему как апологету телесного раскрепощения общества немного смешно.
Внимательное изучение трудов Фрейда позволяет осознать: родоначальник психоанализа посвятил лишь часть своей теории обнаружению связей между бессознательными психическими процессами, проистекающими в соответствии с не всегда контролируемыми человеком влечениями (в том числе, и сексуальными) и всеми прочими повседневными практиками. Не менее значительными были его исследования социально-культурных особенностей бытования общества.
Так, во многом именно Фрейду мы обязаны современными представлениям о том, как устроены механизмы психологической защиты и связанные с ними когнитивные,
Источником такого состояния всегда служит, по мнению авторов, чрезвычайно сильное возбуждение извне. Однако если бессознательная защита от внешних вызовов адекватна, то болезнь не развивается, напротив, открывается возможность перенаправления психической энергии на реализацию каких-либо социально приемлемых целей. Так устроена сублимация, которая, исходя из этого примера, далеко не всегда связана с либидо или сексом, но почти всегда выступает необходимым для человека механизмом снятия напряжения. В случае её отсутствия или недостаточности наша психика создаёт чрезвычайно сильную компенсацию, которая выражается в формировании пограничных или даже критических состояний. Как правило, они сопровождаются массой неприятных симптомов, в первую очередь, связанных с навязчивым воспоминанием той самой, болезненной, психотравмирующей ситуации.
В систематизирующих лекциях 1916 — 1917 гг. Фрейд, наблюдавший за трансформацией и распространением истерии, неврозов и прочих расстройств в годы Первой мировой войны, пришёл к выводу, что любое пережитое сильнейшее потрясение, к которому человек не мог быть готовым ни культурно, ни социально, провоцирует нарушения его ментального здоровья и развитие психологической травмы. В дальнейшем, без надлежащей терапии, такой пострадавший в течение всей жизни может испытывать симптомы ПТСР — посттравматического стрессового расстройства, которое часто проявляет себя в острых приступах, возникающих при встрече с т. н. триггером — явлением/предметом/ситуацией, напоминающей о пережитом. Буквально самый незначительный жест, звук, вспышка света могут вызывать реактивацию травматического воспоминания, что приводит к повторным нарушениям психологического благополучия, психосоматическим нарушениям
Впрочем, роль Фрейда в признании болезненного характера травматического стресса и необходимости его терапии выходит далеко за рамки такой области знания как психология. В попытках разобраться с особенностями человеческой психики и, в первую очередь, с теми переживаниям, что не поддаются символизации и опредмечиванию, психиатр и философ Жак Лакан провозгласил в 1950-е гг. девиз «назад к Фрейду!». В результате его усилий и интереса к данной проблематике со стороны других представителей социального и гуманитарного знания появилось такое направление исследований как TraumaStudies, эксперты которого занимаются аналитикой болезненных переживаний и вытесненного — но не у конкретных пациентов, а у целых сообществ.