Споры о том, кем по происхождению был Рюрик и люди из его окружения — норманнами или славянами, вспыхнули ещё в 18-м веке. На протяжении последующих двух столетий консенсус так и не был найден. А к 20-му веку эта полемика перешагнула рамки дискуссий профессиональных историков и приобрела откровенно идеологическую окраску.
Немец-«славянофил»
Первым противником норманнской теории оказался посланник Священной Римской империи в Московском царстве Сигизмунд фон Герберштейн. Он родился на территории нынешней Словении, с детства хорошо знал славянские языки. Поэтому, прибыв в Москву в начале 16-го века, не только легко прочёл древнерусские летописи, но и сразу же предположил, что варяги — это на самом деле вагры, самое северо-западное славянское племя на Балтийском море.
Свою гипотезу Герберштейн сопроводил аргументом, который используют славянофилы и сейчас: «русские вызвали своих князей скорее от вагров, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком». Тем самым был задан основной посыл многовековой дискуссии: варяги могли быть любым из славянских племён, балтами, даже финнами, но только не скандинавами.
Герберштейн мудрствовал, не ожидая благодарности и признания со стороны великого князя. Тогдашние правители России были максимально далеки от национализма крови и не считали себя славянами. Например, Иван Грозный называл себя «германцем». Подданные не думали возражать против такого антипатриотизма коронованных особ. Тем более размышления Герберштейна о варягах, ваграх и русских были предназначены для европейского, а не российского читателя.
Двадцать девять защит одной диссертации
В 18-м веке петровские преобразования принесли в Россию современную науку, а некоторое время спустя и научные конфликты. Первые профессора академии — немцы Готлиб Байер и приехавшие позже Фридрих Миллер и Август Шлёцер — среди прочего изучали русские летописи и сделали вполне обоснованные выводы о том, что приглашённые варяги были скандинавами.
Как и полагалось в вежливые, но не совсем корректные времена, разумные гипотезы сопровождались выводами, стилистика которых сейчас выглядит маргинально. Например, как писал Шлёцер, «дикие, грубые, рассеянные славяне начали делаться людьми только благодаря посредству германцев, которым назначено было судьбой рассеять в северо-западном и северо-восточном мире семена просвещения».
Это привело к столь же некорректной реакции, да ещё с административными репрессиями. В 1749 году Герхард Фридрих Миллер представил диссертацию «О происхождении народа и имени российского». Его оппонентом стал Михаил Ломоносов, взявшийся за изучение летописей столь же усердно, как до этого физики, химии и риторики.
Михаил Васильевич резко выступил против версии норманнского происхождения правящей династии. По его мнению, славянские племена назывались русскими задолго до Рюрика благодаря роксоланам (на самом деле иранскому племени), жившим на берегах Чёрного моря. Самих варягов учёный-универсал тоже отнёс к славянам.
Диссертацию Герхарда Фридриха Миллера обсуждали 29 раз, с октября 1749 года по март 1750-го. Ломоносов находил неточности Миллера, Миллер — Ломоносова. Однако немец-профессор допустил несколько особо непозволительных ошибок. Например, усомнился в посещении территории будущей России апостолом Андреем Первозванным. Поэтому в итоге битва завершилась административной победой Михаила Васильевича — его противника изгнали из профессоров, уволили с поста ректора, а диссертацию не допустили к публикации.
Миллер всё же постарался её напечатать, что вызвало гнев Ломоносова: «Всего доказательнее его злоба, что он в разных сочинениях вмещает свою скаредную диссертацию о российском народе по частям и, забыв своё наказание, хвастает, что он ту диссертацию, за кою штрафован, напечатает золотыми литерами».
Научный турнир
Реванш за разгром Миллера взял его ученик Шлёцер. Ближе к концу 18-го века норманнская теория возобладала в русской науке, поэтому Николай Карамзин в «Истории государства Российского» отнёс Рюрика к скандинавам.
Однако общественное мнение не всегда совпадает с научной истиной. В либеральных кругах стали считать, что поддержка норманнской теории связана с особыми отношениями Александра I и Николая I с крупными и мелкими германскими государствами (каждый имел мать и жену из немецких земель), а также из-за влияния немцев-бюрократов из остзейских провинций.
Норманизм стал ассоциироваться с казёнщиной и официозом, а любая альтернативная теория — с тираноборческой фрондой. Тем более что цензура не препятствовала появлению работ с таким названием: «Скандинавомания и её поклонники». Написал этот труд один из создателей славистики Юрий Венелин.
Апофеозом общественного интереса к норманно-славянской старине оказалась полемика Николая Костомарова с Михаилом Погодиным. Поводом стала статья Костомарова в журнале «Современник», символизировавшая идеологию тогдашнего антинорманизма. «Известно, что у нас немцы, от мала до велика, и учёные, и неучёные, более или менее исполнены верования о превосходстве своей породы перед славянскою… немцы выдумали призвание князей из Скандинавии; этим хотят указать, что славяне неспособны, без влияния немецкого элемента, к устройству государственной жизни». Погодин, будучи последовательным сторонником норманнов как отцов-основателей Руси, ответил в резко-шутливой форме, воззвал к теням Байера и Шлёцера, попутно обозвал свистуном публициста Николая Добролюбова и вызвал оппонента на публичный диспут.
Поединок состоялся 19 марта 1860 года в Санкт-Петербургском университете. Вход был платный. Билеты стоили дорого: от трёх до пяти рублей. Но за час до начала перепродавались уже за 50. Публика не разочаровалась: оппоненты легко переходили от научных аргументов к шуткам и возвращались к науке. Погодин утверждал, что аргументы норманистов невозможно переломить, как веник, а Костомаров сравнивал их с театральными декорациями, убедительными лишь из зрительного зала.
Если говорить о содержательной части, то Погодин защищал классическую норманнскую теорию. В свою очередь его оппонент отстаивал скорее экзотическую, чем научную версию: варяги — это литовцы, которые на самом деле те же славяне. Их имена похожи на варяжские, кроме того, у Немана есть приток — Рось. Благодаря мощной поддержке зала, очевидным проигравшим выглядел Погодин.
Какое-то время после окончания диспута его участники полемизировали печатно, а темой происхождения Рюрика интересовались самые популярные журналы страны. В дальнейшем, всю вторую половину 19-го века, в приоритете оказались историки, отвергавшие норманнскую теорию, — Иван Забелин, Степан Гедеонов и автор многих школьных учебников Дмитрий Иловайский. Любопытно, что Костомаров, несмотря на победу в дискуссии, сам отошёл от литовской (или «жмудской») гипотезы.
На сцену выходит обком
К началу 20-го века уже отрицание норманнов выглядело официальной казёнщиной. Труд Алексея Шахматова «Древнейшие судьбы русского племени» был написан в пользу норманнской теории. Такую же позицию занимал и лидер советской историографии её первого периода Михаил Покровский, видевший в отрицании норманнов «великодержавный шовинизм».
Однако позже в историю вмешалась политика. С одной стороны, Иосиф Сталин осудил «школу Покровского» и придал советскому патриотизму второй половины 1930-х годов сильный привкус славянофильства. С другой, — Адольф Гитлер предположил, что славяне не способны создавать государства. Он считал, что после того, как большевики уничтожили «германскую» правящую элиту, Россия будет легко завоёвана.
Адольф Гитлер в своей книге «Майн кампф», сам того не ведая, преподнёс славянофилам шикарный подарок, заявив: «Организация русского государственного образования не была результатом государственно-политических способностей славянства в России; напротив, это дивный пример того, как германский элемент проявляет в низшей расе своё умение создавать государство». До наших дней противники норманнской теории используют это высказывание фюрера, а также схожие утверждения представителей нацистской номенклатуры. Ведь после 1945 года любые утверждения Гитлера и его соратников воспринимаются резко негативно.
Всё это привело к тому, что со второй половины 1940-х годов советскому историку было так же небезопасно защищать норманнскую теорию, как находить преимущества частного земледелия перед колхозным. Историк Владимир Мавродин в 1949 году призывал отказаться от предания о призвании варягов из-за моря, как от Всемирного потопа и Ноя с сыновьями. Что характерно, это не защитило самого Мавродина от обвинений в космополитизме и временного изгнания из Ленинградского университета.
В 1950-е годы советская историческая наука отвергала влияние любых заморских народов на генезис Древнерусского государства, хоть норманнов, хоть балтийских славян. Изначально Древняя Русь появилась на Днепре, а Новгород был окраиной.
После отмены культа личности Сталина вернулись возможности для научных дискуссий, пусть и с неизбежным использованием советских идеологических штампов, среди которых был не только «безродный космополитизм», но и «великодержавный шовинизм».К тому же на теоретические споры влияла археология.
Самый убеждённый антинорманист мог прочитать отчёт об очередной летней экспедиции, обнаружившей сугубо скандинавские захоронения, а в них — оружие и украшения, в том числе женские. А это означало, что на Руси жили не только знатные воины, но и их жёны.
В декабре 1965 года в Ленинградском университете произошёл третий публичный диспут отечественной историографии по норманнскому вопросу. Норманистом являлся аспирант Лев Клейн, его оппонентом — Игорь Шаскольский. Полемика оказалась живой и интересной, хотя наряду с сугубо научными аргументами привлекались идеологические, например, цитаты из малоизвестных работ Карла Маркса. Важным козырем сторон, невозможным во времена Погодина и Костомарова, были фамилии «реакционных» историков-эмигрантов, поддерживавших норманнов или славян.
Независимо от итогов диспута, победителем которого оказался Клейн, выработался своеобразный компромисс в советской исторической науке. Первое славянское государство всё же было создано на Днепре, но одновременно с этим на формирование Древней Руси повлияли и варяги. Любые версии, что эти варяги могли быть кем-то кроме выходцев из Скандинавии, то есть норманнов, в поздней советской историографии рассматривались как анекдотические и маргинальные.
Пожалуй, отдельно следует упомянуть академика Бориса Рыбакова, авторитетного сторонника антинорманистской теории. Его труд «Киевская Русь» с 1960-х по 1980-е во многих советских вузах считался базовым в вопросах доказательства славянского происхождения основателей государства.
Реванш вагров и роксоланов
В 1999 году Клейн опубликовал статью «Норманизм — антинорманизм — конец дискуссии». Однако подводить итоги пока ещё рано. В какой-то степени антинорманизм возродился в 1970-е благодаря историкам Аполлону Кузьмину и Вячеславу Фомину. Они вернулись к позиции времён Ломоносова и считали варягов балтийскими славянами.
С 1990-х годов и позже стало возможным опубликовать не только в печати, но и в качестве видеодокумента практически любую теорию. Тот, кому не нравятся варяги-скандинавы, может вывести их из любого славянского племени, от вагров до ободритов, а само слово «Русь» в очередной раз произвести от роксоланов. В такой полемике любые археологические и лингвистические аргументы не имеют веса, зато появляются откровенные политические доносы — «сторонники норманизма работают в угоду русофобскому Западу».
Спор норманистов и славянофилов не прекратится никогда. У каждой из сторон существует собственный корпус доказательств, и ни одна из них никогда не согласится признать его ущербным, хотя позиция норманистов подтверждена обоснованными летописно-археологическими свидетельствами. Остаётся надеяться, что полемисты будут считать эталоном этикет научных дискуссий середины 19-го века, когда спорили Погодин и Костомаров. И тем более воздержатся от идеологических оскорблений и высказанных вслух злых надежд, что точку в дискуссии должны поставить правоохранительные органы.