Н. ВАСИЛЕНКО: Суббота, 14 мая, YouTube-канал «Дилетанта», программа «Книжное казино. Истории», как всегда, на своём месте. Веду её я, Никита Василенко, помогает мне режиссёр Александр Лукьянов. Приветствую зрителей всех наших трансляций на YouTube, в Яндекс. Дзене, во ВКонтакте и на других платформах. Напоминаю, что нас всегда можно поддержать, просто поставив лайк, поделиться ссылкой на эфир, а также зайти в наш онлайн-магазин, где для вас представлены разные подборки новинок и интересных букинистических изданий.
Сегодня мы много говорим о новой волне эмиграции, и, конечно, наша программа не может не затронуть эту тему. Уже у нас были выпуски, например, с Александром Архангельским и Александром Генисом мы говорили о писателях и эмиграции — конечно, писатель как никто другой чувствует нерв времени, и мы подробно обсуждали разные волны и не только волны, но какие-то исторические сюжеты, которые описывались знаменитыми нашими авторами. Помимо прочего, мы обращались к историку Олегу Будницкому и сравнивали эмиграции разных волн: эпохи Гражданской войны и Второй мировой, как это было у нас, как это было у них, и тоже подробно разбирали те или иные сюжеты. И, конечно, если кто-то уезжал, наверняка же, кто-то и возвращался. Косвенно мы затрагивали эту тему вместе с писателем Сашей Филипенко и его новым романом «Кремулятор», в основе которого лежит документальная история Павла Нестеренко — человека уникальной судьбы, который прошёл путь от белоэмигранта до назначения первым директором московского крематория. И Саша Филипенко попробовал воспроизвести документально — хотя, конечно, подчеркну, что это художественный роман, — его путь из России и возвращение на родину, уже советскую, где он был подвергнут репрессиям.
Сегодня мы разберём не менее уникальный случай, не менее уникальные судьбы. Это знаменитая семейная пара Сергея Эфрона и Марины Цветаевой. О них мы будем говорить вместе с нашим гостем, кандидатом исторических наук, писателем, автором книги «Парижские мальчики в сталинской Москве» Сергеем Беляковым. Сергей, здравствуйте!
С. БЕЛЯКОВ: Здравствуйте, уважаемые зрители и слушатели!
Н. ВАСИЛЕНКО: Сергей, я предлагаю начать с восстановления биографического бэкграунда: кем были Сергей Эфрон и Марина Цветаева до своего знакомства в 1911 году? Можете поведать о том, как складывались их жизни?
С. БЕЛЯКОВ: Они были очень разного происхождения. Марина Ивановна — дочь знаменитого профессора Цветаева, основателя Музея изящных искусств, она происходила из блистательной семьи, отношения в которой были нелёгкими, но тем не менее жизнь её в детстве и юности была очень хорошей. Происхождение же Эфрона очень интересное: его отец Яков покинул веру отцов, сменил идентичность, можно сказать, ради брака с возлюбленной. Он был из еврейской семьи, но принял христианство, чтобы жениться на русской революционерке. Сергей Эфрон вырос в Москве и был пламенным патриотом. Его родители были революционерами, близкими к эсерам. И вся семья была оппозиционно настроенной, что было нормально для интеллигенции тех лет. Интеллигенция предреволюционная была настроено очень нонконформистски, воинственно-революционно, надеясь, что революция откроет для России новое прекрасное будущее. Собственно, в такой атмосфере рос и Сергей.
Марина Цветаева не была революционеркой, но она, как и вся интеллигенция, сочувствовала революции. И позднее, когда у неё родится герой моей книги, мальчик Георгий, которого она всегда будет называть Муром, она будет думать, какая же ждёт его судьба. Может быть, он будет революционером или контрреволюционером — дело было уже после революции, и тогда она будет носить ему передачи в тюрьму. О чём она думает?! И ей придётся, действительно, носить передачи, но не ему, а дочери и мужу.
Знакомство оказалось роковым и для Цветаевой, и для Эфрона. В конце концов, этот удивительный, яркий, в чём-то счастливый, в чём-то совершенно несчастный брак погубит обоих. Они оба погибнут, в том числе и из-за этого брака.
Н. ВАСИЛЕНКО: Хотел бы уточнить. То, что брак был ранним, сильный отпечаток наложило на их судьбы?
С. БЕЛЯКОВ: Тут надо обратиться к цветаеведам. Может быть. Марина Ивановна была очень влюбчивой, у неё потом было множество увлечений, очень ярких, и, конечно, это было большим испытанием для её мужа, который оказался удивительно всепрощающим и верным. Она это высоко оценила впоследствии и решилась поехать если не на верную смерть, то на большое испытание, муки в Советский Союз, когда он уехал. Но об этом мы ещё поговорим.
То есть конечно, брак необычный, яркий и роковой для обоих. Почему для Марины Ивановны роковой, думаю, ясно и так. А почему для Эфрона — с удовольствием поясним. Дело в том, что он во многом из-за этого брака неверную выбрал профессию, я считаю. Он пошёл на историко-филологический. Жена — поэтесса, её окружает литературный мир, нужно соответствовать. И он хочет стать учёным-гуманитарием, но он не был к этому расположен, он потом это поймёт, много позднее, уже в Праге, когда он будет оканчивать своё образование, уже после Гражданской войны. Защитив диплом, он поймёт, что потратил годы зря. Гуманитарные науки не так просты, как кажутся, они тоже не для всех. У него было иное призвание, и это открылось только в годы Гражданской войны. Он, конечно, был рождён не для пера, а для шпаги. То есть он стал хорошим офицером. Казалось бы, его, туберкулёзника, не должны были брать в армию и не брали, а он хотел, он окончил в конце концов школу прапорщиков. И произошло знаковое событие как для всей страны, так и для Эфрона: однажды он прочёл в газете, что свергнуто Временное правительство, и большинство его современников — он был тогда в Москве, — судачили: «Что там будет? Большевики удержатся. Или не удержатся. А вот мы посмотрим». А Эфрон взял револьвер, пошёл в казарму. И с первых дней он был солдатом контрреволюции.
Н. ВАСИЛЕНКО: Таким образом сказалось то, что он рос в революционной среде? В итоге пошёл от обратного?
С. БЕЛЯКОВ: Вот удивительный случай. Казалось бы, он должен быть среди революционеров, но нет, он считал, что правда за Временным правительством, то есть за законным правительством, законной властью, поэтому он встал на их сторону. В белом движении было понятие «первопоходники» — участники знаменитого Первого кубанского похода. Сергей Яковлевич был первопоходником. Более того, ещё раньше он был участником октябрьских боёв в Москве. Белогвардеец ещё до белого движения. И так он отвоюет всю войну. Воевал он, видимо, неплохо. Для большинства война — это ужас, кошмар, который мало кто выдерживает.
Н. ВАСИЛЕНКО: Вы сказали «война». Если можно, немножечко отмотаем плёнку назад. А как Сергей Яковлевич и Марина Ивановна восприняли новости о начале Первой мировой войны?
С. БЕЛЯКОВ: Цветаева была не в восторге от войны, она не поддалась распространённому весьма военному безумию, когда горожане — на селе таких настроений нет — надеялись на скорую победу, провожали войска. Такие настроения были и в Петербурге, и в Париже, а также Берлине и Вене. Все думали: «Пойдём, через несколько месяцев победим и вернёмся домой со славой».
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть везде царил патриотический угар, и это передавалось на все слои населения?
С. БЕЛЯКОВ: Скажем, в России на крестьянство гораздо меньше. Есть свидетельство о том, что уже в 1914 году шли разговоры «что немцы сделали?». Это же была другая война, не Вторая мировая, Первая, совсем другая. И непонимание народное, ради чего и зачем воюем, было в Первую мировую. А вот городская интеллигенция была настроена весьма воинственно. Милюков и Пуришкевич — смертельные враги — пожали друг другу руки впервые в жизни, за общее дело воюем.
Цветаева была германофилкой, поэтому ей такая война не нравилась, конечно же. Её отношение ко Второй мировой будет уже совсем другим. Фашистская Германия — это не кайзерская, и она это поймёт раньше многих. Сергей Яковлевич просился на фронт, его не брали. Поэтому он стал санитаром, а потом пошёл в школу прапорщиков, которую удачно окончил в 1917 году. Но его первыми боями были бои не с немцами, а во время Гражданской войны.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мы снова вернулись к Гражданской войне. И это стало испытанием для семьи, поскольку они потерялись, по-настоящему потерялись: Марина Цветаева осталась с детьми в одном городе, а Сергей Яковлевич передвигался вместе с фронтом. Как они нашлись? И пытались ли они поддерживать какую-то связь? Пытались ли найти друг друга в годы Гражданской войны?
С. БЕЛЯКОВ: Да-да, пытались, но это отдельная история, которой надо отдельную передачу посвящать. Марина Ивановна была в Москве, где она ухаживала за двумя дочерьми. Старшая Ариадна выжила, младшая Ирина умерла. Присоединившись к бесчисленной армии мешочников, Марина Ивановна ездила в Тамбовскую губернию за хлебом, о чём она написала потрясающий очерк. А Сергей Яковлевич воевал в полку генерала Маркова, то есть элитные части на Юге России. Он был эвакуирован из Крыма с войсками, а Цветаева смогла уехать из советской России два года спустя, получив разрешение. Но это тоже очень долгая история: она уехала с дочерью сначала в Берлин, где встретилась с Эренбургом. В Берлин и приехал Сергей Яковлевич. Там они встретились.
Н. ВАСИЛЕНКО: Марина Ивановна уехала, потому что не чувствовала себя в безопасности в новой советской России? Или потому что пыталась отыскать следы мужа?
С. БЕЛЯКОВ: И то, и другое. Она, конечно, хотела встретиться с мужем. Но она и совершенно не принимала новую советскую Россию. Она писала, что ещё в 1917 году плюнула на красный флаг. В советской России от голода умерла её дочь. Она застала наступление НЭПа, но это ей тоже не понравилось. НЭП ей показался… знаете, люди изголодавшиеся, во время Гражданской войны настрадавшиеся, они так накинулись на блага вернувшегося общества потребления — как Корней Чуковский писал в дневнике, что сложилось такое впечатление, что по улицам ходят желудки и половые органы. Полный триумф потребительства. Цветаева это видела, и, казалось бы, должна была радоваться — можно поесть хотя бы после голода. Но этот триумф потребительства, который казался ей совершенно бездуховным, потому что на церковь уже гонения шли, колокольный звон ещё не запрещён, большинство церквей ещё открыто, но гонения уже вовсю идут. И это всё Цветаевой не нравилось. Конечно, она уезжала из страны, которая становилась для неё чужой. На встречу с мужем, о которой она мечтала, чему посвящено много стихов.
Н. ВАСИЛЕНКО: При каких обстоятельствах произошла эта встреча?
С. БЕЛЯКОВ: Встретятся они уже в Берлине. Там будет даже и забавная история, когда Цветаева была ещё только с Ариадной и встречалась с Эренбургом, тот поил ещё маленькую девочку пивом. А Цветаева считала это нормальным, она и сама пила пиво, будучи ещё в подростковом возрасте. Только когда Сергей Яковлевич приехал, он ужаснулся, перевёл сразу дочь на лимонад и как-то попытался восстановить нормальную жизнь.
Н. ВАСИЛЕНКО: Проявить отцовскую заботу и внимание к воспитанию.
С. БЕЛЯКОВ: Да-да. Вскоре они уезжают в Чехию, где было много всего интересного, где был знаменитый роман Цветаевой с Родзевичем и где родился её последний ребёнок, герой моей книги Георгий Мур — 1 февраля 1925 года.
Н. ВАСИЛЕНКО: Напомним, что книга вышла в издательстве АСТ под редакцией Елены Шубиной.
С. БЕЛЯКОВ: В Чехии они будут жить не очень долго, чему были свои причины. В конце концов, большая часть русской интеллигентной эмиграции оказалась в Париже. Даже если сначала выезжали в Белград, Софию, Берлин, то потом всё-таки перебирались в Париж. Цветаева и Эфрон сначала поехали в Париж, вроде бы, ненадолго, но потом там остались. И при это ещё долго получали небольшую пенсию от чешского правительства.
Н. ВАСИЛЕНКО: Как выстраивался их быт в Париже?
С. БЕЛЯКОВ: Это один из интереснейших и наиболее дискуссионных вопросов. С одной стороны, есть миф о постоянной нищете. Частично это соответствовало действительности. Этот миф создавался во многом самой Ариадной Эфрон, я бы сказал, профессионально, очень тонко создавался. Его поддерживали и те люди, что писали свои мемуары ещё в советское время. Причин тому было несколько. Во-первых, жизнь русского эмигранта в советские годы надо было представить плохой. Раз уехал в страну капитализма, наверняка, живёшь плохо. Совершил ошибку. Ну, не предал родину, этого в отношении Цветаевой не говорилось никогда, но называлось трагической ошибкой. Во-вторых, читатели обычно любят бедных поэтов. Если сказать, что поэт или писатель богат, то к нему, как правило, относятся хуже. А вот Лев Толстой был миллионер оказывается, да? А вот Достоевский получал большие гонорары. А Пушкину платили столько-то золотом за строчку.
Н. ВАСИЛЕНКО: То ли дело страдальцы…
С. БЕЛЯКОВ: Вот-вот. Поэтому образ бедного поэта был ещё и очень важным. И, наконец, была реальная основа. Жизнь их в 1920-е годы, конечно, была скромной. Особенно, видимо, было тяжело в период Великой депрессии. Как Сергей Яковлевич писал, самим французам жрать нечего. Безработица. Многие русские теряли работу в первую очередь, потому что оставляли своих, французов. Франция не была старой такого уж шовинизма, но всё равно, свои есть свои, чужие есть чужие. Это были довольно тяжёлые годы, хотя, сколько я ни читал описаний, впервые в жизни Цветаева окажется в коммуналке всё-таки в советской России. В Париже были хоть маленькие, хоть бедные, но отдельные квартиры, как правило, двухкомнатные со своей кухней.
Бедность была не постоянной. С какого-то момента материальное положение семьи стало получше. Какие косвенные свидетельства этому? Во-первых, Мур ходил в платную школу. Там немного, но всё-таки платили. Во-вторых, они всей семьёй нередко выезжали отдыхать на море или в горы, надолго. Если ехали на три недели, это считался короткий отдых. На всё лето или на месяц хотя бы уехать как минимум в Вандею, а лучше на Ривьеру или на Бискайский залив.
Н. ВАСИЛЕНКО: По нынешним меркам звучит роскошно.
С. БЕЛЯКОВ: Конечно! Да, не в роскошном отеле отдыхали, скромно, но всё-таки. И Мур, скажем, с детства привыкнет к пляжному отдыху, на побережье Средиземного моря или Бискайского залива.
Н. ВАСИЛЕНКО: Опять же, судьбоносная встреча Цветаевой и Эфрона произошла на пляже.
С. БЕЛЯКОВ: Да, в Коктебеле. Это будет для них особым местом. Мур мечтал побывать в Коктебеле, но это ему так и не удалось. И, может быть, слава богу, что не побывал, потому что, я думаю, после Ривьеры Коктебель бы его вряд ли впечатлил. А таких романтических впечатлений у него, естественно, не могло быть, какие были у Цветаевой.
Наконец, ещё одно. Когда Цветаева готовилась к отъезду из Парижа, она распродавала вещи, часть библиотеки. Многое распродавалось, раздавалось. Но всё-таки часть взяли с собой. И багаж был огромным. Что-то увезли с собой, а немалую часть багажа выставили на имя Ариадны, которая уже была в Москве, и эту часть багажа они получат только год спустя, потому что всё зависнет из-за ареста Ариадны. В конце концов, распакуют, и там будут пять ящиков книг, чемодан с рукописями, а остальное — несколько упаковок различных вещей. В основном вещи Мура, но и Цветаевой тоже. Тряпки, одежда всякая. И в Москве Мур будет щеголять, его будут принимать все за сына большого начальника и относиться соответственно. На него будут смотреть в сталинской Москве не как на сына репрессированного, а как на сына большого начальника, потому что он соответствующе одевался.
Н. ВАСИЛЕНКО: Хотя это была простая парижская мода. То, что сейчас принято называть casual.
С. БЕЛЯКОВ: У него были кожаное и плюшевое пальто, пиджаки, галстуки. И в этой парижской одежде он, по сути, будет ходить до последних месяцев жизни, до своего призыва в армию в 1944 году.
Н. ВАСИЛЕНКО: Как и почему Сергей Эфрон решился вернуться в СССР, хотя это было государство, против власти которого он воевал в белом движении. Как так вышло?
С. БЕЛЯКОВ: Решалась Цветаева. Она будет действительно решаться, между 1937-м и 1939-м годами. Он же мечтал об этом. Причины понятны. Конечно же, ностальгия. Вы знаете, мне кажется, любовь к родине может быть уподоблена любви к женщине. Это иррациональное чувство, очень сильное. Не просто «я люблю то место, где мне хорошо». Нет. А вот если человек действительно любит родину, он патриот, это чувство может переходить на совершенно иррациональный уровень. И вдали от родины оно, конечно, обостряется. В случае Сергея Яковлевича это было очень ярко, очень заметно. Какое-то время он ещё жил старым багажом, оставался белогвардейцем, но постепенно он начинал задумываться, что, может быть, они были неправы.
Был такой случай, он его, видимо, рассказал Цветаевой. Расстреливали большевистского комиссара ещё в годы Гражданской войны. И этот комиссар, он с таким презрением к смерти себя вёл, так мужественно принял смерть, что уже тогда у Сергея Яковлевича зародились сомнения, может быть, он не ту сторону выбрал, не за правое дело он воевал. И это маленькое сомнение ко второй половине 1920-х годов выросло в уверенность. И Эфрон становится поклонником всего советского: он читает советские газеты, Цветаева пишет, что «Серёжа ничем, кроме советской России не интересуется, а в ней видит только то, что хочет видеть». То есть он сам себя подготовил для вербовки, ну, и был завербован в 1931 году иностранным отделом тогда ещё ОГПУ. В последующие годы он верно служил Советскому Союзу. По крайней мере, и дочь Ариадна, и Мур не раз подчёркивали, как верно, как преданно Советскому Союзу служил их отец. Не говорилось прямо, что он сделал, но подчёркивалось, что очень много. Он всего себя посвятил просоветской деятельности. В справке, которая была дана Ариадне в КГБ, когда она хлопотала о реабилитации отца, говорилось о том, что он был групповодом и вербовщиком. То есть вербовка — это важнейшая часть агентурной работы. А групповод — это человек, который возглавляет какую-то нелегальную группу, курирует её. Насколько я знаю, если групповод ещё и вербует, то он может быть назван агентурным резидентом.
Н. ВАСИЛЕНКО: То есть настоящий суперагент?
С. БЕЛЯКОВ: По крайней мере, не мелкая сошка точно. И большая часть деятельности Сергея Яковлевича от нас скрыта до сих пор. Виталий Шантаренский, который работал с его личным делом, был потрясён, каким активным и удачливым ловцом людей был Эфрон. Это были совершенно легальные публикации в журнале «Новый мир» ещё в 1994 году. То есть он был находкой для спецслужб. Почему? Казалось бы, не вяжется облик Эфрона со шпионом. А какой облик у шпиона? Это ведь только в очень плохих фильмах или пародиях шпион — страшный, зловещий, с пачкой денег, с ножом, с отравленным шприцем. Ничего подобного! Вербовщик должен располагать к себе людей, он должен быть приятным честным человеком, с которым приятно поговорить, которому можно довериться. А Сергей Яковлевич был именно таким. До 40 лет его называли Серёжей. Его племянник Константин Эфрон, который увидит его после возвращения, скажет, что Сергея Яковлевич умел располагать к себе людей и незаметно входил в доверие. Это ведь очень важно. И при этом он был абсолютно искренним. Он совершенно искренне полагал, что служит родине, служит абсолютному добру, делает совершенно правильное дело и предлагает другим людям пойти за ним.
Н. ВАСИЛЕНКО: И в конечном итоге он получил право вернуться, вернее, переехать в Советский Союз. Следом, конечно, раздумывая, поехала Марина Цветаева. Понятно, что её поездка, её переезд, был связан с тем, что, это практически цитата, у неё присутствует некая такая собачья верность, и она не могла пережить эту разлуку. Так ли это?
С. БЕЛЯКОВ: Первой позволили вернуться Ариадне, она вернулась в марте 1937 года. Сергея Яковлевича не отпускали, он был ценным сотрудником. Но в 1937 году происходят известные события, которые привели к его компрометации. Был убит бывший советский агент Натан Борецкий, убит в Швейцарии. И по его делу была арестована некая Рената Штайнер, которая призналась, что была завербована в Париже Сергеем Ефроном. Соответственно, когда имя разведчика попадает в газеты — это всё, это разоблачение неминуемое. Арест, скорее всего. Потому что Цветаеву потом будут допрашивать как свидетельницу. И 10 октября 1937 года он покидает Францию, его, собственно, эвакуируют. Не по своей вине он провалился, но тем не менее.
После этого Цветаеву два раза вызывают в префектуру, допрашивают. И она слышит такую фразу: «Деятельность вашего мужа была потрясающей». Конечно, в эмиграции она становится изгоем, её все избегают и подвергают остракизму. Но даже после этого она не сразу поехала.
Н. ВАСИЛЕНКО: Получается, что состояние «своя среди чужих, чужая среди своих» очень сильное оказало воздействие.
С. БЕЛЯКОВ: Да, конечно. Только, пожалуй, Муру было хорошо, он ничего не замечал. Его ещё и из школы взяли на домашнее обучение — совсем хорошо. Можно книжки и газеты читать, по Парижу слоняться, в кафе заходить и там алкоголь пить — он уже начал это делать, пил Pernod. Он потом вспоминал, что это время, с 1937-го по 1939-й, было лучшим в его жизни. Взрослеющий мальчик, увлечения, интересная парижская жизнь. Он доживал свои последние парижские месяцы, наслаждаясь свободой, счастьем, что оценил потом, много лет спустя.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мур, он же Георгий Эфрон, мог не ехать в Москву?
С. БЕЛЯКОВ: Нет, Цветаева его одного не оставила бы. Она его на улицу-то одного не любила отпускать. Она была очень заботливой мамой, сейчас бы это назвали гиперопекой. Да он и сам хотел ехать. Он был ещё маленьким мальчиком, 14 лет, хотя уже читал «Тошноту» Сартра — новинку тогдашней французской литературы, она его поражает. Вот такой мальчик. Он говорил, что было бы интересно поехать в Америку. Но и в Советский Союз тоже интересно, к отцу тем более, который, как говорят, в чести там. Он даже мечтал об этом, ведь ему все говорили с детства, что это его родина. Вот он и поехал, как считал, на родину. В июне 1939 года они возвращаются, вернее, Цветаева возвращается, а Мур впервые едет.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сергей, вы проводили параллели о любви к родине как любви к женщине или к мужчине, и у нас в чате сейчас идёт бурное обсуждение, что такое настоящая любовь. Потом можно после эфира почитать.
Итак, семья собралась в Москве. Что было дальше? Как до начала Великой Отечественной войны развивались события?
С. БЕЛЯКОВ: Во-первых, Сергей Яковлевич долго прожил один в СССР. Мало свидетельств о нём в тот период, но, судя по всему, сначала его приняли очень хорошо. Вернулся не героем, но заслуженным человеком. Своего жилья у него не было, но в то время счастливы были, если имели ведомственное жильё. В Советском Союзе не было частной собственности и так далее. Он получил ведомственное жильё, дачу в Болшеве.
Н. ВАСИЛЕНКО: Где теперь музей Марины Цветаевой?
С. БЕЛЯКОВ: Да. Половину этой дачи. Другую половину занимали его боевые товарищи. Потом его много возили по санаториям. Он был тяжело больным человеком, его лечили в Кисловодске, в Одессе, ещё где-то. То есть он проводил большую часть времени в санаториях на лечении как такой достаточно привилегированный пациент.
Он не сразу понял, что происходит. Когда понял, конечно, был потрясён. Спрашивал у мужа своей сестры: «Как же? Надо же бороться?!». Ему ответили, что Россия сама выбрала эту власть. Эфрон впал в уныние. И таким уже печальным, унылым человеком его встретила Цветаева. Она нашла его уже лишённым, видимо, всяких иллюзий. Он понимал уже, что служил не столько родине, сколько большевистскому режиму, который оказался совершенно не таким, каким Сергей Яковлевич его себе выдумывал.
Шли репрессии. И как раз 1939 год, возвращение Цветаевой, Мура. Они живут на даче в Болшеве. И там очень, по воспоминаниям, очень расходятся настроения у младших и у старших. Младшие наслаждаются жизнью: развивается дружба Мура с Ники Сеземаном, с которым они и раньше были знакомы. Старшее же поколение понимает, что они на грани большой беды. А почему большой беды? 1939 год, НКВД возглавляет Лаврентий Берия, и он убирает людей Ягоды и Ежова. Идут репрессии против высокопоставленных чекистов и чекистов, так сказать, среднего звена. И Сергей Яковлевич попадает под чистку. Чистка эта касалась в первую очередь тех, у кого было не очень хорошо с происхождением. Ещё во времена Ягоды в аппарате ЧК было немало бывших белогвардейцев, анархистов, таких, как, например, знаменитый Лев Задов — начальник контрразведки Махно. Эти люди были сомнительного, с точки зрения тогдашних советских представлений, социального и политического происхождения. Они как раз и попадают под чистку, а Сергей Яковлевич — очевидный кандидат. Сначала арестуют Ариадну, это было, конечно, потрясение. А его арестуют уже в октябре.
Н. ВАСИЛЕНКО: Арестуют дочь в связи с тем, чтобы воздействовать на Сергея Яковлевича?
С. БЕЛЯКОВ: Чтобы получить на него информацию, показания. И они получат, в НКВД умели это делать, этого добиваться понятно, какими средствами. Арест сначала Ариадны, потом Сергея Яковлевича. Позже будет арестован вся семья Клепининых, кроме младшего сына Дмитрия и дочери Софии. Арестованы были Николай Клепинин, и Нина Николаевна, и Алексей Сеземан, старший сын. После этого Цветаева берёт своего 14-летнего Мура в охапку и бежит с ним в Москву к тёте Елизавете Яковлевне Эфрон, в её маленькой квартире в Мерзляковском переулке они некоторое время живут. А потом уже на некоторое время они получают жильё в Голицыне, они живут не в самом писательском доме — там был дом отдыха писателей, — а рядом с ним, столуются только в Доме писателей. Деньги даёт Литфонд, но не просто так, это была ссуда, потом ещё Цветаева из своих гонораров за переводы будет эту ссуду погашать.
Н. ВАСИЛЕНКО: Мы знаем, что в дальнейшем был август 1941 года, Елабуга. И, к сожалению, здесь наше включение подходит к концу. Сергей, спасибо большое! Надеюсь, до новых встреч!
Ну, а мы двигаемся дальше. У нас, как всегда, «Книжечки» с Николаем Александровым. Здравствуйте, Николай! Мы вас ждали! Расскажите, что сегодня у нас в подборке.
Н. АЛЕКСАНДРОВ: Добрый день! Попробую уложиться с пятью книжками, которые я хотел представить. Начну с книги Иосифа Владимировича Гессена «В двух веках. Жизненный отчёт». Жизненный отчёт российского государственного и политического деятеля, члена Второй Государственной думы. Книга вышла в издательстве «Центрполиграф». Иосиф Владимирович достаточно хорошо известен как один из видных представителей русской эмиграции. Он родился в Одессе, в Южной Пальмире. И, кстати говоря, его воспоминания начинаются с описания Одессы, совершенно удивительные. Он находился в ссылке на российском Севере, был членом Второй Государственной думы, принимал самое активное участие в деятельности партии кадетов. У него было много известных знакомых, среди которых, например, Лев Николаевич Толстой, Александр Бенуа, Фёдор Шаляпин. Дом его был, в общем, достаточно хорошо известен. Затем газета «Руль» — один из центров эмиграционной русской мысли, архив русской революции. Воспоминания он начал писать сразу после революции, в Финляндии, а затем возвратился к ним уже в конце жизни, переосмысливая во многом свой путь и, самое главное, переосмысливая путь российской интеллигенции. Он пишет о том, что он принадлежал к ордену русской интеллигенции, ордену, который перестал существовать. Во всяком случае, в его понимании. Это было написано почти 100 лет назад. С моей точки зрения, этот орден ещё какое-то время продержался, но то, что происходит с ним сейчас, это уже отдельная проблема. И имеет смысл, наверное, порассуждать, опираясь на опыт Иосифа Владимировича, поразмышлять, в каком положении оказалась российская интеллигенция сегодня.
Я приведу одну цитату Иосифа Владимировича, чтобы понять, насколько актуально это звучит сегодня. «Вот и осуществилось предчувствие, что России непоправимо дорого обойдётся участие в войне с заранее предрешённым, каких бы жертв она не требовала, исходом. Положительно утверждаю, что ни одной минуты не верил, что революции удастся прекратить разруху, обуздать стихию. Всеми фибрами души ощущал, что мы стоим на наклонной плоскости, на которой удержаться немыслимо. А куда скользим, не вижу. Сохраним ли при этом голову на плечах? Не думаю».
Ещё одна книжка от издательства «Центрполиграф» — «История Балкан» Невилла Форбса. Во многом классический труд. Форбс — британец или шотландец, принадлежит известному роду Кириков, кстати говоря, непосредственно связанный с Россией, потому что он лечился в России кумысом. Но при этом, конечно, учился в Лейпцигском университете, в Оксфорде. По возвращении в Великобританию он написал «Грамматику русского языка» — один из классических британских учебников рубежа 19−20 столетий. А в период Первой мировой и после войны он работал над книгой, которая называется «История Балкан». С моей точки зрения, его взгляд — он был славистом и подробно изучал, разумеется, не только Россию, но и Балканские страны, — его размышления, зарисовки необыкновенно фактурные. Всем, кто интересуется славянской историей или историей Балкан, отчасти и историей России, эта книга будет любопытна.
Идём дальше, не оставляя тему войны, но приближаясь уже к другим событиям. В издательстве «Азбука» вышел роман Артуро Перес-Реверте «На линии огня». В центре романа — события Гражданской войны в Испании. Многим читателям Артуро Перес-Реверте хорошо знаком по его знаменитым романам «Учитель фехтования», «Фламандская доска» или его книгам о капитане Алатристе. Артуро Перес-Реверте — автор напряжённых приключенческих, отчасти детективных романов, которые иногда сравнивают с романами Умберто Эко. Но в данном случае он рисует, конечно, саму фактуру, реальность войны. И на этих мелочах, на довольно жёстком описании строится его повествование. Напомню в скобках, что среди книг Артуро Перес-Реверте и «История Испании», так что вовсе не случайно его обращение к исторической теме.
Ещё одна книга, которая отсылает нас уже в другую эпоху, в эпоху Возрождения, я думаю, что она также многим может быть интересна, это книга Росса Кинга, которая вышла в издательстве «Колибри», называется она «Книготорговец из Флоренции». Действие происходит в 15-м веке. В центре этого повествования — совершенно уникальный человек Веспасиано да Бистиччи, флорентиец, который считается родоначальником книжного дела в Италии, во Флоренции в частности. Козимо Медичи обязан ему своими книжными собраниями. Веспасиано да Бистиччи на протяжении 40 лет занимался переписыванием античных и средневековых книг и по сути создал не одну, а несколько библиотек в Италии. Вот его биография и сама эпоха Возрождения показываются в этой книжке. Росс Кинг известен, конечно же, многим как автор книжек о Леонардо да Винчи, например, или Клоде Моне. Но в данном случае книжник в центре повествования.
Бежим дальше, потому что времени остаётся совсем немного. В издательстве «Бослен» вышла книга Бориса Тихомирова «Литературные прогулки Достоевского по Невскому проспекту. От Зимнего дворца до Знаменской площади». Борис Тихомиров работает в Музее Достоевского в Петербурге, и понятно, что эта экскурсия привязана к творчеству Достоевского. Наверное, не нужно говорить, что Достоевский — это один из тех писателей, кто связан с топографией Петербурга непосредственно. Может быть, как никакой другой писатель вообще в истории литературы. Может быть, можно с «Улиссом» Джойса сравнить. Если Дублин Джойса сравнивать с Петербургом Достоевского, можно найти некоторые параллели. Помните, как в «Преступлении и наказании», например, действие романа привязано к топографии Петербурга. И поэтому, конечно, эта книга связана не только с жизнью Достоевского, но и с его художественным творчеством.
Н. ВАСИЛЕНКО: Николай, спасибо большое за этот рассказ! Признаюсь, очень ждал «Книготорговца». К сожалению, мы уже должны прощаться. Передаю слово Ольге Журавлёвой и её программе «Одна». И затем будут Андрей Бильжо и Ксения Ларина в программе «Дифирамб». Оставайтесь с нами! До новых встреч!
Н. АЛЕКСАНДРОВ: До новых встреч!