Новая молодёжная субкультура появилась в СССР вполне по-советски. В сентябрьском номере журнала «Вокруг света» за 1968 год вышла статья Генриха Боровика «Хождение в страну Хиппляндию». Опытный пропагандист, с одной стороны, радовался тому, что американские подростки бегут от своих буржуазных родителей, отвергая их лживые ценности, а с другой, — издевался над бездуховностью и дикостью самих подростков.
Статья вызвала неожиданный эффект — тысячи советских юношей и девушек заинтересовались взглядами своих заокеанских ровесников и захотели быть такими же, как они. В крупных городах страны появились компании длинноволосых молодых людей в одежде разной степени обтрёпанности. Они никому не мешали, просто, сидя в парках и скверах, пели под гитару, чаще всего что-то англоязычное. Вечерами хиппи перемещались к кому-нибудь домой, где продолжали культурно отдыхать, употребляя алкогольные напитки. Крепких они не любили, предпочитая дешёвый портвейн.
В позднем Советском Союзе признавался прогресс лишь научно-технический. В общественной и культурной сферах господствовал консерватизм. Тем, кому это не нравилось, предстояло иметь дело с защитниками традиций в погонах. Именно с ними пришлось столкнуться первым советским хиппи.
Заморское слово «хиппи» быстро обрусело. Детей цветов, выросших на отечественной почве, стали называть хиппанами, хиппарями или хипцами. В Свердловске немногочисленные хипцы собирались на набережной городского пруда, где по вечерам слаженным хором пели битловские песни. Те, кому больше нравилось не петь, а болтать, собирались вокруг памятника Якову Свердлову, или попросту «Яшки». Это были в основном студенты университета, расположенного рядом.
Музыкальные хипцы шёпотом пересказывали жуткие слухи, будто кто-то из «болтунов», немного перебрав спиртного, хотел отпилить «Яшке» металлический палец. «На самом деле всё было куда безобиднее, — вспоминал писатель Андрей Матвеев. — Никакими хиппи мы не были, но об этом не знали и очень старались ими быть. Мы пьянствовали, битлов слушали, всякую ахинею несли, пытались экспериментировать с какими-то таблетками, но вместо психоделических видений получали только рвоту или понос. Вообще развлечения были невинные». Подобными шалостями занималась молодёжь и в Сибири. «Хиппи в Томске были не очень идейные, — утверждает фотограф Игорь Верещагин. — Они просто были любителями весело пожить».
Общественность относилась к непохожим на неё молодым людям с явным осуждением. «Выглядел я в то время не так, как все: длинные волосы, полосатые клеша из брезента, вместо пиджака зелёный военный китель, тряпичные цветные ботинки на платформе, — вспоминал свердловчанин Александр Гасилов. — За это постоянно терпел издевательства добропорядочных советских граждан. Про таких, как я, часто говорили: «Не девка, не парень, а оно!» В военкомате дежурный офицер с криком, что я из-за причёски не достоин звания комсомольца, рвал мою справку об отсрочке призыва в армию. Бывало, что и милиционеры таскали меня за волосы и рвали мои клеша… Много чего пришлось испытать в молодости только из-за того, что внешне я выглядел не так, как было принято в СССР».
Власть относилась к хиппи с явным предубеждением. Это казалось странным: о политике дети цветов даже не думали, а их пацифизм вполне укладывался в борьбу за мир во всём мире — основной принцип внешней политики СССР. Тем не менее властям они не нравились своей непохожестью на всех. Студента Матвеева в милицию таскали постоянно: «Пытались наркоту какую-то подкинуть, но бесполезно. Однажды увезли прямо с перемены между парами. В милиции провели профилактическую беседу, всячески попугали».
Эстония в СССР считалась самой западной республикой не только географически. «У нас правили свои, эстонцы, — рассказывает таллиннец Александр «Сась» Дормидонтов. — Они сказали Москве: «Не суйтесь, мы выполним все ваши указания с немецкой педантичностью». Поэтому какие-то молодёжные волнения, которые иногда случались, гасились местными властями, чтобы информация о них не дошла до Москвы… В конце 1960-х у нас появилось много хиппи. Никакой политики в этом не было. Мы хотели носить длинные волосы, одежду, какую хотим, и слушать музыку. Вот и всё. В 1970 году мы с друзьями впервые стопом поехали по России встречаться с себеподобными любителями музыки и длинных волос. В Москве мы познакомились с Юрой «Солнышком» Бураковым и его Системой. Я сейчас имён почти не помню, одни кликухи: Серёжа-Сержант, Диверсант, Женя-Скорпион. Мы с ними решили сделать на ноябрьские праздники у нас в Таллинне съезд всей Системы, всех хиппанов. Конечно, это донеслось до гэбухи. В конце октября я заметил за собой хвост, а через несколько дней меня прямо из дома увезли в КГБ. Может быть, они ещё кого-то свинтили, но оказалось, что все указывали на меня как на лидера местной волосатой тусовки. Я был более вольный, чем остальные человеки. Я неплохо зарабатывал себе на жизнь шитьём, жил отдельно от родителей и мог позволить себе всякие глупости. Гэбэшники искали главаря, которого называли почему-то «президентом», и я им чудесно подходил. Из их слов стало ясно, что моя почта вся прочитывалась. Телефоны мало у кого были, и звонками мы почти не общались. Специально приехал бойкий гэбэшник из Москвы. Я с ним сразу дуру включил. Он на меня посмотрел и понял, что весь наш слёт — просто игра в песочнице, что ничего политического за этим нет. Единственное, что мне можно было пришить — несоветский образ жизни. До меня стали докапываться, что я нигде официально не работаю, и угрожали за это посадить. Но у них была своя волокита, им приходилось долго возиться с какими-то народными комиссиями типа родительских комитетов. За это время я успел устроиться на работу, и им пришлось от меня отстать. Так я и вывернулся».
Несмотря на все усилия КГБ, маленький слёт хиппи в Таллинне всё-таки состоялся. «К нам смогли приехать литовцы, — продолжает Дормидонтов. — Мы дворами, какими-то деревянными закоулками оторвались от хвоста и ушли в дом культуры, где приятель работал сторожем. Хвост даже не понял, куда мы делись. Собралось человек пятнадцать».
По московским меркам подобная малочисленность считалась явно несерьёзной. Без столичного размаха не могли тусоваться даже тамошние хиппи. В Москве они собирались на Пушке (Пушкинская площадь), на Маяке (площади Маяковского, ныне Триумфальная), на Психодроме (скверике у входа в корпус МГУ на Моховой), гуляли по улице Горького.
Завсегдатаем тусовок на Маяке был Александр «Доктор» Заборовский: «Ничего особенно «антиобщественного» в наших посиделках не было. Даже выпивали нечасто. Основное место занимало общение: разговоры про музыку, про битлов, про Моррисона… Часто кто-то играл на гитаре… Время от времени нас отлавливали: приезжали, собирали всех в машины типа «козликов» и везли на Советскую площадь в штаб оперотряда «Берёзка». А что там делать с нами — не знали. Комсомольцы-оперотрядовцы не понимали, кто такие хиппи и о чём с ними можно разговаривать. В основном стыдили: «Ну как же ты, рабочий парень, с «этими» связался?» Но почему нельзя было «связываться», объяснить не могли. Интеллекта и знаний не хватало…».
Многие из столичных хиппанов были детьми непростых родителей и жили в центре, так что вечерами тусовка перебиралась к кому-нибудь на флэт, где сразу врубали музыку. «Главным для нас были не клеша, не джинсы и не длинные волосы, — говорил культуролог и музыкант Александр Липницкий. — В бога мы тогда не верили, и религией для нас был рок-н-ролл, и в первую очередь — «Битлз».
Юрий Бураков был сыном полковника КГБ, правда, по его словам, с отцом почти не общался. За улыбчивость ему дали прозвище «солнце», или «солнышко», а уже он сам называл свою тусовку Солнечной системой, или просто Системой. Это слово прилипло ко всей общности советских хиппи, неформальным лидером которой в начале 1970-х многие считали Солнышко. Его авторитет сильно пошатнули события 1 июня 1971 года.
Существует несколько версий их предыстории. Согласно одной, в последних числах мая молодые люди в аккуратных костюмах подходили к хиппанам, сидевшим на Маяке и Психодроме, и предлагали им провести демонстрацию против войны во Вьетнаме у стен посольства США. Молодые люди якобы не скрывали, что они — сотрудники КГБ, обещали покровительство своей конторы и помощь в доставке автобусами от мест тусовок хиппи к стенам посольства. По другой версии, хиппарей уговаривал антивоенно шумнуть сам Бураков, который незадолго до того был пойман при покупке наркотиков и завербован КГБ. Немецкая исследовательница истории хиппи Юлиана Фюрст утверждает, что получила доступ к архиву Буракова и в его записях нашла мотивацию этих уговоров: «Я хочу показать, что наши «волосатые» — тоже хорошие люди, тоже достойные граждане Советского Союза». По её словам, Солнце ходил в Моссовет и согласовал там демонстрацию в подозрительно короткий срок.
Как бы то ни было, сотни московских хиппи собрались протестовать против американской военщины. 31 мая к некоторым из них подходили знакомые ребята из комсомольских оперотрядов и по секрету рассказывали, что ходить к посольству нельзя, что готовится провокация и массовые задержания. Уговорам мало кто поверил.
В полдень 1 июня на Психодроме собралось человек 500−600. В толпе были видны плакаты «Руки прочь от Вьетнама», «Make Love, Not War» и «Give Peace A Chance». Как и было обещано, подъехали автобусы. Внезапно выросшие как из-под земли милиционеры и оперотрядники стали набивать транспортные средства растерявшимися хиппарями. Задержания произошли также на Маяке и в других местах. Под раздачу попали и случайные люди, в том числе музыкант и будущий кинорежиссер Максим Капитановский: «Я работал на военном заводе, был комсоргом цеха, учился в университете на первом курсе юридического факультета. В этот день я пришёл сдавать зачёт. Было обидно вдвойне: люди собрались свои убеждения демонстрировать, я бы тоже был с ними, если бы знал заранее. Но всех скопом стали грузить в автобусы и развозить по отделениям. Одет я был в костюм, аккуратно причёсан, и вообще имел имидж провинциального комсомольца, который мечтает пролезть в бюро. Я выглядел настолько по-советски, что у меня только на лбу не было написано «СССР». В руках я держал портфель со всеми документами, какие только могут быть в природе: паспорт, комсомольский билет, комсомольская путёвка, вплоть до удостоверения донора. В отделении на милиционеров этот пакет документов произвёл большое впечатление: «Хорошо ты, гад, замаскировался». Большинство хиппарей отпустили домой, когда за ними приехали пролетарские родители с ремнями, но многим из нас эта история аукнулась позже».
Во время допросов хиппарям объясняли, что они — не просто пацифисты, а участники крупнейшей в истории Москвы антисоветской демонстрации. Лепет про США и Вьетнам никто не слушал. Разгон несостоявшегося шествия получил общественно-политический резонанс. В тот же вечер о нём рассказали зарубежные «голоса». Внимание хиппарям уделило и главное диссидентское издание — машинописная «Хроника текущих событий»: «За несколько дней до проведения задуманной демонстрации некто по прозвищу «Солнце» (авторитет среди московских хиппи) сообщил им, что демонстрация разрешена ВЦСПС… По слухам, сам Солнце во время задержания ребят во дворе университета был на Пушкинской площади, где также предполагалась демонстрация длинноволосых, но о ней «Хронике» ничего не известно. О том, каким репрессиям подверглись хиппи, «Хроника» сообщить не может — известно лишь о ряде случаев применения декабрьского Указа Верховного Совета 1963 года «О мелком хулиганстве», о случаях насильственной психиатрической госпитализации, о стрижке наголо наиболее волосатых, о профилактических беседах с хиппи сотрудников КГБ».
Некоторые задержанные запомнили, как их данные милиционеры заносили в толстую тетрадь с надписью «ХИПИ» на обложке. Этот гроссбух вновь открыли через год, когда Москву зачищали от сомнительных элементов накануне визита президента США Ричарда Никсона. Одних хиппарей отправили в психушки, других посадили за хранение наркотиков. Капитановского внезапно отчислили из МГУ и уволили с завода, лишив брони от армии. Через два дня новоиспечённый призывник уже летел к месту службы на китайскую границу, причём в его команде было слишком много волосатиков.
Несостоявшаяся акция нанесла московским хиппи тяжёлый удар. На время они исчезли из городского пейзажа и вновь стали собираться на старых местах лишь через несколько лет. Пошёл гулять слух, пущенный, возможно, не без участия органов, что главным провокатором являлся Бураков. Верили этому далеко не все, но авторитет Солнца резко упал. «После московских событий интерес к хиппи у КГБ пропал, — говорит Александр Дормидонтов. — Они поняли, что явление стало массовым, что это чисто молодёжные приколы и ничего такого страшного нет».
Советские дети цветов хранили верность своей Системе и спустя десятилетия после событий на Психодроме. До сих пор значительная часть длинноволосых россиян 1 июня отмечает не только Международный день детей, но и хипповский праздник.