Представляем вашему вниманию фрагмент из книги Оссиана Уорда «Искусство смотреть. Как воспринимать современное искусство».
«Вот это да! Ого-го-го!» — такие выкрики в музее или галерее услышишь нечасто; с большей вероятностью вас окружит гул приглушенных голосов и одобрительного почесывания подбородков.
2006 год; я нахожусь на пресс-конференции на верхнем этаже лондонской галереи Тейт Модерн, наблюдая, как ее степенный директор Николас Серота втискивается в узкий желоб и скатывается вниз по спиральной металлической трубе на пол нижнего Турбинного зала. Он не издает ни единого возгласа восторга или страха, но искатели острых ощущений позади него отбрасывают всякую благопристойность и с воплями несутся сквозь пространство. Я оцениваю свое место в сокращающейся очереди, быстро разворачиваюсь и ухожу.
Когда работаешь критиком, приходится подвергать себя самым унизительным занятиям во имя искусства: нюхать подвешенные мешки с ароматическими смесями в гигантской инсталляции из эластичного нейлона, надевать грузные костюмы и закрывающие обзор маски, которые еще с шестидесятых пахнут плесенью, и ложиться в тесные сферические капсулы, где тебя подвергают обстрелу из вспышек стробоскопа и пульсирующих шумов. Нет ничего плохого в интерактивности; ниже, в главах «Искусство как событие» и «Искусство как медитация», мы рассмотрим, как нам передают свою энергию произведения, которые окружают, вовлекают или успокаивают нас. Нет, я лишь отказываюсь терпеть, если меня на выставке принуждают скакать через полосу препятствий или, тем более, наслаждаться процессом, когда все навыки критического мышления требуют от меня сохранять нейтральную позицию по поводу того, о чем я собираюсь писать рецензию. К тому же я боюсь высоты.
Однако я обращаюсь к своим собственным рекомендациям относительно раздражающих или потенциально опасных произведений искусства и очищаю свое сознание, вспоминая метод «tabula rasa». Т — значит терпение, а эти горки, устроенные бельгийским художником Карстеном Хёллером, требуют его не так уж много — чтобы скатиться от верха до низа, нужно всего несколько секунд. И все же вместо того, чтобы устремиться вниз по длинному темному тоннелю, я несколько минут спускаюсь с этажа на этаж Тейт Модерн по лестнице, насчитывая в общей сложности пять горок из нержавеющей стали, которые переплетаются между собой и с архитектурой здания в изящной скульптурной композиции.
А — ассоциации — затруднений не вызывают: каждый может вспомнить, сколько радости и неподдельного восторга в детстве у него вызывали детские площадки. Я уверен, что, прежде чем струсить и покинуть очередь, я бессознательно пережил заново то головокружение, какое испытывал при виде особенно высокой и крутой горки, которую я все-таки однажды покорил, будучи мальчишкой, — это теплое воспоминание коротко вспыхивает у меня перед глазами. Такие личные и, на первый взгляд, малозначительные эпизоды не менее ценны, чем интеллектуальный или эстетический анализ, они могут даровать произведению искусства дополнительные краски и удовольствие. В данном случае моим негативным ассоциациям с аттракционами и прочими экстремальными увеселениями противостояла возможность победить страх высоты — горки могли послужить мне средством терапии или даже катарсического избавления.
Теперь Б — бэкграунд инсталляции Хёллера и ее названия, «Испытательный полигон». Получив в Германии степень по энтомологии и защитив докторскую диссертацию на тему механизмов защиты растений от тли, он вскоре обрел известность в кругах искусства благодаря своим головокружительным, меняющим восприятие реальности инсталляциям и, разумеется, благодаря горкам, одна из которых была сооружена им в Милане для дизайнера и коллекционера Миуччи Прады, чтобы та по ней скатывалась сквозь этажи офиса прямо к своей машине. Еще до горок для Тейт Модерн Хёллер создал такие увеселительные инсталляции, как «Y» (2003) — тоннель внутри водоворота загорающихся ламп, или «Парк развлечений" (2006) из карусели и аттракциона с детскими машинками, которые чудовищно медленно вращаются и при этом зловеще жужжат. Позже он объединил многие свои работы в одно шоу под названием «Опыт» (2011), которое дало возможность жителям Нью-Йорка отправиться в волшебное путешествие через Новый музей современного искусства и по пути преодолеть горки, всякого рода галлюциногенные световые аттракционы, попробовать «наркотик любви» и даже полежать во флоатинг-камере. Если же вы не изучили предварительно наследие Хёллера, тогда вам помогут ознакомиться с историей и масштабом этого и других крупных произведений в Турбинном зале указатели и таблички галереи. И поскольку псевдонаучное назначение проекта Хёллера становится очевидным не сразу, это произведение, подобно другим вовлекающим зрителя инсталляциям, не требует контекста — только выносливого желудка.
Чтобы приступить к следующей букве, У, и хотя бы что-то усвоить в странном, хоть и задорном искусстве Хёллера, мне все же придется скатиться. Я читал и слышал, что Хёллер сам описывал свои горки как «едва контролируемое падение» и говорил, что головокружение вызывает «сладострастную панику у самых уравновешенных людей", после чего сложно не почувствовать себя предметом испытаний, подчиняясь требованиям художника с покорностью подопытной крысы в какой-то жуткой социологической лаборатории. Но, может, во мне просто говорит неприязнь к указаниям по поводу того, что я должен думать и как мне воспринимать подобные ускоряющие пульс и расширяющие зрачки трюки.
Мое ворчливое предубеждение против работ Хёллера означает, что мне нужно скорее обратиться к букве Л и вглядеться лучше — или, в моем случае, перестать тянуть и наконец скатиться по дьявольской горке. За время стремительного падения по серебристому желобу я едва успел бы выкрикнуть «tabula rasa» до того, как выкатиться на пол Турбинного зала вслед за другими покорителями труб.
Наконец, приходит время анализа. Мое скоропалительное суждение морской свинки, бесцеремонно выплюнутой из художественного эксперимента Хёллера, сводится к чистому, пропитанному адреналином восторгу. Несмотря на первоначальные страхи (я преодолел все горки, кроме самой высокой) и недоверие к якобы научным интересам Хёллера, а также благодаря дистанции времени теперь я могу с уверенностью сказать, что «Испытательный полигон» — это необычайно захватывающее произведение, которое зритель переживает физически, на уровне внутренностей и нервного возбуждения, что не свойственно обычному опыту похода в музей, как правило, ограниченному визуальным и умозрительным удовольствием. Если отбросить культурный снобизм, что в самом деле плохого в том, чтобы воспринимать искусство на этом элементарном, первобытном, будоражащем кровь уровне?
С нами не соскучишься
Помимо привычных картин или рисунков, на выставке в наше время можно встретить все что угодно: от каруселей и гигантских надувных скульптур до вереницы аниматронных голов и говорящего мультяшного персонажа. Популистская, цирковая атмосфера, которую создают подобные произведения современного искусства, способна вызывать у публики такой же интерес, как крупное спортивное событие или рок-концерт. Действительно, искусство в последнее время все чаще преподносят именно в таком ключе, а галереи по посещаемости стремятся поравняться с футбольными матчами и стадионными шоу.
Чтобы привлечь столь широкую аудиторию, выставкам необходимо соревноваться с другими видами развлечений на их интеллектуальном уровне и столь же откровенно ориентироваться на массы. Это значит, они должны производить сильное впечатление, обладать энергией, развлекательным элементом и высоким уровнем интерактивности и доступности, если не грандиозным масштабом (об этом феномене мы отдельно поговорим в главе «Искусство как зрелище»). Они не должны усыплять, отталкивать или шокировать массового зрителя (хотя в следующей главе, «Искусство как конфронтация», мы рассмотрим, чем ценны эти качества). Скорее они должны приятно щекотать нервы и будоражить. Заходите, будет весело!
Для подобных экспозиций, рассчитанных на широкого зрителя, требуются просторные, смелые площадки. Любой уважающий себя город уже обзавелся как минимум одним музеем, институтом или фондом современного искусства, как совсем недавно в угоду жителям всюду строили торговые центры и многозальные кинотеатры. Мы больше не ходим в культурные учреждения за пищей для размышлений, мы ходим за «дозой" культуры — за порцией того, что по сложности восприятия разве что на пару полутонов превосходит телевизор.
Быть может, нет никакой нужды искать глубокий смысл в развлекательном искусстве, особенно если вам настолько весело, что у вас не остается времени задумываться о вопросах пространства, времени и коллективного опыта. Однако современным художникам приходится поддерживать свой авторитет и увертываться от подозрений в легкомыслии или стремлении к удовольствию, прикрываясь многослойными теориями о социальном поведении или физической телесности, вместо того чтобы открыто объявить своим предметом, скажем, мир спорта, как это сделал Пол Пфайфер, художник родом с Гавайских островов, в своих великолепных отредактированных фотографиях и видеороликах с баскетболистами и боксерами. Теоретические отвлекающие маневры порой необходимы для поддержания впечатления некоего продуманного художественного замысла, чтобы художник не уронил достоинства, когда ему понадобятся деньги на что-то крупное и дорогое, но для нас они только усложняют процесс понимания и оценки произведения.
Взять, к примеру, всемирно признанного концептуального художника Даниэля Бюрена, наиболее известного по характерному паттерну из чередующихся полос — белой и еще одной другого цвета (изначально зеленой), как на леденцах. Француз начал свою карьеру в середине шестидесятых и стремился добиться «нулевой степени живописи» (таков был его собственный концептуальный вариант «tabula rasa»), после чего отошел от этого радикально упрощенного манифеста и в итоге принялся покрывать все вообразимые поверхности ныне знакомыми нам полосами, оккупировав не только стены галерей, но и общественные пространства в Париже и за его пределами. Бюрен раскрашивает дорожки, беседки, рекламные щиты и тенты, а недавно его пригласили оформить Гран-Пале в столице Франции к пятой биеннале «Монумента», — это один из самых крупных художественных заказов подобного рода в мире, — где он разместил над зрительскими головами ярко окрашенные круглые навесы из оргстекла и украсил стальные конструкции и стекло своими фирменными полосами. Какие бы концептуальные заявления он ни делал относительно своей гигантской работы под названием «Эксцентрик (и)» (2012), вроде того что она «обнажает скрытые измерения пространства, невидимое потенциальное, прошлое и настоящее», нет никакого сомнения в ее чисто развлекательной ценности — это интересное, наполненное светом пространство, в котором можно прогуливаться, позировать на его фоне или резвиться под стеклянными навесами. Станет сам Бюрен отрицать столь бесхитростное видение или нет, но при моем визите в Гран-Пале инсталляция «Эксцентрик (и)» поначалу едва ли говорила мне больше, чем «я здесь для того, чтобы со мной играли».
Повторюсь: признание того, что произведение искусства вас развлекает, не обязательно подразумевает осуждение или критику, а может, даже наоборот — искреннюю похвалу. В таких ситуациях нужно довериться своим инстинктам, потому что подобная раскрепощенная интерпретация обладает такой же ценностью, как и любое многословное философское толкование, какое вы решите применить к произведению. Иногда сложнее найти нужные слова, чем просто отдаться радостному, беззаботному и самозабвенному переживанию искусства. В таких случаях не читайте никаких материалов и не сетуйте о собственном недостатке интеллектуальной строгости: просто наслаждайтесь, как будто вы в игротеке, кино, торговом центре или парке аттракционов. И не забудьте улыбнуться для фотографии на память. Ведь если вы начнете получать удовольствие от процесса, возможно, вам откроется и новый смысл — глубина и веселье не всегда исключают друг друга. В моем случае разноцветная комната смеха Бюрена стала исследованием архитектурных возможностей и местом для вдумчивой, даже терапевтической прогулки.
Поп-сенсации
Один из самых коммерчески успешных художников двух последних десятилетий — японец Такаси Мураками, в работах которого присутствуют элементы таких нишевых субкультурных явлений, как комиксы манга, эротические комиксы и кокетливые мультяшные герои каваи, что до сего времени считалось исключительно областью интересов юных японских гиков, или отаку. Империя искусства Мураками захватила Нью-Йорк, Париж, Тайбэй, Гонконг и Токио и взяла под свой контроль дизайн и производство игрушек, наклеек и футболок, а также дорогих статуэток, картин и элитных совместных продуктов с модными брендами. Лихорадочная разработка линейки товаров его «арт-индустрии» не несет никакого намека на иронию или сатиру, что, на первый взгляд, только служит подтверждением ограниченности и творческой несостоятельности художников, поставивших себе целью развлекать потребителя. Честно говоря, я и сам не приглядывался всерьез к фигурке синей мыши на мухоморе (якобы автопортрет художника), которую мне как-то подарили вместе с жвачкой в Майами, до тех пор пока не увидел ее же на выставке в Тейт Модерн среди его прочих работ из серии «Сёкуган», или «Игрушки из еды».
И все же, если я вновь буду верен методу «tabula rasa» и всмотрюсь в это произведение лучше, каким бы поверхностным оно мне ни казалось, я увижу в заводских масштабах производства Мураками актуальное и емкое послание о том, что наша традиционная культура обладает не таким уж большим моральным превосходством над новыми формами развлечения для массового потребителя — даже если мы не желаем слышать такого послания и не считаем, что заслужили его. Недалекое и, вместе с тем, мудрое творчество Мураками привлекает наше внимание к неоднозначному устройству жизни в условиях культуры, сосредоточенной вокруг легкого удовольствия и идущего с ним рука об руку бездумного потребления. Если при мысли об этом вы чувствуете себя обманутым и опустошенным — так, вероятно, и было задумано.
Традиционная граница между искусством и жизнью размывается, и все чаще художники принимают заказы на дизайн самых разных вещей — от детских площадок до автомобильных наклеек, бутылок с газировкой, парковых лавочек и всего того, в чем можно увидеть легкомысленное отступление от занятий серьезным искусством. Таким образом, нас не должно удивлять, что современные художники — а ведь их точно так же, как нас, притягивает индустрия массовых развлечений, и они имеют такое же право зарабатывать на жизнь своим трудом — интересуются деятельностью в сфере общественного досуга и посвящают время увлечениям: пишут музыку, снимают фильмы, разрабатывают сайты или даже игрушки в рамках своей творческой практики.
Так, немецкий художник Омер Фаст одновременно отдает дань Голливуду, компьютерным играм и даже порноиндустрии, но также, что более важно, раскрывает закулисные секреты и заблуждения по поводу этих жанров. В фильмах-рассказах Фаста, например четырехэкранной инсталляции «Кастинг» (2007) на основе истории американского солдата, недавно вернувшегося из Ирака, или «На вершине все тропы сходятся» (2013) из интервью с порнозвездами, сложно понять, кто играет по сценарию, а кто вольно излагает реальные факты. В фильме «Лучший вид с пяти тысяч футов» (2011) Фаст смешивает реальные съемки воздушных бомбардировок в Афганистане с дрона Predator и кадры, снятые с воздуха патрульными над американскими улицами и пригородами. В одном эпизоде фильма в фургон c типичной американской семьей — два ребенка, папа и мама-домохозяйка — попадает ракета Hellfire (после чего они необъяснимым образом, как в боевике или игре-шутере, просто уходят прочь от своей сгоревшей машины), неожиданно перенося опасности далеких военных действий в непосредственную близость от зрителя.
Обучение с развлечением
Многие произведения, которые влекут наш глаз пестротой или действом в стиле голливудского блокбастера, заставляют нас задать себе актуальный и своевременный вопрос о том, зачем мы порой против своей воли становимся потребителями высокоинтеллектуальной культуры. Для своего перформанса «Хорошие чувства в хорошие времена» (2003) словацкий художник Роман Ондак организует постановочные очереди рядом с музеями или ярмарками искусств, хотя на самом деле они никуда не ведут, и люди в них стоят за деньги. Загадочные очереди Ондака вызывают любопытство и вопросы, — почему люди стоят здесь? чего они ждут? — и заставляют окружающих думать, что за участие полагается какая-то выгода или награда, ведь, как мы все знаем, если к чему-то выстраивается очередь, значит оно обладает культурной или развлекательной ценностью. А вдруг в конце ждут горки!
Идея того, что к искусству можно относиться так же, как к развлечению, помогает нам обрести твердую почву под ногами перед лицом трудных для понимания произведений, особенно когда художник берет что-то знакомое нам, например очередь, и заставляет нас посмотреть на нее под радикально другим углом.
Развлекательное искусство не всегда поверхностно, но его первая задача — заполучить нас в свои сети; просвещение и идеологическая обработка последуют позже. Выдающийся критик и историк искусства Роберт Сторр сказал в своей лекции в Лондоне перед открытием Венецианской биеннале, где он выступил в качестве куратора: «Главнейшая задача музея и куратора, после того как они заманили публику внутрь, — это выпустить ее на волю». Художник может не думать о доступности своего произведения в процессе работы, но он понимает, что без зрителя любое искусство зачахнет, поэтому в его интересах сделать так, чтобы произведение увидели как можно больше людей. Разрыв между искусством и развлечением становится все незаметнее, а отношения между ними — теплее, и нам остается надеяться, что художник знает, когда нужно сохранить достоинство и не продаться, когда пощекотать нервы своему зрителю, а когда отступить в сторону.
Купить полную книгу