Мнение о том, что ключевую роль в формировании явления «сталинская архитектура» сыграл лично Иосиф Сталин, бытует не только среди широкой общественности, но и в околонаучных кругах. Однако так ли это на самом деле?
Мифом о «великом зодчем Сталине» мы обязаны не только трудам советской эпохи (что как раз объяснимо), но и современным исследованиям. Например, историк Дмитрий Хмельницкий в своих книгах пытается доказать, что именно Сталин лично был «главным Архитектором в сталинской архитектуре», который «приказным образом ввел в архитектуру некую условную неоклассику», и в результате этого тотального рабства все произведения архитектуры сталинского периода являют собой «безусловную художественную катастрофу». Но внимательное изучение документально засвидетельствованных фактов дает основание если не полностью опровергнуть эту теорию, то как минимум выдвинуть альтернативную — о том, что ведущие архитекторы того времени не были такими уж бесправными рабами, и наиболее амбициозные проекты эпохи, ассоциирующиеся со «сталинским ампиром», — это прежде всего их заслуга.
Архитектор с высокими целями
Так, строительство знаменитых московских высоток, история которых не раз описана в литературе, было бы справедливо считать наследием Дмитрия Чечулина — гениального зодчего и главного архитектора Москвы в 1945—1949 годах. При этом две из них он проектировал сам: жилой дом на Котельнической набережной и здание в Зарядье (не реализовано). О том, что идея их строительства принадлежала именно ему, Чечулин дает понять в своих воспоминаниях: «Видя, что силуэт старой Москвы спасти невозможно, я много размышлял над тем, как сохранить исторически сложившийся характер нашей столицы. Мысль о высотных зданиях пришла во время работы над конкурсным проектов дома на Котельнической набережной … я вместе с архитектором А. К. Ростковским подготовил проект здания, центральная часть которого имела двадцать пять этажей … Вскоре после этого московские градостроители получили правительственное задание создать четкий силуэт столицы. За короткое время были ориентировочно намечены точки, в которых должны появиться высотные здания». Заметим, что часть дома, выходящая на Котельническую набережную, о которой упоминает Дмитрий Николаевич, была построена еще в 1938—1940 годах.
Официальная же версия истории семи высоток, выдвигаемая исследователями, начинается много позже — с рассказа о том, как в январе 1947 года во время обсуждения празднования 800-летия Москвы Сталин предложил подумать о возведении высоких домов, подобных нью-йоркским небоскребам, на удивление зарубежным туристам. И, о чудо, буквально через несколько дней появилось постановление Совмина СССР
Согласитесь, сложно поверить в то, что Сталин был единоличным автором этого грандиозного замысла. Как и в то, что его желание было оформлено в правительственное постановление с такой быстротой. Скорее можно согласиться с мнением Владимира Седова, что идея строительства высоток стала «собирательной», результатом «победного настроения, которое пыталось создать адекватные образы в архитектуре». Возможно, идея и не принадлежала исключительно Дмитрию Чечулину, но, вероятнее всего, именно он как главный архитектор выразил ее для представления Сталину.
В журнале «Архитектура и строительство СССР» от 1947 года Чечулин писал о проектируемых в столице высотных зданиях как «оригинальных по своей архитектурно-художественной композиции, не повторяющих распространенного за рубежом типа многоэтажных зданий. Этим высотным зданиям принадлежит большая роль в формировании облика будущей Москвы и в повышении ее архитектурно-градостроительной культуры… Высотные здания в архитектурном ансамбле города — это спутники будущего Дворца советов, которые составят важнейший элемент в формировании нового величественного силуэта Москвы сталинской эпохи» (на тот момент фундамент Дворца советов на Волхонке уже практически разобрали, но окончательно от идеи строительства еще не отказались).
Не вызывает сомнений и та часть мемуаров Чечулина, в которой он пишет, как ему пришлось заниматься всеми аспектами планирования и проектирования высоток: должность главного архитектора и начальника Управления по делам архитектуры Москвы подразумевала его самое непосредственное участие в подобном знаковом проекте. Тем более, что согласно «Положению о главных архитекторов городов», вышедшему в 1944 году, Управление получило право осуществлять общий контроль над деятельностью в области архитектуры всех организаций и учреждений Москвы независимо от их ведомственной принадлежности.
«Должна быть уникальная вещь»
Чечулин вообще проявил себя на посту главного архитектора гораздо активнее своих предшественников. В отличие от Лазаря Кагановича, который руководил довоенным Арпланом и раздавал архитекторам преимущественно практические указания со сроками исполнения, не вникая в детали архитектурного оформления зданий, Чечулин осуществлял ревностный контроль как раз за художественным образом отдельных построек и ансамблей. Возглавив первый Архитектурный совет, в который вошли архитекторы, инженеры, художники, скульпторы и даже один врач-гигиенист, он подвергал проекты серьезной критике: лишь 10% из них проходили совет с первого раза. Именно тогда сложилась механика проведения заседаний, которая воспроизводится и в наше время, после возрождения Архитектурного совета в 2012 году.
На совещаниях всегда присутствовали: авторы проектов — они докладывали о своей работе; эксперт, который готовил заключение; представитель застройщика, тоже имевший право высказать свои замечания; районный архитектор, и в тех случаях, когда обсуждались большие участки — представитель райсовета. Обсуждение было серьезным испытанием для архитекторов. Члены Архитектурного совета высказывали свои мнения о недостатках и предлагали, что можно улучшить. Главный архитектор принимал решение, соответствует ли проект высокому столичному статусу, или отклонял его.
После 1945 года на идеологическом уровне в архитектуре постоянно усиливалась концепция «ансамблевого мышления» и монументальной застройки центральных площадей и магистралей городов, призванная отражать величие достижений советской эпохи; ансамбль превратился в некий символ совершенства. Поэтому практически все проекты рассматривались на предмет соответствия ансамблевому принципу — не только для центра города, но и для окраин. По указаниям архитектурного совета были переработаны проекты застройки поселков Текстильщики и Перово поле, Юго-Западного района («социалистической части Москвы»), домов на Садовом кольце, улице Горького (Тверской), здания Верховного суда СССР на Фрунзенской набережной. 21 июня 1945 года Архитектурный совет одобрил фасад еще одной столичной высотки по проекту самого Чечулина — гостиницы НКВД на Б. Садовой улице (нынешней гостиницы «Пекин»).
Чечулин, в соответствии с идейными установками времени, требовал от архитекторов создавать прежде всего величественный художественный образ, который отражает назначение зданий, даже если заказчик не выдвигает таких требований: «…должна быть уникальная вещь. Это не типовое строительство… Сделаем такую вещь, чтобы слава на всю жизнь была авторам».
В этой связи кажется тем более важным восстановить историческую справедливость и еще раз вспомнить подлинных авторов «сталинских» высоток: кроме Чечулина ими выступили Андрей Ростковский (жилой дом на Котельнической набережной), Лев Руднев, Сергей Чернышев, Павел Амбросимов и Александр Хряков (главное здание МГУ), Аркадий Мордвинов и Вячеслав Олтаржевский (гостиница «Украина»), Владимир Гельфрейх и Михаил Минкус (здание МИД), Михаил Посохин и Ашот Мдоянц (дом на Кудринской площади), Алексей Душкин и Борис Мезенцев (административное здание на Красных воротах), Леонид Поляков и Александр Борецкий (гостиница «Ленинградская»).