Дезире Фюзейе. Дневник русского плена 1813−1814
<По дороге к месту поселения>
Было бы непосильной для меня задачей попытаться дать вам точное и полное представление о России и ее жителях. Хочу лишь предложить вам заметки, кои я вел во время пути от Нарвы до Спасска, где я провел полгода, а затем от сего места до Кнышина — последнего города России.
Следует отметить затруднения, кои испытываешь, если желаешь познать страну, не зная ее языка. Со временем я выучил русский, и тогда мне стало гораздо проще объясняться, что потрясло мое собственное воображение. Надеюсь, мои краткие мемуары заинтересуют тех, кто вознамерится прочитать их…
***
По прибытии в город Лугу — его название означает болото, среди которого он расположен, — нас ждали трудности: его обитатели предпочитали заплатить дань десятскому, лишь бы не предоставлять нам жилье и охапку соломы. Вот почему бедняки поселяют у себя всегда, а богатые — никогда. Порядок такой: когда колонна пленных вступает в населенный пункт, начальник этапа разыскивает десятского, если это деревня; городничего, если это уездный город; или пристава, если это центр губернии. Те отдают приказ чину пониже определить дома или улицу, где нас должны взять на постой. Он берет палку и, переходя от дома к дому, стучит ею в дверь, предупреждая, — двух или трех человек надлежит поселить в этом доме — в зависимости от его размера. Если хозяин богат, он отзывает десятского в сторону, сует ему два-три пятака (два-три су), и тот освобождает его от размещения пленных. Той порой бедный конвоир вынужден дожидаться решения нашей судьбы, стоя посреди дороги в любую погоду. Наконец десятский возвращается и говорит: «Здесь не селят».
Я пишу об этом, потому как грустно видеть, что от нас откупаются всего за несколько су и стакан водки. Как отличается местная администрация от прусской! Однако нас все же расселили на ночь. В одном доме нас оказалось восемь офицеров и два солдата. Посреди комнаты стоял длинный деревянный стол. Ветер дул изо всех щелей. Целый день мы ничего не ели и умоляли наших хозяев продать нам хоть немного хлеба, чтобы не ложиться спать на пустой желудок: они не удостоили нас даже ответом и захлопнули дверь своей комнаты, дабы не слышать наших просьб. Нам ничего не оставалось, как не солоно хлебавши улечься на великолепное ложе из еловых веток. На следующее утро мы без сожалений покинули сие место.
Мы успели разглядеть кирпичное здание неплохой на вид больницы и довольно красивую церковь.
Перед отбытием нам удалось купить мяса и черного хлеба.
***
После нескольких дней невыносимой жары мы приехали в живописный городок Крестцы, где увидели развалины императорского дворца. Власти нас тут же определили на постой: вот чудо! Я попал к бедной старухе: когда я спросил, не продаст ли она мне чего-нибудь из съестного, она тотчас при¬несла чугунок, полный жирного бульона, сваренного из куска мяса, и стала угощать меня своим супом. И хотя я с превеликим недоверием отношусь к русской кухне, голод и милая любезность моей хозяйки победили: я согла¬сился разделить с ней ее скудную трапезу. Когда же я пожелал заплатить ей, она наотрез отказалась принять от меня деньги.
***
30 сентября вечером мы прибыли в Вологду, главный город губернии. Расположен он на пятьдесят девятой параллели: уже подмораживало, а на следующее утро пошел снег. Улицы здесь — мощеные, рынок — прекрасный и богатый. Как и во всех губернских городах, много церквей. Расположена Вологда посреди большой равнины. Ее пересекает речушка. Черный хлеб стоит здесь три с половиной копейки, белый — пять… Тетерев обходится всего в двенадцать су или шестьдесят сантимов.
Пока мы жили в этом городе, было очень холодно, что мешало нам выходить наружу.
Особенно запомнилась нам в Вологде пьяная женщина, которая пришла в казарму, где нас поселили. Увидев ее на верхних ступеньках лестницы, русский солдат ударом ноги сбросил ее вниз. Услышав шум, мы сбежались узнать, что произошло. Каков же был наш ужас, когда мы увидели эту несчастную, лежавшую без движения и неспособную произнести ни звука! Мы сокрушались по поводу ее судьбы, а солдат той порой привел еще двух солдат с палками: они приподняли лохмотья этой женщины, и каждый на¬нес ей по двадцать пять ударов. Как только они закончили, она преспокойно поднялась и ушла к себе. Просто невероятно, до чего могут напиваться и сколь неподобающе вести себя женщины этого холодного края. Что же до мужчин, то и они не отличаются воздержанностью.
Ни один праздник не обходится здесь без того, чтобы не напиться вином. Я называю этот напиток вином, дабы не оскорблять французскую водку, не имеющую ничего общего с настойкой русских, кою они гонят из овса или ячменя и коя отличается невыносимо противным запахом.
***
19 октября прибыли мы в Кострому. Город сей расположен на Волге, в те дни не очень полноводной. Это губернский и религиозный центр. Рынок выстроен кругом, и его нужно обходить со всех сторон; сложен он из кирпича. Выбор здесь очень богатый. Можно купить стерлядь — рыбу, которая водится только в Волге и ее притоках. Из стерляди варят изысканный суп и едят его с соусом, который кладут много сметаны и специй; местные жители весьма любят сей суп. От француза, который обосновался в этом городе, я слышал, что в Санкт-Петербурге уха из стерляди стоит от двухсот до трехсот рублей.
Еще более стерляди водится в среднем течении Волги, например, в предместьях Казани, где мы приобретали ее по дюжине за рубль или самое большее — за полтора.
Пока мы жили в Костроме, очень сильно похолодало. Поскольку выпало много снега, уже начали ездить на санях. Чтобы спастись от ужасных морозов, пришлось нам покупать тулупы (на меху). В ту пору мы передвигались только на санях, и не будь мы тепло одеты, отморозили бы себе и ноги, и руки.
Кострома — довольно хорошо застроенный город: дома, окружающие рынок, весьма красивы. Располагается сей город на левом берегу Волги. Вам будет полезно узнать, что река сия берет начало из озера, в Тверской губернии, а затем течет к Кинешме, Нижнему Новгороду, где в нее впадает Ока, далее к Казани, где она вбирает в себя Каму, к Тетюшам, потом к Симбирску, Саратову
Кремль в этом городе необычайно красив. А главная церковь великолепно обставлена и украшена.
***
Чтобы попасть в Кинешму, нам пришлось переправиться через Волгу в лодке; река начинала уже замерзать. Мы вскарабкались на высокий правый берег, где и возвышался город Кинешма. Все дома в нем деревянные, за исключением двух-трех кирпичных. В сих местах мы встретили и других пленных французов: жилось им здесь получше, чем в Новгородской губернии; солдаты нанялись на работу к местным жителям, а офицеров хорошо приняли дворяне.
Среди офицеров был и французский хирург, который снискал всеобщее расположение, и в особенности здешнего дворянства.
После Кинешмы мы распрощались с лесами и болотами и въехали в великолепный край. Крестьяне в сих местах не столь бедны, как в других: цены тут подешевле; пшеница и кукуруза родятся хорошо, ячмень и овес — в изобилии, а потому больше производят пива, и оно дешевле, чем в Новгороде Великом, где бутылка стоила 50 копеек (полрубля). Благодаря Волге процветает торговля: здесь можно приобрести всевозможные восточные товары — такие, как турецкий табак, опиум, камфара и др.
***
Перед выездом из Юрьевца мы ожидали дополнительных саней. Тем временем кто-то из крестьян оскорбил француза из нашей колонны, тот ответил пощечиной, и меж ними завязалась драка. На вопли крестьянина сбежались местные жители, и поскольку их сбегалось все больше и больше, я начал опасаться за нашу жизнь. Вместе с несколькими офицерами, моими друзьями, мы забились в угол, где лежали кирпичи, предназначенные для постройки колокольни, и решили защищаться до последнего. Я видел, что набежавшие люди вооружены кто огромной дубиной, кто ножом либо иным смертоносным оружием. Они были уже готовы броситься на нас, как вдруг кто-то из местных, по виду вольный, весьма хорошо одетый и благовоспитанный, подошел к нам и дружелюбно спросил, понимаем ли мы по-русски. Я выступил вперед, и он тихо сказал: «Советую вам уезжать, поскольку никто не хочет давать вам больше саней. Не так давно здесь убили нескольких пленных за то, что они требовали предоставить им столько экипажей, сколько значилось в их проездном паспорте».
Поблагодарив этого любезного человека, я передал его совет своим сотоварищам, и мы поспешили покинуть сие ужасное место.
***
12 ноября мы остановились в Нижнем Новгороде, одна часть коего разместилась у подножия холма, а другая — на его вершине. Нижняя часть — более старая. Этот губернский город расположен у слияния Оки и Волги. Переплывая Оку на лодке, мы видели базары — не столь богатые, как в прочих губернских городах. Хотя это и торговый город, красотой он не отличается. Но это одна их самых плодоносных и богатых губерний в России. Здесь выращивают просо, горох, рожь, в большом количестве гречиху и в меньшем — пшеницу. В верхнюю часть города можно подняться по дороге, крытой деревянным настилом, но для этого необходимо пройти через Кремль с двумя воротами, окруженный довольно высокой, хотя и нетолстой стеной. Взор здесь приковывает большой дворец, очень сильно пострадавший от пожара, как и примыкающая к нему церковь. Поблизости — особняк губернатора и казначейство. Над Кремлем, еще выше, видны базары, особняк вице-губернатора, несколько красивых домов, по большей части деревянных, и театр.
В городе этом мы встретили французских эмигрантов — московских негоциантов, кои были арестованы, стоило французам подступить к столице. Все имущество сих несчастных было разграблено.
Нас не удостоили чести поселить в самом городе. Местом нашего жительства стала бедная деревня в одном лье от Оки, и всякий раз, когда нам требовалось в город, необходимо было переправляться через эту реку.
По соглашению, заключенному между Россией и Францией, нам заплатили здесь по 25 серебряных рублей (100 медных рублей) или 100 франков. Сия сумма предназначалась на наше обмундирование. В коем мы крайне нуждались.
***
26 ноября мы прибыли в Свияжск.
А утром 27 ноября покинули его и достигли берегов Волги, кою нам предстояло переплыть. Река стала еще не полностью. У берегов она уже замерзла, а посредине ее с устрашающим грохотом неслись льдины. Лодки, на коих мы должны были перебираться на другой берег, могли пробиваться вперед лишь с трудом. На первую из них посадили солдат, на вторую загрузили нашу кладь. Сначала позаботились о солдатах-инвалидах; у нас было много солдат с отмороженными ногами, другие от мороза ослепли. Наконец подошла наша очередь, и мы сели вместе с русским сержантом-конвоиром.
Выбравшись на середину, мы поплыли по течению реки. Теперь опасность подстерегала нас на каждом шагу. Льдины со всех сторон бились о борта лодки. Стремительное течение и удары льдин наверняка перевернули бы нашу лодку, если бы не мастерство перевозчиков и наше содействие: всякий раз мы старались переместиться к тому борту, которому угрожали льдины. Русский сержант громко молил всевышнего о помощи. «Ребята, пятерку заплачу, только спасите!..» — говорил он перевозчикам. Мы хранили гробовое молчание. Гибель представлялась нам все более и более неминуемой, и избежать ее казалось не в наших силах: в наступившей тьме мы с трудом различали надвигавшиеся со всех сторон льдины. Поначалу возникло было искушение подшутить над оробевшими. Но вскоре мы уже все готовились к тому, чтобы оказаться погребенными подо льдами, наша скорая гибель приближалась. Даже перевозчик пробормотал: «Мы пропали», когда наша лодка с такой силой столкнулась с огромной льдиной, что ее отбросило как раз к тому берегу, к коему мы и плыли. «Слава Богу! Слава Богу! — закричали лодочники. — Мы спасены!» Сердца наши переполнились радостью. Высадившись, мы стали греться у костра.
Каково же было наше удивление, когда с того берега до нас донеслись крики. Мы тотчас умолкли: стало понятно, что это путники умоляли лодочников переправить их на нашу сторону. А те отвечали, что даже если им заплатят 200 рублей и больше, они не согласятся повторить сие гибельнее плаванье.
Нас отвели в близлежащую деревню. После нескольких стаканов вина мы кое-как обустроились и, по обыкновению, улеглись спать на полу в ожидании следующего дня.
(…)