Это дело получило широкую известность как «дело игуменьи Митрофании». Женщина умная, сильная и решительная, Митрофания не только придумывала и реализовывала аферы на сотни тысяч рублей, но и оказывала огромное влияние на свои жертвы. Даже когда аферы вскрылись, многие их участники продолжали покрывать игуменью.
Митрофания: детство, отрочество, постриг
Игуменья Митрофания, известная в миру как Прасковья Григорьевна Розен, родилась в семье не просто знатной, а очень знатной. Её отец барон Григорий Розен был генералом от инфантерии, героем войны 1812 года. Он получил золотую шпагу «За храбрость» за Аустерлиц, орден Анны 1-й степени за Бородинское сражение, в начале 1830-х годов стал командующим кавказским корпусом, и это место службы стало для него последним. После отставки Розен ожидал назначения в Госсовет, однако его отправили в московские департаменты Сената, что барон счёл унизительным. Вскоре его разбил паралич, и спустя четыре года, в 1841 году, Розен скончался.
Мать Прасковьи Григорьевны принадлежала к роду Зубовых. Будучи наследницей двух славных фамилий, Прасковья уже в 18 лет стала фрейлиной (Николай I даровал ей шифр фрейлины, чувствуя определённую вину за болезнь и смерть её отца). Но девушка получила достаточно серьезное религиозное воспитание, её духовным отцом был митрополит Московский Филарет, у которого Прасковья попросила благословение на постриг. А получив его, стала монахиней и приняла имя Митрофания.
Достаточно быстро она стала уже настоятельницей Владычного монастыря в Серпухове. Одновременно императрица привлекла её к «благотворительному проекту» — поставила игуменью курировать общины сестёр милосердия, которые существовали в Петербурге и Пскове. Благодаря Митрофании третья община появилась в Москве.
Игуменья радела об интересах родной обители и по мере возможностей расширяла её. Ей удалось поставить монастырское хозяйство на широкую ногу и даже начать строительство подворья монастыря в Москве. Уже одно это свидетельствовало о том, что женщина она была энергичная и предприимчивая. Митрофания направила на благие цели всё своё наследство — около 100 тысяч рублей, однако этих денег оказалось мало. Надо было искать новые источники финансов, и монахиня решилась на подлог.
Вексель: что и как?
Чтобы была понятна суть аферы Митрофании, необходимо немного разобраться в существовавшей в 19-м веке системе векселей.
Вексель — это письменное долговое обязательство. В России векселя начали широко использоваться в купеческих сделках в 17-м веке, и несколько лет их обращение особенно не регулировалось. В 18-м столетии векселя начали использовать в биржевых сделках, в торговых операциях, и это было удобно: благодаря распискам исключалось рискованное хождение больших сумм наличных денег.
Векселя были простые (платил по нему тот же человек, который выдавал) и переводные (платило третье лицо, являвшееся, в свою очередь, должником векселедателя). При составлении векселя всегда указывался срок платежа, время и место составления документа, в обязательном порядке писалось слово «вексель», а также ставилась подпись векселедателя.
Для векселей существовала особая бумага — гербовая, причём чем больше была сумма векселя, тем на более дорогой бумаге он составлялся. Самый большой номинал векселя мог быть 50 тысяч рублей, а если сумма долга превышала эту цифру, вексель делился на несколько.
Фальшивые векселя
В 1873 году в петербургскую банкирскую контору Чебарова обратились два человека и предъявили к оплате четыре векселя на общую сумму 22 тысячи рублей. Векселя были выписаны купцом Лебедевым. Чебаров принял их, а на следующий день предъявил Лебедеву к платежу. Купец платить отказался, сказав, что векселя фальшивые, и прокурор петербургского окружного суда Анатолий Кони возбудил по этому факту уголовное дело.
По делу опросили Митрофанию, которая удостоверяла долговые расписки. Она сказала, что, собирая деньги на общину сестёр милосердия, искала жертвователей из числа крупных купцов. В обмен игуменья ходатайствовала о том, чтобы жертвователи получали награды, так что предприятие было выгодным для обеих сторон. Векселя выписывали не на саму Митрофанию, а на доверенных лиц, членов церковной общины, среди которых также были состоятельные купцы.
Как рассказала Митрофания, иногда она брала с жертвователей не сами векселя, а вексельные бланки, на которых стояла подпись. Именно такая ситуация, по её словам, была и с Лебедевым: якобы купец дал ей четыре бланка, на которых можно было проставить суммы до 20 тысяч рублей.
Митрофания даже указала свидетелей, при которых состоялась передача бланков: монахини Зинаида и Досифея. Рассказ, на первый взгляд, подозрений не вызывал, но лишь на первый взгляд. В нем обнаружились нестыковки, да и в официальных книгах консистории, где учитывались векселя, нашли записи, сделанные рукой Митрофании, но явно другими чернилами. Вдобавок Лебедев стоял на своём: векселя фальшивые.
Графологическая экспертиза подтвердила: подпись на векселе подделали. Митрофанию отправили под домашний арест, а её наперсницы начали активно обрабатывать свидетелей и изготавливать фальшивые документы, чтобы выгородить игуменью. Принятые меры не помогли, и со временем против Митрофании выдвинули ещё два обвинения.
Игуменья Митрофания: сюжет для драмы
Две другие крупные аферы Митрофании были связаны с именами Прасковьи Медынцевой и Михаила Солодовникова.
Потомственная почётная гражданка Прасковья Медынцева обладала большим состоянием, но оно находилось под опекой (государственным контролем). На опеке настоял муж, опасаясь пагубного пристрастия жены — она выпивала. Женщина подписала векселя на сумму 150 тысяч рублей. Однако несколько дней спустя Медынцева признала, что действовала по убеждению своего опекуна, купца Макарова. Начавшееся следствие установило, что Макаров на свою подопечную надавил и вовлек её в невыгодную сделку.
Медынцева рассказала, что мечтала избавиться от опеки и сошлась с игуменьей Митрофанией, которая обещала помощь. Медынцева новой знакомой поверила, тем более что та была настоятельницей монастыря. Женщина прожила у игуменьи два года и в итоге полностью попала под её влияние. Митрофания заставила Медынцеву поставить свои подписи на нескольких бланках, утверждая, что потом на этих бумагах будут поданы прошения о снятии опеки, а некоторые будут обращены в векселя на небольшие суммы. В итоге «небольшие суммы» обернулись 300 тысячами рублей.
Помимо вексельной аферы Митрофания пыталась организовать выделение части имущества Медынцевой в пользу сына. В случае успеха Николай Медынцев получил бы недвижимость, а взамен передал общине сестёр милосердия 50 тысяч рублей. Однако это дело провернуть не удалось, но и по вексельной афере против Митрофании улик было достаточно.
Третье дело, в котором оказалась замешана Митрофания, — это дело купца Солодовникова. В августе 1873 года почётный гражданин Василий Солодовников заявил, что к взысканию стали поступать векселя его покойного брата Михаила. Векселя были выданы на имя серпуховского купца Махалина, некоторые из них были удостоверены лично Митрофанией.
Следователи нашли несколько человек, которые подтвердили: они приобретали векселя Солодовникова, и при этих сделках неизменно присутствовала Митрофания. Во время допроса она сказала, что с Михаилом Солодовниковым была хорошо знакома. Купец, по словам Митрофании, обратился к ней в 1870 году с просьбой защитить его: когда-то обманом его вовлекли в секту скопцов, а сектантство преследовалось по закону. Митрофания и её подельники требовали с Солодовникова крупные суммы и долговые бумаги якобы за оказываемое заступничество. В итоге Солодовников всё-таки попал в тюрьму, где и умер через 10 месяцев пребывания. А его брату было предъявлено в общей сложности более 120 векселей на сумму около 1,5 млн рублей.
Суд идёт
В защиту Митрофании можно сказать, что добытые преступным путём деньги она тратила на общину и монастырь, хотя, конечно, часть средств брала себе. Однако оправдание это было слабое. Перед судом в итоге предстала сама игуменья и пятеро её подручных. Дело получило огромный резонанс, и видные адвокаты, к которым обратились от имени Митрофании, отказались её защищать. Интересы подсудимых представляли Самуил Шайкевич и Семён Щелкан, хорошие адвокаты, но не первой величины. Более известный адвокат Владимир Пржевальский защищал одного из подельников Митрофании — Махалина. А вот со стороны потерпевших в процессе участвовали настоящие звезды адвокатуры — Фёдор Плевако и Александр Лохвицкий.
Обвинитель Константин Жуков так говорил в своей речи о Митрофании: «…какая пёстрая толпа свидетелей прошла перед вами, начиная с монашествующих лиц и кончая мелкими факторами, дисконтерами и евреями. Над этой толпой царит фигура женщины, ярче всех обрисованной, в монашеском одеянии, заправляющей всем; она окружена таким штатом, такой толпой клевретов, которые при малейшем её знаке бросаются и совершают всё, что укажет эта женщина. Вот в какой среде совершены преступления, вменяемые обвиняемым!»
И ещё одна цитата того же Жукова: «Едва прикоснётся рука игуменьи Митрофании к делам этих купцов, и торговля их, кредит, благосостояние — всё подорвано: у Богданова опись и продажа имущества: его спасла снисходительность присяжного поверенного Соловьева. Ермолов — банкрот; Медынцева — обобрана; Солодовниковы — борются против подложных документов; Лебедев — подвергается той же участи и должен слушать клевету, расточаемую ему щедрою рукою; Махалин, Красных — на скамье обвиняемых».
Может быть, характеристика была преувеличенной, но достаточно точной. Митрофания продолжала руководить процессом, даже находясь на скамье подсудимых. Вернее, оказывать влияние, умудряясь давить на свидетелей и инструктировать их относительно показаний.
И в итоге игуменья Митрофания была единственной из шести подсудимых, кто получил обвинительный вердикт. Суд поставил перед присяжными 270 вопросов, совещание шло четыре часа, и по подавляющему большинству вопросов женщина была признана виновной, но заслуживающей снисхождения. Суд под председательством П. Дейера назначил наказание: «сослать в Енисейскую губернию с запретом выезда в течение 3 лет из места ссылки и в течение 11 лет в другие губернии». Плюс к этому Митрофания была лишена всех прав состояния. Но по заступничеству императрицы игуменья была отправлена в один из монастырей на юг России, смогла съездить в двухлетнее паломничество в Иерусалим и умерла в почтенном возрасте в доме сестры в Москве. Как там говорил прокурор Жуков? «При малейшем её знаке бросаются и совершают всё, что укажет эта женщина».