Записки офицера армии Наполеона фон Иелина
Неблагоприятные известия, полученные императором (Наполеоном) из Петербурга, заставили его решиться дать приказ к отступлению после пятинедельного бесполезного пребывания в Москве. Между тем приближалась грозная зима, верная союзница русских. По окончании смотра, вечером 18 октября 1812 г. всей армии был дан приказ об отступлении. Главная армия успела отдохнуть во время пятинедельного пребывания в Москве и могла выставить 100.000 солдат, способных к бою, хотя она и значительно пострадала от постоянных потерь при военной фуражировке. Но эти солдаты уже не представляли собой прежнюю всесильную армию; она не подвигалась военным маршем, а тащилась вялым, медленным шагом.
Войска спешили покинуть город в ночь на 19 октября и рано утром; некоторые отряды двинулись вечером 18 октября. Ночь была не только темна, но и бесконечно длинна, продолжаясь от 4 часов пополудни до 8 часов утра. Наконец к 9 часам утра вюртембергские отряды выбрались из города по дороге в Калугу, куда было решено отступать. Но какое странное зрелище представляла собою великая армия!
Солдаты, не вышедшие еще из строя, шли обремененные всевозможной поклажей из Москвы. Каждый хотел что-нибудь захватить и доставить на родину, забыв, во время пребывания в городе, запастись необходимым.
Весь обоз походил скорее на толпу, нагрянувшую в беспорядке из неведомой страны, наряженную в всевозможные одежды и теперь уже напоминавшую собою маскарад. Эта толпа шла впереди во время отступления, постоянно нарушая порядок, желая оградить награбленное имущество от расхищения солдат. Но так как среди узких улиц, загроможденных обломками разрушенных домов, обозы, повозки, кареты и коляски всевозможных видов постоянно наезжали друг на друга, то толпе было приказано обождать, пока не пройдут строевые войска. При этом происходила ужасная суматоха и беспорядок, впоследствии повторявшиеся при каждом переходе.
Сам Наполеон с величайшим трудом пробирался среди этого хаоса. Хотя невозможность тащить за собою эти громадные обозы была очевидна для всех, не было дано приказа их покинуть. Это не было сделано, быть может, ввиду того, чтобы не лишить побежденных последнего утешения, после неимоверных испытаний. К тому же среди награбленной добычи находились съестные припасы первой необходимости, а повозки и кареты могли служить позднее для перевозки больных и раненых. При этом имели в виду и нападения казаков, которые без всяких распоряжений могли заставить покинуть награбленное имущество, что действительно и произошло позднее.
Среди этой толпы находились многие французы с семьями, изгнанные из Франции во время революции и обратившиеся к императору с просьбой о разрешении вернуться в отечество. Им не оставалось другого выхода. Внушив к себе этим шагом презрение со стороны русских, они были вынуждены следовать за армией; всем им приходилось особенно плохо; их было более жаль, нежели солдат. Им было бы, конечно, выгоднее идти впереди, но на это они не смели решиться, опасаясь погибнуть мученической смертью при нападении бродивших повсюду крестьян и казацких отрядов. Поэтому им приходилось, заранее обрекая себя на верную гибель, выжидать, пока пройдут войска.
Таким образом мы 19 октября добрались до Соснецкого, 20-го и 21-го до Чашкова; 22-го до Руднева, 23-го до Букозова, 24-го до Митьева и 25-го до Боровска, по указанному пути в Калугу. Во время этих переходов шел холодный дождь, дороги сделались непроходимы, платье обледенело. Обозы и пушки и прочее застревали до осей в топях, откуда их вытаскивали с величайшим трудом.
Войска подвигались вяло и с большими усилиями. Лица были мрачны и недовольны. Обремененные добычей, мы употребили, после продолжительной стоянки, семь дней, чтобы пройти расстояние, на которое требовалось не более 24 или 25 часов. Если бы мы подвигались скорее, русские остались бы позади, и мы могли бы завладеть этой дорогой; 6 часов позднее, оставив за собою Малоярославец, мы бы оказались в выигрыше.
26 октября, приближаясь к этому городу, мы услышали пушечную пальбу. Войско, шедшее впереди, подверглось нападению неприятеля. Завязался страшный бой, где погибло много народу; хотя победа осталась на нашей стороне, но обе стороны считали себя побежденными. Вследствие этого Наполеон, решив покинуть этот путь, направился по старой дороге, сохранившей следы опустошения. Большая часть главной армии подошла к Малоярославцу, когда все было кончено. Я попал сюда и грелся в той самой несчастной избе, где нашел убежище Наполеон, и где он держал совет с своими генералами. Сегюр называет эту избу ткацкой избой только потому, что в ней находился ткацкий станок. Между тем в этой местности крестьяне имеют ткацкие станки в каждой избе, так как женщины ткут полотна, шириною в ¾ аршина, для чего требуется небольшой ткацкий станок.
Дороги становились все хуже. Падение лошадей вызвало необходимость отдать приказ сжечь повозки, оставшиеся позади, потопить в реках пушки, которых нельзя было тащить далее, взорвать пороховые обозы; все это было поручено исполнить отряду, оставшемуся в арьергарде. Теперь начались еще худшие бедствия.
26 октября мы двинулись по направлению к Верее, 27-го — к Можайску, 28-го мы шли по Бородинскому полю, 29-го прошли еще пять часов и, наконец, 30-го достигли Гжатска.
В Можайске, куда мы прибыли во второй раз, все было переполнено ранеными; все старались захватить с собою этих несчастных, но не хватало самого необходимого, и пришлось многих покинуть на произвол врагов, которых нельзя было особенно похвалить, так как они бессердечно нападали на безоружных. Несчастные, предвидя это, умоляли их не покидать; поэтому на каждую повозку укладывали больных, но этот навязанный груз недовольные возчики нередко сбрасывали с повозки, и несчастные погибали на дороге. Мы расположились на биваке в нескольких верстах от города. Дождь превратился в снег; резкий леденящий северный ветер возвестил нам приближение зимы.
Дорогу из Москвы до этой стоянки мы могли бы совершить в три дня, но, подвигаясь окольными путями, мы потратили на это дней десять. Мы бы много выиграли, сразу заняв эту дорогу, или если бы Наполеон согласился упорно продолжать осаду Малоярославца. Теперь было поздно. Мы со всех сторон были окружены врагами, решившими затруднить нам путь среди этой пустыни, предоставив лишениям и морозу нас истребить окончательно.
28 октября 1812 г. за несколько верст от Можайска мы перешли маленькую речку Калугу, через которую был перекинут скверный мост на сваях. Здесь произошла страшная давка. Войска переходили в беспорядке, обозы так нагромоздились, задерживая переход, что все смешалось в одну кучу. Наконец, выйдя на высоту, мы могли различить несколько холмов, покрытых снегом. То были окопы при Бородине; мы дошли до поля битвы, где трупы бесполезно убитых людей и животных валялись непогребенными. Войска вышли за пределы Бородина, обозы должны были устроить бивак на страшном поле битвы, среди непогребенных мертвецов; при этом толпа лишилась всякой тени храбрости. Резкий северный ветер был невыносим. Несколько солдат, очистив яму от мертвых тел, развели там огонь, к которому и я посмел присесть, чтобы спастись от леденящего ветра. Говорю «я посмел присесть», потому что в это время дисциплина исчезла и право было на стороне сильнейшего. Несколько отрядов еще не вышло из строя, но обшей дисциплины не замечалось. Только в случае нападений отдельные отряды вновь соединялись.
После уничтожения и сожжения отставших обозов, фургонов, повозок, пушек и пр. истощились, наконец, и съестные припасы; их хватило всего на 14 дней. Наступил страшный голод, возраставший с каждым днем, так как по опустошенным дорогам ничего не оставалось и не было никакой надежды что-либо отыскать. Многие надеялись поддержать свои силы небольшим количеством сахара, пользуясь им с крайней расчетливостью; но и это средство скоро истощилось и пришлось довольствоваться лошадиным мясом. Сперва начали убивать самых тощих лошадей, застреливая их на месте. Оставалось еще немного соли и приправ; но и это вскоре уничтожилось; стрелять лошадей уже перестали и прямо вырезывали куски мяса из живых лошадей. Несчастные животные, обливаясь кровью, дрожа всем телом, стояли как оглушенные и, наконец, падали обессиленные на землю. Французы прежде всего вырезывали лошадям языки, не добивая их окончательно. При этом отступлении нет ничего ужаснее воспоминаний тех зверств, которые люди совершали над людьми и животными.
Большая часть войска превратилась в мародеров, побросавших свое оружие и вооружение для того, чтобы заняться грабежом. При этом они нередко попадались в руки русских и погибали в жестоких мучениях.
Тысячи умирали по дороге от истощения и голода. Лошади питались древесной корой и гнилой соломой, так как все замерзло и было занесено снегом. Кавалерийских лошадей брали для того, чтобы везти дальше артиллерию. Нужда росла с каждым днем. Таким образом мы добрались до Итарки 31 октября и прибыли в Вязьму 1 ноября 1812 г.
Нас ожидали новые испытания: холода усиливались с каждым днем; припасы истощились, подкрепительных напитков не было; стоять на биваке без теплой одежды среди льда и снега было выше человеческих сил.
Бесконечные ночи были ужасны, сырое дерево не горело, но и его приходилось собирать с трудом. В ожидании огня многие замерзали даже на работе; в ней участвовали офицеры высшего разряда для того, чтобы иметь право греться у огня. Нередко случалось, что, когда огонь разгорался, подбегали сильнейшие и отгоняли слабых; дело часто кончалось драками и убийствами.
Те, которые изнемогали на дороге, оставались на месте и погибали, раздавленные обозами. Никто не заботился о том, чтобы отнести или положить в сторону этих несчастных. С них стаскивали последние лохмотья ранее, чем они умирали. Солдаты сбрасывали с себя оружие, всякая дисциплина исчезла, воцарилась анархия; каждый думал только о себе, стараясь пробиться во что бы то ни стало.
Солдаты, покидая ряды своих полков, двигались впереди беспорядочной толпой. Казаки, следовавшие за армией, ежечасно нападали на безоружных и грабили их. Сопротивляться было невозможно, так как вооруженные отряды шли позади или впереди армии.
По дороге стояла гололедица; изнуренные лошади с плохими подковами едва тащились без поклажи, малейшие холмы представляли непреодолимые препятствия. Пушки, обозы с амуницией или припасами и пр., масса различных повозок и карет, захваченных из Москвы, оставались на месте; об их сожжении никто не думал, и они попадали в руки русских.
(…)