М. ГОРЬКИЙ — И. В. СТАЛИНУ
<12 ноября 1931 года. Сорренто.>
Дорогой Иосиф Виссарионович!
Так как Вам, я знаю, не безразлично состояние моих сил, — спешу сообщить: расширение сердца исчезло, чувствую себя очень хорошо, работоспособность — нормальна. Левин — умный и удачливый врач, он умеет считаться с индивидуальностью больного, а это качество нечасто встречается среди врачей. Кстати: он говорит, что здоровье Серго требует серьезного внимания и что его нужно заставить отдохнуть.
После Москвы чувствуешь себя здесь неловко, не на своем месте, хотя погода — отличная, дни солнечные, теплые, тишина, одиночество и всякие иные удобства для работы. Новости: приезжал на днях в Неаполь Муссолини и произнес длинную речь к «народу», рассказывают, что в этой речи он заявил: до 35 г. он всю жизнь Италии намерен радикально перестроить, «Великий Рим должен быть тем, чем был, — центром мировой культуры, а Ватикан будет «гетто» католицизма». Какая-то газета напечатала эту фразу, но газету немедля конфисковали, найти ее — не удалось. Люди, которые раньше знали и видели Муссолини, говорят, что он сильно одряхлел. Написал он пьесу «Наполеон», ее поставили в Париже, успеха — не имела.
На жительство в Неаполь переехал наследник престола, педераст и — по общему мнению знающих его — дурак. Двое суток разъезжал по городу в вызолоченной коляске, в сопровождении пышного эскорта, по этому поводу было прекращено в городе движение и прекратилась торговля. «Такое великолепие и безобразие я видел в Турции при Абдул-Гамиде», — сказал один старик. Так как Муссолини в Неаполе не любят, то говорят, будто наследник приехал организовать здесь антифашистское движение. Кризис здесь растет как везде, безработица — тоже.
Приехал ко мне человек, который только что прожил несколько месяцев в Лондоне, в Париже и вообще давно знает жизнь интеллигенции этих городов. Он утверждает, что самое серьезное, внимательное и доброжелательное отношение к нам наблюдается и растет в Лондоне. Англичане, побывавшие в Союзе, единодушно, с изумлением говорят об успехах строительства, о рабочей энергии молодежи, о здоровье октябрят и пионеров. Самая популярная книга в Лондоне — «Рассказ о пятилетке» Ильина-Маршака, вышла уже третьим изданием, два первые — по 60 т., это почти наши тиражи. Ильин работает сейчас над книгой по электрификации, он — туберкулезный, и о нем Халатову следовало бы позаботиться. Это — умный и очень талантливый парень.
Очень нравится англичанам «Путевка в жизнь», ее показывает «О<бщест>во друзей СССР», англичане единодушно аплодируют.
Чарли Чаплин хочет, чтобы его пригласили в Союз, желает познакомиться с нашим кино. Едет к нам работать сын Уэллса, биолог, говорят, весьма талантливый. Жена его — член английской компартии.
О Франции говорят: «Лаваль съел Бриана», французы боятся немецкой революции, но боятся и Гитлера. Страхи эти делают галлов еще более ограниченными и тупыми мещанами. Впрочем — все это Вы сами знаете. Есть слухи, что Гукасов потерял кучу денег на фунте и закрывает «Возрождение». Но — перестану засорять внимание Ваше слухами и анекдотами. Разрешите поговорить о делах.
Мне показалось, что в последнем свидании нашем мы окончательно договорились о типе издания «Ист<ории> гр<ажданской> войны»: каждый том пишется по программе, намеченной планом, каждый том представляет собою связанное — исторически и хронологически точное — и популярное изложение хода событий вооруженной классовой борьбы по областям; материалом для каждого тома служат: воспоминания и мемуары участников, проверенные и обработанные военными историками и историками-марксистами, а также — в целях особенной яркости и популярности — отшлифованные литераторами-художниками. Это и должна быть «история» в подлинном смысле понятия. Все же, что — по тем или иным причинам, напр<имер> по причине художественной цельности, по объему, по форме: романы, пьесы, стихи, рассказы, — не пойдет или может нарушить связность исторического изложения, — все это издается в форме сборников, альманахов, как добавление к истории, как отдельная серия «Материалов по ист<ории> гр<ажданской> войны». Так договорились мы, не правда ли? Но после моего отъезда состоялось заседание, на котором вопрос о типе издания снова был поднят и решен неправильно: все 15 т. — сборники разнообразных статей беллетристов, мемуаристов, военных и политических историков. Я продолжаю твердо стоять на моей точке зрения: невозможно, чтобы генеральный секретарь партии и наркомы: военный, просвещения — подписывали как редактора какие-то чертовы альманахи. Невозможно это! Вы неизбежно рискуете скомпрометировать и себя —
Разрешите мне предложить схему еще одного издания, которое надо выпустить к 15 Октябрю и которое мне кажется совершенно необходимым. Основная посылка, оправдывающая это издание, такова: наша молодежь не исчерпывается комсомолом, за пределами этой организации остаются сотни тысяч юношества, которое политически и культурно воспитывается — если оно вообще воспитывается — по газетам. С полной уверенностью и на основании сотен писем говорю: газеты юношество — особенно крестьянское — читает плохо и многое в них понимает с трудом, а иногда и превратно. Это объясняется и его малограмотностью, и напряженной работой. Работая на том или ином заводе, в том или ином колхозе, человек ограничен интересами своей работы и мало интересуется — или же вовсе не интересуется — тем, что происходит за пределами его колхоза или завода. Есть немало болванов, которым размах соцстройки совершенно не понятен, и они спрашивают: «К чему все это?» Я знаю — вижу по тону писем, — что вопрос этот ставят преимущественно болваны из среды, чужеродной рабочему классу, — интеллигентской, крестьянской, — но мы не должны забывать, что они вращаются среди рабочей молодежи и что скептицизм их невежества может влиять и, конечно, влияет на рабочую молодежь. С этим нужно бороться. Нужно, чтобы каждая единица, принимая частичное участие в создании новой действительности, видела по возможности ясно всю массу практических результатов воплощения классовой рабочей энергии в социалистическое дело. Поэтому я предлагаю издать к 15-му году книгу под заголовком: «К чему все это?» или под каким-либо другим, который ЦК признает более удобным.
Приблизительная схема книги, мне кажется, должна быть такова:
1. Что такое большевизм?
Краткий очерк политико-экономических учений XVIII — XIX в<еков> до Маркса. Ход действительности — развитие капитализма — всегда обгонял эти учения, оставляя их сзади себя. Маркс, опираясь на историю борьбы классов, обогнал социалистов-реформистов, показал пути будущего.
Его способность «предвидения» основана на глубоком знании истории.
2. Марксист Ленин. Возникновение революционного социализма, рост, превращение капитализма в империализм. Разбор понятий: эволюция — революция, реформизм — революционизм.
3. Очерк культурно-экономического состояния царской России. «Крестьянская страна». Промышленно-техническое и культурное бессилие ее. Угроза поглощения России капиталистами Европы. Непонимание этой возможности эсэрами, отношение к этой возможности буржуазии, либералов.
4. Война 14 — 18 гг. Ее причины и неизбежность.
5. Историческая необходимость возникновения и развития большевизма в общих условиях русской жизни.
6. Гражданская война и победа рабочего класса, руководимого партией большевиков.
7. Начало восстановления хозяйства страны. «Неп». Передышка. Уход Ленина. Колебания внутри партии вправо и влево. Причины колебаний. Генеральная линия.
II часть
15 лет работы.
Показать ее по областям промышленности, по каждой отдельно, и сравнительно с ее состоянием до победы рабочего класса. Но здесь я воздержусь от указаний, тут должны планировать люди более компетентные, чем я. Дать общий итог всего, что сделано, в цифрах и графически. Подвести итоги научной, технической работе, изобретениям специалистов, рабочему изобретательству, подсчитать все открытия рудных и удобрительных залежей. Рассказать о значении хибинских апатитов, калийных солей Соликамска
Осушить 67 мм. га болот, добыть из них 22 мм. тонн сухого торфяного топлива. Утилизировать солому, как топливо, путем прессования ее. Орошение засушливых местностей. Распределение хлебных злаков по почвам, наиболее удобным для их плодородия: пшеница вся сеется в одном месте, рожь вся — в другом, ячмень весь — в третьем. Электрификация всей страны. Соединение каналами Белого моря с Балтийским, Каспийского — с Черным. Выход Сибири в Средиземное море. И т. д. — дать весь план будущих пятилеток, а в заключение рассказать, почему современные буржуазные государства не могут ставить перед собою такие задачи и не в силах решать их.
III-я часть.
Отвечает на вопрос: к чему все это? Здесь нужно изобразить по возможности детально — будущее социалистическое общество и положение в нем человеческой единицы. Эту часть — на мой взгляд — должны написать литераторы-художники, и тут я, в числе других, предлагаю свое участие. Само собою разумеется, что эта схема должна быть разработана более солидно. Если Вы согласитесь с необходимостью издания такой книги, я очень просил бы Вас немедля принять практические меры к разработке плана,
Выпустив такую книгу осенью 32 г., полезно было бы, мне кажется, издавать с 33-го ежегодные популярные итоги работ, произведенных во всех областях государственного строительства. Это было бы крайне полезно для дела политического и культурного воспитания масс. А работа — простая.
Далее: давно уже необходима небольшая популярная книжка для масс, тема книжки: «Как в Союзе Советов создаются законы?»
Это очень простая задача: нужно рассказать, как создают законы в буржуазных странах, где законодательная работа идет сверху вниз, от парламентов, которые защищают интересы командующего класса; затем проследить и рассказать, как где-нибудь в деревне, в колхозе, в фабкоме зарождается на почве нужд рабочих или крестьян нечто, что затем получает форму правительственного декрета, — законодательство снизу вверх.
С большой радостью извещаю Вас о следующем: три недели тому назад в Лондоне вышла книга весьма известного популяризатора науки доктора Бернгарда Россель. Одна из глав этой книги говорит о необходимости для медицинской науки перейти к эксперименту с человеком, изучать работу его организма и нарушения этой работы на нем самом. Как видите — идея, о которой я беседовал с Вами и которая получила Ваше одобрение, — «носится в воздухе», иными словами: это признак ее жизненности и практичности. Еще более радует меня то, что Россель признает практическое осуществление этой идеи невозможным в консервативной Европе и по силам только Союзу Советов.
В Лондон послана телеграмма, прошу, чтоб главу, посвященную этому вопросу, немедленно перевели и прислали мне. Перевод — и всю книгу — я пошлю Вам, а копию перевода т. М. Ф. Владимирскому для его осведомления. Вас буду просить о разрешении напечатать эту главу для того, чтобы поколебать консерватизм наших медиков и смягчить их боязнь за свои репутации. Теперь, опираясь на Росселя, я стану пропагандировать эту идею с большей настойчивостью. Не сомневаюсь в Вашей помощи этому делу, — настоящее, большевистское, революционное дело!
Все никак не могу «выписаться» до конца! Вот еще, дорогой Иосиф Виссарионович, серьезное дело, оно касается изобретений известного Вам А. М. Игнатьева. Человек, как Вы знаете, слишком поглощенный своей работой изобретателя, он глубоко непрактичен, и, как Вы увидите из прилагаемой записки работавшего с ним в Берлине инженера Сбарского, его патенты могут потерять значение. А в то же время мечта Игнатьева дать стране, путем продажи патентов, десятки миллионов валюты, — отличная мечта. И патенты, как говорят, действительно стоят огромных денег. Поэтому я бы полагал, что советы, изложенные в записке Сбарского, нужно немедля принять и выполнить. Так как работам Игнатьева помогает Генрих Ягода, я посылаю ему копию записки Сбарского, а Вас прошу взять людей, коим сие надлежит знать и делать, за шиворот, встряхнуть их и привести в движение.
А. Пешков.
Сбарского я видел в Берлине в Полпредстве, это очень серьезный человек, тоже изобретатель.
На этом я хотел кончить длинное мое послание, но вот мне прислали фельетон Ходасевича о пьесе Булгакова. Ходасевича я хорошо знаю: это — типичный декадент, человек физически и духовно дряхлый, но преисполненный мизантропией и злобой на всех людей. Он не может — не способен — быть другом или врагом кому или чему-нибудь, он «объективно» враждебен всему существующему в мире, от блохи до слона, человек для него — дурак, потому что живет и что-то делает. Но всюду, где можно сказать неприятное людям, он умеет делать это умно. И — на мой взгляд — он прав, когда говорит, что именно советская критика сочинила из «Братьев Турбиных» антисоветскую пьесу. Булгаков мне «не брат и не сват», защищать его я не имею ни малейшей охоты. Но — он талантливый литератор, а таких у нас — не очень много. Нет смысла делать из них «мучеников за идею». Врага надобно или уничтожить, или перевоспитать. В данном случае я за то, чтоб перевоспитать. Это — легко. Жалобы Булгакова сводятся к простому мотиву: жить нечем. Он зарабатывает, кажется, 200 р. в м<еся>ц. Он очень просил меня устроить ему свидание с Вами. Мне кажется, это было бы полезно не только для него лично, а вообще для литераторов-«союзников». Их необходимо вовлечь в общественную работу более глубоко. Это — моя забота, но одного меня мало для успеха, и у товарищей все еще нет твердого определенного отношения к литературе и, мне кажется, нет достаточно целой оценки ее культурного и политического значения. Ну — достаточно!
Будьте здоровы и берегите себя. Истекшим летом, в Москве, я изъяснялся Вам в чувствах моей глубокой, товарищеской симпатии и уважения к Вам. Позвольте повторить это. Это — не комплименты, а естественная потребность сказать товарищу: я тебя искренно уважаю, ты — хороший человек, крепкий большевик. Потребность сказать это удовлетворяется нечасто, Вы это знаете. А я знаю, как Вам трудно бывает. Крепко жму руку, дорогой Иосиф Виссарионович.
А. Пешков.
12.XI.31.