Собаки демоса
Со второй половины V в. до н. э. в греческих полисах появляются сикофанты (др.-греч. syke — смоковница + phaino — разоблачаю) — профессиональные доносчики, а часто и клеветники. Клеветничество издревле сближалось с доносительством, но в правовом смысле это неравнозначные понятия, поскольку донос характеризуется прямым умыслом и может содержать достоверные сведения.
Одни толкования связывают название сикофантов с запретом вывоза смоквы из Аттики, другие — с разоблачениями мелких воришек, что прятали смокву в широких одеждах. Сикофанты собирали компромат на влиятельных лиц для возбуждения против них судебного процесса. Часто ради сведения счетов, получения взяток и просто из черной зависти. В случае судебного выигрыша забирали себе часть штрафа или доли конфискованного имущества ответчика.
Паразитируя на законодательстве и жонглируя моралью, сикофанты охотились на состоятельных граждан, авторитетных ораторов, выдающихся полководцев. Потенциальные жертвы нередко брали сикофантов на содержание в целях защиты от недругов и конкурентов — эдакий античный аналог «крышевания». В народе сикофантство считалось зазорным, про-дажных и алчных клеветников называли «собаками демоса».
Величайший античный художник Апеллес был оклеветан соперником-завистником Антифилом, который ложно вывел его соучастником заговора против царя Птолемея. Правитель поначалу поверил Антифилу и хотел казнить предателя, но один из схваченных заговорщиков возмутился подлостью клеветника и засвидетельствовал непричастность Апеллеса. Птолемей признал невиновность Апеллеса, выдал ему сто талантов денежной компенсации, а впридачу Антифила в качестве раба.
В память об этом событии Апеллес написал картину «Клевета», которая не сохранилась, но ее описание вошло в трактат Лукиана Самосатского «О том, что не следует относиться с излишней доверчивостью к клевете» и затем стало устойчивым сюжетом изобразительного искусства.
Состязание в негодяйстве
На рубеже I-II вв. до н. э. в римский уголовный процесс чеканным шагом вошли делатории (лат. delatores — информаторы, осведомители), быстро ставшие ключевыми фигурами судебной системы. Сначала они извещали в основном о налоговых преступлениях, но скоро проникли во все сферы общественной и частной жизни. Честность первых делаториев сменилась продажностью и оговорами.
Обвинители, жившие исключительно на доходы от тяжб, а часто даже работавшие по найму, назывались квадруплатории (лат. quadruplatores). Им приходилось прилагать недюжинные усилия, дотошно выявляя финансовые нарушения и стаптывая сандалии в бесконечных розысках и преследованиях.
Ораторская слава Цицерона началась с выступления по делу Секста Росция, огульно обвиненного в отцеубийстве. Процесс был с блеском выигран. Впоследствии Цицерон настойчиво призывал как можно жестче ограничивать иски делаториев, презрительно называя их «кляузными дельцами» и «лаятелями на клепсидру».
В трактате «О республике» Цицерон напоминает римский «Закон Двенадцати таблиц», который предусматривал смертную казнь за сочинение и распевание клеветнических песен. Клеветников наказывали также бритьём головы и бровей и выжиганием на лбу клейма «С» — от calumniātor (клеветник).
Культ клеветы пошатнулся правлением Марка Ульпия Траяна (98−117 н. э.), который прекратил обвинительные дела по оскорблению императорской особы и величия римского народа. После скорого суда все изобличённые доносчики были посажены на корабли и отданы на волю волн…
«Родственники инквизиции»
Примерно к началу IV в. профессиональное клеветничество начинает затухать. В христианском представлении очерняющий ближнего сам вверяется дьяволу, который есть главный очернитель. В Откровении Иоанна Богослова дьявол назван не иначе как «клеветником, клевещущим пред Богом день и ночь» (diabolos — ложный обвинитель, рассеиватель клеветы).
Эльвирский собор 306 г. установил отлучение от Церкви христиан, по доносу которых лишались не только жизни, но и свободы другие христиане. Непримиримый борец с клеветниками император Константин Великий распорядился применять к ним смертную казнь с предварительной пыткой и вырыванием языка — дабы не клепали на ближних. Но клевета продолжала язвить и мир, и клир, найдя прибежище в догматических спекуляциях: всякого инакомыслящего можно было обвинить в ереси.
Мощной опорой Святейшей Инквизиции было тайное осведомительство. Место сикофанта и делатория заняла зловещая фигура т. н. родственника инквизиции. За этим ласково-циничным названием скрывался наемный ловкач по части обвинений, который указывал на всякого «впавшего в ересь».
Кто только ни состоял в громадной армии «родственничков»: военные и торговцы, художники и поэты, неотесанные простолюдины и придворные особы. Доносчики рекрутировались также из церковных прихожан, которым выдавались индульгенции (отпущения грехов) за доносительство на вероотступников. На улицах размещались особые ящики для анонимных жалоб. В Венеции сохранился знаменитый «Зев льва» — стенное окошко, в которое нашептывались поклепы дежурному инквизитору.
От пасквиля к гражданскому доносу
В XV веке в лексикон клеветы входит слово пасквиль — так начинают называть упоминаемые еще в античных источниках письменные сочинения, содержащие ложные порочащие сведения и жалобы (лат. liber famosus). По одной версии, слово образовано от фамилии римского башмачника Пасквино, автора ядовитых эпиграмм на власть. Согласно другой версии, пасквиль происходит от Pasquino — народного названия римской статуи, на которую по ночам приклеивались pasquinades — обличительные листки, анекдоты, карикатуры.
В 1606 году в английское право входит понятие мятежная клевета (seditious libel) как уголовное деяние, караемое пожизненным заключением. В отличие от мятежных речей — устных выпадов против государственной власти, «мятежная клевета» фиксировалась письменно. При этом социальные «верхи» не могли обходиться без доносчиков, а «низы» не хотели их терпеть. Курфюрст Кельна жаловался в 1686 г. на отсутствие претендентов на фискальные должности, поскольку люди «боялись презрения и поношения соседей».
Вторая треть XVIII в. примечательна протестами против поощрения доносительства. Главный выразитель этой прогрессивной идеи итальянский экономист и публицист Гаэтано Филанджиери в трактате «Наука о законодательстве» настаивал: все доносы должны игнорироваться официальными органами.
Во время Великой французской буржуазной революции анонимные доносы массово выкашивали политических врагов. Только за год правления якобинцев казнили около 12 тыс. человек. А в 1791 году французским законодательством было установлено понятие гражданского доноса (dé lation civique) — обязательного для всех совершеннолетних граждан.
Аллегории Клеветы
В конце XV столетия Боттичелли, вдохновленный описанием Лукиана, реконструирует историю Апеллеса на большом аллегорическом полотне «Клевета» (см. фото лида). Восседающий на троне ослоухий царь Мидас воплощает Глупость и Легковерие. Его крепко держат за уши Подозрение и Невежество, а сама Клевета выступает вместе с Завистью в сопровождении Обмана (в другой трактовке — Злобы и Коварства).
Падуанский мастер Мантенья сохраняет логическую последовательность легенды, располагая персонажей картины слева направо и делая подписи под каждой фигурой рисунка. В этом римейке античного сюжета Клевета приближается уже не взволнованно, а надменно и даже торжествующе, уверенная в своем могуществе.
Творческую лепту в трактовку клеветы внес и Брейгель. Легковерный царь изображен у него не столь уничижительно — с большими, но все же не ослиными ушами. Невежество и Подозрительность ничего не нашептывают, лишь заинтересованно наблюдают. Ложь с Коварством не приукрашивают Клевету, просто идут вместе с ней.
Итальянский художник Каррачи помещает образ Клеветы в иной контекст, аллегорически изображая ее незавидную перспективу. Спасенная Временем из колодца Правда попирает жалкую распластанную на земле фигуру Клеветы. Стоящие друг против друга Эвентус и Фелицитас — персонификации успеха и счастья — словно бы вживую подтверждают объективность такого положения вещей.
Заметно отличается от предшествующих трактовка Рубенса: Зависть — наставница Клеветы изображена не то змееподобным человеком, не то человекоподобной змеей. В рубенсовской интерпретации Афина Паллада с копьем берет на себя функцию Истины, останавливая за руку разгоряченного правителя-судью.
В XIX веке полотно Апеллеса интерпретируется преимущественно как уже застывший во времени мифологический сюжет, помещенный в изящную историческую рамку. На картине американского художника Джона Вандерлина персонажи графически условны и больше напоминают мраморные скульптуры, чем живописные фигуры.
К боярину с наветом
Первым упоминанием о клевете в истории отечественного права считают «Русскую Правду» Ярослава Мудрого, где была статья «О поклепной вире» с описанием ложного обвинения в убийстве. Специальный состав клеветы здесь еще отсутствует, говорится только об ответственности за лживые обвинения.
В Уставе Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных впервые содержится указание на клевету как отдельное преступление, выделяется ее юридический состав. Клевета именуется здесь «уреканием» и не дифференцируется от оскорбления. В Кормчей Книге клевета каралась по принципу талиона (лат. talis — такой же), равного возмездия: наказание воспроизводило вред, причиненный преступлением.
Устав князя Ярослава о церковных судах (XIV в.) уже предусматривал ответственность за заведомо ложное обвинение в виде штрафа, размер которого определялся социальным положением и сословной принадлежностью клеветника.
В Судебнике 1497 г. впервые появляется понятие ябедничество — ложное обвинение. Слово ябеда пришло в русский язык из древнескандинавского, где означало службу, должность. Изначально ябедником назвали чиновника, но многие служащие показывали себя не с лучшей стороны — и ябедами стали называть доносчиков, в том числе клеветников. Ябеда была общим наименованием ложного обвинения, в качестве юридического термина чаще употреблялось слово поклеп (поклепное дело, поклепное челобитье).
Доносы обыкновенно именовались довóдами и изветами (от «извещать»). Более знакомое нам слово навет употреблялось чаще в расширительном смысле «козни, наущение». Слово доносчик в нынешнем значении вошло в употребление примерно в 1760-е гг.; прежде оно означало просто сообщение о чем-либо. Синонимами клеветнического обвинения и лжедоноса в разных контекстах были затейный (вымышленный), облыжный, напрасный, недельный.
При Михаиле Федоровиче возник, а при Петре I закрепился особый порядок участия в политическом сыске, выражавшийся формулой «Слово и дело (государево)!». Громогласное произнесение этой фразы в людном месте означало готовность дать показания о государственном преступлении. Этими словами начиналось большинство доносов. Крепостные часто кричали на помещиков «слово и дело» только за истязания и притеснения. Народная ненависть к доносчикам отражена в пословицах: Доносчику — первый кнут; Ябедника на том свете за язык вешают; Бог любит праведника, а черт — ябедника.
В петровские Воинские артикулы 1715 года входила отдельная глава «О поносительных письмах, бранных и ругательных словах», где клевета рассматривалась как отдельное преступление и разделялась на устную и письменную. Последняя именовалась пасквилью (в женском роде) и считалась более опасной ввиду анонимности.
Екатерина II запретила «ненавистное изражение Слово и дело», за которое отныне предписывалось «наказывать так, как от полиции наказываются озорники и бесчинники». Клеветников клеймили литерами «Л» и «С», означавшими «ложный свидетель». Пасквили публично сжигались под барабанный бой на городских площадях. Однако и при Екатерине, которой приписывают афоризм «Доносчики нетерпимы, но доносы полезны», изветчиков не стало меньше.
Фискалы, филеры, сексоты
Не исчезают и доносчики-профессионалы — меняются только их названия.
В 1711 году учреждена сначала должность фискала (лат. fiscus — корзина; касса, казна, финансы), обязанного надзирать за исполнением чиновниками государственных служб и царевых поручений, а затем и обер-фискала — высшего должностного лица по тайному надзору за финансовыми и судебными делами. В случае выигрыша половина изъятого имущества или штрафа — и он незамедлительно превратился в завзятого клеветника. В фискалы рвались столь же рьяно, как нынче рвутся в депутаты, что даже вынудило власти ввести ограничения на эту должность.
В XIX в. агенты Охранного отделения и уголовно-сыскной полиции, занимавшиеся наружным, уличным наблюдением и негласным сбором информации, получили название филеров (фр. fileur — сыщик), или попросту наружников. Бранно-пренебрежительно их называли шпиками, топтунами, подошвами.
В конце XIX в. появляется понятие сексот (сокращ. «секретный сотрудник») — штатный осведомитель жандармских управлений. Затем это понятие перешло в лексикон советских силовых ведомств. Поставщик эпизодических сведений звался на жаргоне штучником. В период СССР из воровского жаргона народным лексиконом заимствуются именования доносчиков стукач и дятел. Менее употребительные синонимы — шептун, шестак, зуктер.
Национальный спорт
В период Октябрьской революции, Гражданской войны и далее по нарастающей клеветничество формирует образ «классового врага». В 1918 г. одиозную фигуру предателя и доносчика отливают в пятиаршинный памятник Иуде Искариоту и торжественно устанавливают в Свияжске. Правда, грозящий пальцем небу Иудушка не простоял и двух недель — был потихоньку демонтирован и утоплен в Волге.
Примечательно уточнение в комментариях к Уголовному кодексу 1926 г.: «Государству и обществу важно знать, что из себя представляет тот или иной гражданин. Тот, кто сообщает о таком согражданине что-либо, хотя бы и позорное, конечно оказывает тем помощь в деле оценки его личности». Клевета вновь становится легитимной и поощряемой практикой.
Как и встарь, клеветники доходили до вершин наглости на грани с комизмом. В 1939 году на XVIII съезде партии Жданов с явным неудовольствием докладывал: «В некоторых организациях клеветники настолько распоясались, что кладут ноги на стол». Анонимки на неугодных сослуживцев, чиновников-бюрократов, зарвавшихся работников торговли, соседей по коммуналке — разновидность «национального спорта» всего периода СССР.
***
Недавно английский художник Освальдо Масиа реконструировал Апеллесову «Клевету» с помощью… запахов, специально для этого созданных голландским парфюмером Рикардо Моя, и поместил их в контейнеры маятников, раскачивающихся с разной амплитудой в пустом пространстве. Получилась модель собирательного ольфакторного образа клеветы, образованного эмоциями персонажей картины. Так античный сюжет встроился в бесконечный ряд возможностей творческого самовыражения.