А. Кузнецов: Имя Маргариты де Валуа окутано множеством мифов и легенд. Но истинное лицо французской принцессы расходится с сегодняшним представлением о ней. Королева Маргарита переименовалась в «Марго» после романа Александра Дюма «Королева Марго». Однако при жизни сначала принцессу французскую, а затем королеву Наваррскую так никто не называл.
С. Бунтман: Даже братья?
А. Кузнецов: Единственный случай, который, видимо, и попался на глаза Дюма: Карл IX несколько раз называл свою сестру не Маргаритой, а по-братски — Марго.
С. Бунтман: То есть «королева Марго» — это полностью изобретение Дюма.
А. Кузнецов: Да. Правильно — Маргарита Наваррская. Однако так сложилось, что данное словосочетание, это имя, закрепилось за другой женщиной.
С. Бунтман: За двоюродной бабушкой Маргариты.
А. Кузнецов: Совершенно верно. Которая была одной из первых женщин-писательниц во Франции.
С. Бунтман: «Гептамерон» — самое известное ее сочинение.
А. Кузнецов: Да. Была и еще одна Маргарита Наваррская, сицилийская королева XII века. О ней знают далеко не все.
Возвращаясь к Маргарите де Валуа или Маргарите Наваррской, вспоминается еще один миф, которому в значительной степени также способствовал Александр Дюма-отец. Заключается он в том, что Маргарита была образованнейшим человеком своего времени. Это не так. Встречаются даже такие оценки, что королева Наварры была весьма посредственных умственных способностей, хотя образование она получила вполне классическое. Небольшой отрывок из книги Элиан Вьенно «Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа» кое-что объясняет по этому поводу: «Большинству из этих девочек давали классическое и гуманитарное образование. Обучение древним языкам, почти всегда латыни, иногда греческому, было для них едва ли не обязательным этапом, к которому добавлялось изучение грамматики и риторики, благодаря чему принцессы Франции, Испании или Англии, как правило, с тринадцати-четырнадцати лет умели сочинять стихи или торжественные речи как по-французски, так и на латыни. Непохоже, чтобы Маргарита в юные годы была сверходаренным ребенком или особо блестящей ученицей — не осталось ни одного упоминания о ее достижениях, подобных тем, на какие были способны Екатерина Арагонская и ее сестра Хуана, Елизавета Тюдор, Джейн Сеймур и ее сестры или та же Мария Стюарт. Но мы знаем, что в двадцать лет она в совершенстве понимала латынь и что она читала по-гречески. По ее сочинениям мы также видим, что она, как и все дети, обучавшиеся в то время, была воспитана на культе героев благодаря чтению римских и греческих историков — Цезаря, Тацита, Плутарха, — а также рыцарских романов, столь модных в ту эпоху, включая неизбежного «Амадиса Галльского» Монтальво. Все принцессы также отличались широкой религиозной культурой и, наконец, все говорили на нескольких живых языках. Маргарита не стала исключением из этого правила: узнав очень рано азы итальянского и испанского, она освоит эти языки, по словам Брантома, владевшего ими, настолько, «словно родилась, была вскормлена и росла всю жизнь в Италии и в Испании». Одновременно с этими «науками» принцессу и ее сестер обучали дисциплинам более социального характера — музыке, танцам и верховой езде, трем сферам деятельности, в которых Маргарита позже будет отличаться».
С раннего детства рука Маргариты была предметом торга: сначала ее предлагали в жены Генриху де Бурбону, будущему королю Франции, с которым они, кстати, были близкими родственниками (их общим предком был Карл Орлеанский, отец Франциска I), потом дону Карлосу, сыну короля Испании Филиппа II, затем португальскому королю Себастьяну I.
С. Бунтман: Сама же Маргарита была влюблена в герцога де Гиза.
А. Кузнецов: Да. Об их бурном романе не говорил разве что ленивый, хотя прямых доказательств физической близости между ними нет.
Генрих де Гиз был хорош собой. Ему было слегка за двадцать, Маргарите порядка восемнадцати. Они были молоды, прекрасны, образованы, галантны… Говорят, что сама Екатерина Медичи (а решение вопроса о браках Маргариты было всецело в руках королевы-матери) обдумывала этот брак как союз с католической лигой, которую возглавляли де Гизы. Это могло быть вполне вероятным, даже разумным решением. Вроде бы даже дядюшка Генриха, на тот момент глава гизовского клана, в своих письмах достаточно фамильярно называл Маргариту «наша малышка». Но потом по политическим соображениям дело расстроилось.
С. Бунтман: Почему?
А. Кузнецов: Это был период, когда одна религиозная война во Франции сменялась другой. 8 августа 1570 года, за два года до бракосочетания Генриха Наваррского и Маргариты де Валуа, был подписан Сен-Жерменский мирный договор между гугенотами и католиками, который завершил третью религиозную войну во Франции. Наступил период шаткого, очень непрочного, но тем не менее относительного мира между двумя вышеуказанными конфессиями, мира, который впоследствии будет подтвержден свадьбой, а через несколько дней взорван чудовищными событиями Варфоломеевской ночи.
Так вот, подписание Сен-Жерменского мира выдвинуло идею продолжения укрепления союза между гугенотами и католиками на первый план, поэтому 18 августа 1572 года девятнадцатилетняя Маргарита была выдана замуж за одного из лидеров гугенотов, восемнадцатилетнего Генриха де Бурбона, короля Наваррского. К сожалению, семейная жизнь молодых супругов не сложилась. Развод был неминуем.
С. Бунтман: Даже так?
А. Кузнецов: Да. Генрих Наваррский, как известно, был человеком любвеобильным. Кто-то из дотошных историков даже подсчитал, что количество фавориток (более или менее достоверно известных) французского короля за всю его жизнь колеблется в пределах пятидесяти дам. Некоторые из них очень хорошо известны: Габриэль д’Эстре, Генриетта д’Антраг. Первая, например, несмотря на наличие законной королевы, всюду сопровождала Генриха (даже в военных кампаниях,) родила ему четырех детей. И по мере того, как дети один за другим появлялись на свет, д’Эстре все больше и больше чувствовала, что должна, как и полагается метрессам, занять место официальной жены монарха.
Однако возникло препятствие: д’Эстре хоть и была дамой благородной, но все же не королевских кровей. И если бы брак между ней и Генрихом свершился, то была бы нарушена многовековая традиция.
Стоит отметить, что Генрих, уже будучи королем, эту ситуацию всерьез обдумывал. 3 февраля 1595 года парижский парламент занес в свои реестры королевский манифест, в котором есть любопытный отрывок: «…Почему желанием нашим было иметь потомков для наследия власти королевской. Так как Господу доныне еще не угодно было даровать нам детей от законного брака вследствие десятилетней разлуки нашей с супругой, мы возымели желание в ожидании законных наследников обрести иных, в семьях достойных и почтенных… Посему, сведав о высоких достоинствах и совершенствах ума и тела, соединенных в особе нашей милейшей и возлюбленнейшей госпожи Габриэли д’Эстре, мы в течение нескольких лет искали ее расположения, как наиболее соответствующего нашим видам. Сближение наше с этой особой казалось нам тем возможнее и для совести нашей необременительнее, что брак ее с господином де Лианкуром признан расторгнутым и уничтоженным на основании существующих узаконений. Вследствие этого упомянутая дама после долгих наших домогательств, равно и повинуясь власти нашей, согласилась на предложения наши, и Богу угодно было даровать нам от нее сына, именуемого поднесь Цезарем с титулом господина (Monsieur). Кроме естественных чувств милосердия и любви родительской, как к родному детищу, мы при виде щедрых даров Бога и природы, которыми оделен новорожденный, питаем надежду, что дары эти с годами в нем разовьются, приумножатся и что от этой отрасли будут обильные плоды…»
С. Бунтман: Получается, что Генрих всерьез собирался жениться на д’Эстре, а этим манифестом закладывал определенный фундамент.
А. Кузнецов: Совершенно верно. И логика здесь вполне прагматическая.
С. Бунтман: Жена не может родить мне наследника, а фаворитка смогла.
А. Кузнецов: Да. К тому же дитя подавало большие надежды.
С. Бунтман: Чем не повод для развода?
А. Кузнецов: В принципе, против развода Маргарита не возражала. Она прекрасно понимала, что у нее с Генрихом, как говорится в народе, горшки уже побиты, но перспектива увидеть на своей месте даму легкого поведения казалась ей совершенно невозможной. Начались длительные переговоры. Находясь под домашним арестом, 14 мая 1598 года Маргарита из замка Юссон пишет письмо некоему Никола де Нефвилю, сеньору де Виллеруа: «Господин де Виллеруа, я узнала с облегчением, посредством господина Эрара, что дело, с которым я его отправила, передано Вам с заверением, что оно будет решено не в ущерб моим интересам; я убеждена совершенно, что именно такова воля короля.
Я всегда была готова повиноваться королю и подтвердила это ему в предыдущем представлении, аналогичном настоящему, которое я направила по его первому требованию. То же самое я делаю и на этот раз, поступаясь своим положением к удовлетворению Его Величества. Я умоляю его единственно, и прошу Вас уважить меня и поспособствовать в этом деле, предоставив возможность сохранить мое содержание в соответствии с моим рангом, что я детально изложила в мемуаре, который доверила господину Эрару и который Вы увидите. В связи с чем я прошу Вас оказать мне дружескую услугу ради памяти короля Карла, моего доброго брата. Вы должны помнить, как он любил меня. В память об этом, я верю, что не буду лишена Вашей дружеской поддержки, которую очень ценю и весьма желаю. При первом же важном случае я не премину это подтвердить.
Я не прошу ничего, что может навредить королю и его Государству, и, отказавшись, ради исполнения воли короля, от многих почестей, королевских отличий и содержания, передала королю [право получать] двадцать три тысячи экю ренты с моих владений в Пикардии и десять тысяч франков, которые были дарованы мне моими братьями. После того как я вернула названные владения, а тому уже четыре года, мои кредиторы, переставшие извлекать из них доходы, свои требования увеличили на треть, что доставляет мне уже долгое время такие неудобства, каковых я еще не испытывала…»
С. Бунтман: Иными словами, Маргарита хочет ренты.
А. Кузнецов: Да. Причем достаточно серьезной. В конечном итоге сумма составит порядка 250 тысяч экю.
С. Бунтман: Хорошо.
А. Кузнецов: Отступные, что называется.
В марте 1599 года Маргарита пишет Диане де Валуа, герцогине Ангулемской, своей единокровной сестре, следующее: «Сестра моя, я тщательно просмотрела содержание представлений, уже Вам направленных, и нахожу, что мы оба, я и король, совершили ошибку: его [ошибка] заключается в том, что [эти представления] в их нынешнем виде папа, несомненно, сочтет недостаточным основанием для признания недействительным нашего брака, чего желает король, и откажет ему [в этом]…»
С. Бунтман: А что за представления?
А. Кузнецов: Генрих и Маргарита попытались разыграть карту, что их брак был недействительным с самого начала, поскольку не получил папского одобрения. Но затея эта не прошла. Тогда Маргарита решила предложить другой вариант: «Моя же состоит в том, что я выражаю очень постыдную для себя просьбу — чтобы мое замужество было объявлено недействительным [после того, как] я жила с королем как супруга со своим мужем. Все это подвигло меня переписать оба представления, которые я Вам [вновь] направляю…».
Иными словами, идея Маргариты заключалась в том, чтобы во всеуслышанье заявить, что они с королем, будучи в браке, никогда не жили вместе как супруги. Собственно поэтому у них и нет детей.
В своем (достаточно длинном) письме Маргарита постоянно напоминает, что все эти вещи крайне унизительны для нее, постыдны. То есть косвенно намекает на увеличение ренты.
С. Бунтман: На чем остановились в итоге?
А. Кузнецов: Ну, во-первых, в апреле 1599 года умирает Габриэль д’Эстре (существует версия, что ее отравили). Это событие сломало последний лед в отношении папы Климента VIII к этому проекту. То есть стало понятно, что Генрих не женится на своей фаворитке. К тому же вовсю шло зондирование почвы по поводу заключения брака между Генрихом и Марией Медичи.
Что касается Маргариты де Валуа, то она получила значительные денежные пожалования: земли и, соответственно, ренту с них в Пикардии. Еще до гибели Генриха она вернулась в Париж, где построила очень элегантный дворец, в котором принимала поэтов, писателей, ученых, музыкантов.
С. Бунтман: Говорят, что Маргарита де Валуа очень хорошо относилась к дофину, будущему Людовику XIII.
А. Кузнецов: Совершенно верно. Стоит отметить, что с Марией Медичи у нее установились более чем политесные отношения. Сохранилась переписка, в которой жены Генриха Наваррского общаются очень корректно. Кстати говоря, когда у экс-супруга начнут появляться дети от второй жены, Маргарита очень тепло будет его поздравлять.
С. Бунтман: Вот такая история с неплохим финалом.