Мемуары Рохуса Миша, курьера, телефониста и телохранителя Гитлера, на русском языке изданы только частично. Между тем, свидетельства этого «маленького человека» по вопросам, до сих пор воспринимаемым как дискуссионные, — дополнительный аргумент в спорах историков. Какой была обстановка в последние дни в фюрербункере, как Молотов повлиял на решение о его строительстве и был ли у Гитлера двойник, который умер вместо него 30 апреля 1945 года?
Рохус Миш, родившийся в 1917 году в простой рабочей семье, попал в преступную организацию СС, в общем, случайно. В возрасте 20 лет он, беспартийный, никогда не интересовавшийся политикой, стал рядовым «Лейбштандарта СС Адольф Гитлер». Многие его товарищи оказались там просто потому, что служба в этих особых войсках была неплохим социальным лифтом. Когда в 1940 г. в Begleitkommando (отряд сопровождения) фюрера появилось свободное место, начальник Миша порекомендовал хорошо дисциплинированного ответственного солдата. Так тот стал тем, кто до конца войны выполнял мелкие поручения человека, которого все вокруг называли просто «шеф»: возил служебную почту, письма и пироги его сестре, управлял телефонным коммутатором и просто был под рукой.
За всю войну Миш не сделал ни одного выстрела, не занимался политикой и не задавал вопросов. Статист на сцене истории, Миш наблюдал за происходящим в жизни Гитлера до 1 мая 1945 г. и обрёл голос только после 2004 г., когда вышел фильм Оливера Хиршбигеля «Бункер» (частично снятый в Санкт-Петербурге) о последних днях жизни фюрера. На тот момент он оставался последним живым свидетелем самоубийства Гитлера и остро критиковал кинокартину, «опереточную драму», в которой все паникуют, пьют и заходятся криком.
Миш вспоминал, что Гитлер до самого конца, когда все уже давно понимали, что война проиграна, оставался почти спокойным, методично приказывая продолжать сопротивление во что бы то ни стало. И ближайшее окружение продолжало работать, уже и не пытаясь влиять на фюрера.
После выхода фильма Миш получил известность и внимание публики. Через несколько лет были опубликованы его мемуары «Последний свидетель» (Der letzte Zeuge), частично изданные на русском языке под названием «Я был телохранителем Гитлера». Приводим наиболее интересные выдержки воспоминаний о бункере.
О 1940 г.: «Бункер фюрера, тот самый, в котором он совершил самоубийство, стал следствием визита в Берлин Молотова [12 — 13 ноября 1940 г.]. Накануне его отъезда в канцелярии был организован прощальный банкет в его честь. Я в тот вечер дежурил. После ужина Молотов откланялся. Я сопроводил его до машины, которая должна была довезти его до дворца Бельвю, резиденции для государственных гостей. Я укрыл его ноги пледом, чтобы не замёрзли.
Когда я вернулся в гостиную, […] я получил воздушную сводку. […] вражеский самолёт направляется к Берлину. Посол Вальтер Хевель опомнился первым: «Что мы будем делать с Молотовым, если самолёт пролетит над городом и сбросит бомбу нам на головы? У нас нет для него достаточно безопасного места!». И вот именно тогда, в ходе этого запоздалого обсуждения, Гитлер принял решение построить бункер, достойный называться бункером, и построить его в подходящем для этого месте. «Придёт время, когда не только отель «Адлон», но и глава германского государства сможет предоставить своим гостям достойное убежище», — заключил Гитлер».
В конце концов весной 1945 г. в бункере под рейхсканцелярией оказалась последняя ставка фюрера: «Гитлер выглядел очень усталым, на грани срыва, но всё равно он не опускал рук, видя реальное положение дел. Иногда он казался даже странно спокойным. Воздушные тревоги, бомбы и с каждым днём всё более очевидное поражение, казалось, нисколько не подрывали его авторитет. Бразды правления полностью оставались в его руках. Это понимали все. И все подчинялись шефу, только ему одному.
Атмосфера, царившая в камерах бункера, была давящая, мрачная и абсолютно некомфортная. Там не пили, как многие об этом говорили после войны. Бывало, что кто-нибудь наливал себе стаканчик спиртного, но не более того. А курение всегда было строжайше запрещено.
Фронт был прорван. 20 апреля в день, когда Гитлеру исполнялось пятьдесят шесть лет, советские танки подошли к окраинам Берлина. Город был практически окружён. Накануне, а может быть, даже в тот же день кто-то из спускавшихся в бункер сообщил, что уже слышны раскаты приближающейся артиллерии. Не знаю, как верховные руководители рейха поздравляли в тот день Гитлера. Всё, что я могу вспомнить, это что в тот самый вечер, вскоре после совещания, Геринг поспешно ушёл. Он решил той же ночью выехать на юг, где жили в безопасности в горах Оберзальцберга его жена и дочь.
В бункере царило спокойствие, напряжение улеглось. Вскоре в коридоре появился Бойгст, радиотехник, и передал своему начальнику Хайнцу Лоренцу телеграмму. Лоренц в абсолютной тишине прочитал депешу и молча пошёл в переднюю фюрера. Бойгст казался крайне взволнованным. Я подошёл к нему поинтересоваться, в чём дело. Он сказал, что получил сообщение от союзников с просьбой, чтобы Берлин продержался ещё как минимум две или три недели. По его мнению, это был верный знак того, что чересчур быстрое продвижение советских войск вызвало раскол среди антифашистской коалиции. В его глазах светился огонёк надежды. Когда Лоренц вышел от Гитлера, я повторил ему свой вопрос, и он поведал мне о содержании телеграммы.
— Что по этому поводу думает шеф? — поинтересовался я.
— Он просто сказал: «К чему это? Война в любом случае проиграна! Раньше надо было об этом думать!» — ответил Лоренц.
Слишком поздно.
В последние дни атмосфера становилась всё более странной. К страху начала примешиваться тоска. Как вырваться из этого гнетущего места? И как вообще выйти живым из бункера, не выдав предчувствия неотвратимой катастрофы? Эти вопросы мучили всех, но никто ничего не говорил вслух.
С рассветом [30 апреля] снова зазвучала канонада советской артиллерии. Сражались уже на Фридрихштрассе и на Потсдамерплац, в 300 метрах от нас. Гитлер в последний раз позавтракал, готовила всё та же Констанца Манциарли. Мы с ним встретились случайно в коридоре. Он был спокоен и молчалив. Пройдя мимо меня, ничего не сказал.
С близкими он прощался вместе с Евой Браун. Там были Мартин Борман, Йозеф и Магда Геббельс, генералы Кребс и Бургдорф, адъютант Отто Гюнше, камердинер Хайнц Линге, секретарши Траудль Юнге и Герда Кристиан и, вполне вероятно, Артур Аксман, Вальтер Хевель и Вильгельм Монке. Прощание было недолгим. Потом Гитлер и Ева в последний раз удалились в свою комнату.
Через некоторое время, когда мы сидели в помещении коммутатора вместе с Хентшелем и Рецлафом и разговаривали о чём-то своём, в коридоре раздался крик: «Линге! Линге! По-моему, всё!». Выстрела я не слышал.
Моментально воцарилась полная тишина. Никто не говорил ни слова. Через несколько секунд послышался шёпот. Я выглянул в коридор посмотреть, что там происходит. Вторая дверь тоже была открыта. Линге и Гюнше шли туда бок о бок. В глубине этой так называемой гостиной я увидел неподвижное тело фюрера. Внутрь я не заходил. Я был от него в шести метрах, может быть, чуть больше. Гитлер сидел на диванчике возле стола, уронив голову на грудь. Рядом с ним сидела Ева Браун, поджав ноги, склонившись к самым коленям.
Затем четверо мужчин вынесли тело Гитлера через запасной выход. Как сейчас вижу его ботинки, виднеющиеся из-под одеяла. В этот момент я ушёл, окончательно решив сообщить о случившемся Новой канцелярии».
На следующий день Рохус Миш был взят в плен советскими войсками. Его и других свидетелей смерти Гитлера допрашивали в Москве с величайшим пристрастием, следствие было уверено — Гитлер улизнул из Берлина, оставив вместо себя двойника. Отчаявшись, избитый до полусмерти Миш писал на имя Берии письмо с просьбой расстрелять его, так как он всё равно не может дать иных показаний, кроме как о смерти Гитлера. Не добившись от Миша результатов, его оставили. В 1953 г. он был освобождён и вернулся в Берлин. Только тогда он узнал о том, какие преступления совершались по приказу «шефа», который всегда был с ним вежлив и даже заботлив.
Миш — олицетворение солдата, который «хорошо выполнял свою работу, и всё», без вопросов, очарованный внешней стороной нацизма и дружелюбием Гитлера в личном общении с простыми немцами. Последний личный помощник Миша Андреас Б. в интервью автору этой заметки сообщал, что Миш и в последние годы жизни высказывался в защиту Гитлера, демонизируемого СМИ, стараясь не касаться вопроса концентрационных лагерей.
В детстве Рохуса, как и миллионы немецких детей, воспитывали в духе прусских добродетелей — подчинения, исполнительности, беспрекословной верности начальству. Миша, как и многих в нацистской Германии, поразила слепота и нежелание понять природу новой власти, даже когда «власть» годами находилась в соседней комнате. Лишь десятилетия спустя он признал, что, стоило ему захотеть, многое он узнал бы гораздо раньше.