Н. ВАСИЛЕНКО: Это программа «Книжное казино. Истории». Сегодня у нас в центре внимания 1990-е — время разочарования, надежд, больших потрясений, новых возможностей, время, которое с каждым годом всё больше обрастает какими-то мифами. У этой эпохи есть свой саундтрек. Именно о нём мы поговорим с автором книги «Российская поп-музыка на рубеже эпох: 1980−1990-е» культурологом Дарьей Журковой. Дарья, здравствуйте!
Д. ЖУРКОВА: Здравствуйте, Никита! Очень приятно.
Н. ВАСИЛЕНКО: Спасибо, что пришли. Сразу с места в карьер: можем ли мы говорить, что сегодня в массовой культуре мы наблюдаем некую моду на 1990-е?
Д. ЖУРКОВА: Да, безусловно, она есть. Причём мода наблюдается по-разному, в разных ракурсах. В частности в поп-музыке есть несколько аспектов этой ностальгии. Во-первых, ностальгия по самой музыке, по саунду. Причём тот саунд, который в своё время казался примитивным, сейчас кажется, что он несёт особую ауру, атмосферу той эпохи. И вот эти синтезаторные звуки пытаются воссоздать, стилизовать современное звучание под них. С одной стороны, есть звуковой пласт, который тоже такому подвергается ресайклингу. Есть пласт следующий: вещевая ностальгия. От той эпохи много осталось всего. И в частности очень любят гаджеты той эпохи, которые выглядят архаичными.
[Сборник: 1990-е]
Н. ВАСИЛЕНКО: Тетрис снова массово появляется. Пейджеры.
Д. ЖУРКОВА: И ещё магнитофоны, есть зарядники в виде кассет от магнитофонов. Много этих стилизаций. Вещевая ностальгия в поп-музыке тоже есть, она проявляется в клипах. Например, часто воспроизводится какой-нибудь прилавок. Например, в клипе у Димы Билана, который рефлексирует сразу о целом пласте этих песен 1980−1990-х. Есть такая песня у Оли Поляковой. Есть у Ольги Бузовой «Лайкер», который старательно это всё воспроизводит. Есть «Предприниматель» у Иды Галич. Там такой характерный типаж. Какой-нибудь рынок, низовая локация, но при этом заполнена вещами, продуктами, приметами из 1990-х. В клипах это так проявляется. И третье, в чём проявляется ностальгия о 1990-х в поп-музыке, это всевозможные герои. Например, у Иды Галич песня «Предприниматель» — это такая пасхалка, оммаж какому-нибудь а-ля «Бухгалтеру» группы «Комбинация». Тоже очень похожи. Правда, там типаж. Если бухгалтер несчастный еле до зарплаты доживает, то здесь совершенно другая история успеха. Есть герои а-ля из 1990-х. Не только предприниматель — успешный мужчина, который состоялся. Но есть ещё герой братка, который в 1990-х этих братков, чтобы у них был свой голос, этого не было. Были группы, которые стилизовались. «Отпетые мошенники», «Дискотека авария».
Н. ВАСИЛЕНКО: Это больше похоже на шпану. Братки — в первую очередь шансон.
Д. ЖУРКОВА: Ещё Серёга со своим «Чёрным бумером». Разухабистый, такой нахрапистый, без сильного интеллектуального бэкграунда. О них не писали песни. Вот Серёга — первый, кто написал. Ещё Сергей Шнуров со своим этим из «Чёрного бумера» лейтмотивом немножко приближался, но туда не ушёл, у него другой герой. И вот эти братки, которые были популярны, у группы Estradarada, «Вите надо выйти».
Н. ВАСИЛЕНКО: Из каждого телефона, мне кажется, звучало.
Д. ЖУРКОВА: Витя на репите. Это такой браток, но поданный очень эстетски. На самом деле этот дуэт — интеллектуалы, слухачи, они очень аккуратно работают с саундом, они делают эту эпоху, которая вдруг взорвалась. И другой пример — группа «Грибы» и «Между нами тает лёд». Там тоже такой более типологический набор тех же слов, таких фразеологизмов, без какой-то связки. Очень простые слова, понятные. И отношения, вроде бы, простые. И визуальный образ этих братков. По-разному ностальгия по 1990-м проявляется и пользуется большим спросом.
Н. ВАСИЛЕНКО: Давайте отделим мух от котлет. Как популярной музыке 1990-х удалось избавиться от негативного контекста. Если мы вспомним политиков, которые в сытые нулевые всегда вспоминали 1990-е, они вспоминали с негативным подтекстом, подчёркивая, что 1990-е — это хаос. А почему этого негативного контекста не возникает, когда мы обращаемся сейчас к музыкальной теме 1990-х?
Д. ЖУРКОВА: Там множество причин. Первая — та временная дистанция, которая прошла. И то, что ностальгирует больше всего по 1990-м две группы людей. Первая — те, у кого на 1990-е пришлось детство. А детство, каким бы оно сложным ни было, ассоциируется с тёплыми, трогательными воспоминаниями, так или иначе, это природа человека. И когда выросло поколение, к которому и я принадлежу, которое, вспоминая 1990-е, с этими песнями, которые тоже сейчас активно перепеваются, чего стоит перепевка «Розового фламинго» группы Cream Soda с Алёной Свиридовой. Cream Soda — ультрамодная, молодёжная, эстетская. И вдруг она, грубо говоря, опускается, чтобы перепеть шлягер 1990-х. С чего бы вдруг? Но там есть важное.
И вторая группа людей, которые обращаются к 1990-м, — это те, кто чуть-чуть не застал. На излёте 1990-х, в начале нулевых родившиеся, для них это такая очень приключенческая эпоха, авантюрная, непредсказуемая. Сейчас какая-то размеренность жизни. Жизненный путь так или иначе у людей складывается. Они представляют, что вот я пойду в школу, если буду хорошо учиться — пойду туда-то, если плохо — туда. А в 1990-е это нельзя было предсказать. Троечники становились суперуспешными, а отличники прозябали. Такая турбулентность эпохи для них очень привлекательна. И они об этом ностальгируют.
А что касается причины, почему именно музыка, ведь мы ностальгируем не только об эпохе, но и конкретной музыке, почему эти шлягеры поют. Даже Гречка перепевает «Отпетых мошенников». С чего это вдруг? Или та же Монеточка (по мнению властей РФ, является иноагентом) делает отсылки.
Н. ВАСИЛЕНКО: «1990-е убивали людей».
Д. ЖУРКОВА: Да, убивали людей, но это было суперинтересно, это было так классно. Такой экшн-фильм, а не эпоха как бы. Но у той же Монеточки (по мнению властей РФ, является иноагентом) в этой песне есть очень характерный и выдающий то, что она не жила в то время. У неё эта песня строилась на пентатонике. Китайская, как бы считается, национальная. Пентатоника — звукоряд, характерный для китайской музыки. И с помощью этого приёма достигается эффект, что Китай — это где-то далеко, что-то чужеродное, непонятное, загадочное. И с помощью этого средства она и пытается сказать, что она не есть native speaker этой эпохи, что для неё это нечто за её пределами, но очень притягательное, поэтому мы фантазируем, что там могло быть.
Почему именно эта поп-музыка? Там удивительное было время. С одной стороны, было такое отмежевание от советской эстрады и купание в проблемах частной жизни. Это бесконечное «ты» и «я», которое редко дотягивало до «мы». Там всё время была полярность. Нет счастья, постоянные перипетии, герои плачут, жалуются, бесконечные природные осадки, дожди, снега, холода.
Н. ВАСИЛЕНКО: Одинокие дома.
Д. ЖУРКОВА: Даже дома там были одинокие. Вот эта брошенность. С одной стороны, мы хотим забыть об этом коллективном «мы», от всего надо отмежеваться и всё бросить и кинуться в океан межличностных отношений. Это явно отмежевание от советской эстрады. Но тот период был таков, что всё-таки к поп-музыке относились серьёзно. Шлейф советской эстрады оставался в том, что её считали… Почему было такое возмущение «боже мой, что поёт современная молодёжь»… Постоянно какие-то публицистические программы возвращались к тому, куда мы катимся, послушайте, что поют. И это ожидание от музыки некоего источника какого-то такого пафоса жизни, жизненного кредо, ориентиров, это ожидание от поп-музыки… И это последнее время, когда мы все слушали примерно одну и ту же музыку. Сейчас мы имеем полную нишеизацию, ниши. И все сидят по своим маленьким кусочкам.
Н. ВАСИЛЕНКО: А с чем это связано? Из-за того, что у каждого есть смартфон и он может настроить свой плей-лист?
Д. ЖУРКОВА: Совершенно верно. Изменились механизмы распространения музыки. Мы сейчас все очень много слушаем музыки, но слушаем её исключительно фоном. А тогда, ещё в 1990-е, я по себе помню, что ты приходишь, грубо говоря, из школы, понятно, что делаешь или не делаешь уроки и садишься за магнитофон. Я вставляла кассету и слушала музыку целенаправленно. Я просто сидела и слушала музыку, что-то там себе домысливала, фантазировала. Я уделяла этому отдельное время.
Н. ВАСИЛЕНКО: Это как раз вопрос альбомного и клипового мышления.
Д. ЖУРКОВА: Да. В принципе отношения, что есть песня, что ты в ней хочешь, ты хочешь с её помощью скрасить какие-то свои процессы параллельные, такой эмоциональный фон, подкрасить, ауру себе создать. Или же ты хочешь как в полноценное художественное произведение туда погрузиться, попробовать понять, о чём. Или не понять, но почувствовать. Это, кстати, проблема вообще всей поп-музыки. Мне очень нравится цитата у Татьяны Чередниченко, что все в принципе понимают, о чём песня, но сказать, о чём она, не могут, сформулировать. Я вижу свою задачу в этом.
Н. ВАСИЛЕНКО: А не говорили о том, что у нас не осталось хороших музыкальных обозревателей?
Д. ЖУРКОВА: Нет, не скажу. На самом деле у нас очень хорошие есть обозреватели. Андрей Шенталь, Александр Горбачёв, Антон Вагин, Николай Овчинников. Есть целый ряд. Но проблема в том, что поп-музыка не тянет на то, чтобы анализировать слова. Это то, что мы быстро считываем и пытаемся в какую-то картину связать этот нарратив какой-то. Но там же у нас очень много сразу пластов идёт. Там же ещё музыка сама, которая только кажется примитивной. Пример: большинство песен 1990-х написано в миноре. Так же, как погодные осадки…
Н. ВАСИЛЕНКО: Но, может быть, следствие советского наследия?
Д. ЖУРКОВА: От противного. Там была претензия на мажор в 1990-е, жизнерадостность сидела в людях, поэтому музыка — море разливанное минора. Но при этом она не воспринимается настолько депрессовой, безвыходной. Она не кажется слишком отчаянной и печальной. Почему? При том что там тоже часто трагические, я бы сказала, слова. Там опять же музыка написано зачастую в быстром темпе. Печаль на драйве, отчаяние на драйве.
Н. ВАСИЛЕНКО: Надо добавить это в свой словарный запас.
Д. ЖУРКОВА: Печаль на драйве в том плане, что да, нам плохо, но мы не бездействуем, не растворяемся, а всё равно движемся, всё равно ощущение энергии, герой не умирает, не сдаётся, а продолжает бурлить, эта энергетика из него прёт, извините за жаргон. Там не всё так просто, как кажется. И поэтому эта музыка кажется НРЗБ по своему устройству, особенно с точки зрения современных всех технологий. Что мы только можем ни напихать, в каком только стиле можем сделать композицию. Человек, не имея никакого музыкального образования, с помощью компьютера может создать любую песню и будет на уровне. А в 1990-е важно, что начали приходить в музыку и композиторское творчество дилетанты. И это стало слышно. Музыка стала проще и понятнее.
Н. ВАСИЛЕНКО: А кто эти дилетанты? Дворовые ребята, которые на гитарке исполняли свои домашние хиты?
Д. ЖУРКОВА: Здесь сразу, конечно же, вспоминается группа «Ласковый май» с руководителем Кузнецовым, который был преподавателем в ДК. Или же группа «Комбинация», тоже на базе ДК. Максимум, что у них было, и то не у всех, среднее звено — училище музыкальное они заканчивали. И не было стремление написать… Потому что в советское время, я тоже этим вопросом занималась, были прям специальные пленумы Союза композиторов. Это головная организация всех музыкантов того времени. Были специальные пленумы композиторов, в том числе его возглавлял Тихон Хренников небезызвестный.
Советские композиторы работали сразу в нескольких жанрах. Хренников тоже мог и песни, и киномузыку писать, и, конечно же, он писал и оперы, и симфонии. Совмещал эстраду с академической. Тихон Хренников давал клич, собирал целый пленум. Ту же Александру Пахмутову звал, Шаинского мог пригласить, Колмановского — всех знаменитых композиторов-песенников. И они обсуждали, какой должна быть советская песня. Читаешь протоколы этих заседаний, и там очень много, какая должна быть мелодика, почему мы эту песню считаем неудачной, почему мы считаем слишком примитивной, простенькой, что-то тут композитор не постарался. Особенно много Эдуарду Колмановскому доставалось, что у него есть приличные песни, а очень много он потворствует вкусам невзыскательной аудитории.
Н. ВАСИЛЕНКО: А я думал, тлетворному Западу.
Д. ЖУРКОВА: Тлетворному Западу — Арно Бабаджанян, Юрий Саульский. Не дай бог, боже мой, твист там. Но они тем не менее умудрились, что «Чёрный кот», что «Лучший город земли» — твистовая история. Как-то прокатило. Но это скорее исключение, чем правило. В советское время очень жёсткие были условия. И вхождение в круг популярных композиторов… Та же программа «Песня года». Только кажется, что она по письмам телезрителей. На самом деле её формировали отнюдь не телезрители. Это была очень жёсткая история.
Н. ВАСИЛЕНКО: А в чём была основная задача «Песни года»? Это был определённый смотр или итоговый концерт, чтобы показать, кто следовал линии партии, вот мы вас показываем нашей аудитории, хотим всячески наградить.
Д. ЖУРКОВА: Это смотр — признание — путёвка на дальнейшее творчество, потому что это, простите, и вопрос денег в том числе, чтобы человек подтверждал свой статус в Союзе композиторов, чтобы у него продолжали быть заказы. Система финансовых отношений тоже очень сильно влияла. Попасть туда надо было иметь связи. Там обязательно целый блок. В своё время Яна Евгеньевна очень классно описала структуру этой программы, что обязательно вначале идёт военно-патриотический блок, потом пара песен более лиричных, но всё равно о любви к Родине, потом детский хор где-то мелькнёт, а во втором отделении у нас уже начинаются лирика и танцы. Но в первом отделении выдержанный, в мундире, на все пуговицы застёгнутый парад песен. И очень жёсткая система. Любая цензура — двоякая история. С одной стороны, очень качественный материал, но, с другой стороны, если посмотреть… Я в своё время тоже отсматривала «Песню года». Просто беру и всё отсматриваю. Там штук 30 композиций. И хорошо, если 10 из них мы знаем до сих пор, они у нас на слуху, мы с ними знакомы. Это кажется, что советская эстрада была такой хорошей, отлитой из золота, с хорошими, массивными голосами, что там было всё благостно и положительно. Это тоже такой миф.
Н. ВАСИЛЕНКО: А кто на самом деле попадал в ротацию?
Д. ЖУРКОВА: Это сложно, это подковёрные истории.
Н. ВАСИЛЕНКО: Была, может быть, какая-то квота: должен быть обязательно белорусский коллектив, украинский, из Средней Азии 3 республики представлены?
Д. ЖУРКОВА: Естественно, была направленность на то, чтобы представители различных республик себя показали. Те же «Песняры» почему таким успехом пользовались? Во-первых, что они действительно представляли Белоруссию, а во-вторых, что этот ВИА — феномен и вашим, и нашим. Как бы, с одной стороны, мы и молодёжи потворствуем бесконечными ансамблями, которые любительские, самодеятельные — как умеем, так и поём.
Начиналось с того, что они все играли The Beatles. Это же кошмар, это недопустимо. Если не можешь остановить явление, его надо возглавить. Соответственно, возглавили тем способом, что взяли и сделали направление «вокально-инструментальный ансамбль», где молодёжь при домах культуры может себя проявить. Но на самом деле самодеятельный характер ВИА, который позиционировался со всех подмостков, был очень призрачным. Во-первых, очень многие композиторы сотрудничали с ВИА. Та же Пахмутова, тот же Давид Тухманов. Они постоянно писали для ВИА, давая им спеть свои песни. В сами ВИА всё чаще приходили профессиональные певцы, которые были с хорошим, поставленным на свой манер голосом, то есть это такая двоякость. Это то, что у нас было в советское время. Допустим, очень бегло, кратко, условно.
[Сборник: Битломания]
Н. ВАСИЛЕНКО: Дарья, в какой момент, удалось ли вам зафиксировать это в своей работе, произошёл переходный период, когда советская эстрада окончательно уступила место родившейся российской поп-индустрии?
Д. ЖУРКОВА: Это же процессы, которые идут во времени. И очень сложно сказать, что в 1985-м мы ещё имели советскую эстраду, а с 1986-го пошла несоветская.
Н. ВАСИЛЕНКО: Антисоветчина.
Д. ЖУРКОВА: Да, полная разлюли-малина. Выделяется этот период, безусловно это период перестройки. Начиная с середины 1980-х. Мне кажется, что поп-музыка, как и все искусства, в том числе и кино, отчётливо предчувствовала… С другой стороны, мы можем сказать, что с высоты прожитых лет всё видно, мы всё понимаем, все закономерности. Но тем не менее если обратиться к материи самой поп-музыки, становится ясно, что начинается расшатывание устоев советской эстрады.
[Сборник: Перестройка]
Н. ВАСИЛЕНКО: Валерий Леонтьев наверняка главный расшатыватель устоев.
Д. ЖУРКОВА: Валерий Леонтьев — да. У меня в книжке есть целый параграф большой про Валерия Леонтьева в программе «Музыкальный ринг». Была такая очень замечательная программа на острие времени. Он там себя вёл очень сдержанно, интеллигентно. Был образцом личности вдумчивой, ироничной, вполне себе размышляющей и рефлексирующей. На самом деле он долгожитель. Мы представляем себе Леонтьева со шлягером «Маргарита»… Он очень кардинально изменился. Я делала скриншот «Песни года — 1986» и «Песни года — 1993». Там совершенно 2 разных человека.
На мой взгляд, расшатыванием устоев советской эстрады начали заниматься всевозможные подростковые группы и подростковые певцы. Там были и мальчики. Понятно, что мы сразу вспоминаем «Ласковый май», «Форум», «Электроклуб», череда неокрепших мальчишеских голосов. Там были и девочки. Ольга Зарубина, была Катя Семёнова такая, сейчас мало кто помнит. Появляется образ беззащитного ребёнка. И здесь почему это глобальное расшатывание устоев? Потому что один из главных мифов всей советской идеологии и культуры — образ счастливого детства. А тут появляются несчастные дети на эстраде, которые поют своими надломленными голосами про белые розы, которые несчастные, брошенные, холодные, одинокие. Они про себя поют, что мы то поколение, которое мёрзнем, эти люди нас бросили, мы сейчас страдаем, нам плохо здесь. Казалось бы, бульварный шлягер, но почему он стал популярным выразителем? Дима Билан перепел потом про белые розы, оммаж 1990-х. Беззащитность, брошенность, неготовность сложные обстоятельства как-то понимать. Это всё сказано метафорическим языком. Вот оно треснуло. Этот ледокол под названием «Советская эстрада» начинает идти ко дну, что называется.
Очень сильную, мощную волну внесло то, что начинается пресловутый выход из подполья рок-музыки, которая всё больше и больше получает и стадионы, и признания, своё отражение в культуре. Та же «Асса» Сергея Соловьёва. Это пик востребованности. Рок-музыка становится социальным камертоном, который слышат уже все.
Н. ВАСИЛЕНКО: А сегодня рок-музыка отечественная снова нишевая история?
Д. ЖУРКОВА: Скорее, да. Все сейчас разбредаются. Вот подходишь к человеку и спрашиваешь: тот шлягер в голове, что ты будешь напевать. У кого-то Анна Асти, кто-то пойдёт… Даже сложно так.
Н. ВАСИЛЕНКО: Слава Марлоу
Д. ЖУРКОВА: Да, Слава Марлоу. Кто-то Баскова напоёт что-то. Все будут о своём. Хотя, конечно, до сих пор остаются песни, которые на слуху у всех, откликаются многим.
Как раз в перестроечное время начинается расшатывание, приход молодых, расцвет подростковых, приход дилетантов в композиторы. Ту же «Комбинацию» не пускали в эфир, но она собирала стадионы с «Бухгалтером», «Вишнёвой девяткой», «Американ бой». Тоже «Комбинация» интересный феномен. Здесь, с одной стороны, мы имеем дело с повесткой остросоциальной. Эти несчастные героини, которые пытаются наладить свой быт, уехать за границу, найти паренька, у которого будет хорошая машинка, бухгалтера, который тебя худо-бедно накормит. «Два кусочека колбаски». Там прям драма социальная, где девочка, девушка, лирическая героиня соглашается быть с героем, потому что он её кормил. Нам сейчас скажи, что любовь за еду…
Н. ВАСИЛЕНКО: Это всё группа «Комбинация»?
Д. ЖУРКОВА: Это всё группа «Комбинация». Остросоциальная повестка, с одной стороны. Это тоже наследие советской эстрады на гражданские темы писать. Но как они это делают! Они берут и включают гармошку с балалайкой, многоголосие с характерными фольклорными интонациями. Кич под а-ля рюс. Они не стесняются. Они много иронизируют, пародируют, всё предельно примитивно должно быть, нежелание соответствовать канонам. И в то же время — остросоциальный контекст, это такой микс. И вот вам слепок времени. При всей примитивности… Это одна из первых групп, которая работает на женской сексуальности. У них первый альбом «Московская прописка», по-моему, 1989 год. С 1989 года они начали колесить по стране и собирать… Если посмотреть постеры, в каких нарядах они появляются! Упаси боже, чтобы советская певица так. Но опять же отсылка к «Интердевочке», к фильму. Брожение было.
Н. ВАСИЛЕНКО: Всё переплетено, всё друг на друга наслаивалось. Согласны ли вы с таким утверждением, что российская популярная музыка началась с приходом МТВ, с этим каналом?
Д. ЖУРКОВА: Для меня — нет. С одной стороны, да, казалось бы: вот он, долгожданный западный формат, море музыки, вот вам клипы, пиршество визуальных образов, смотрим и погружаемся до конца. Но на самом деле я прибегну к жанру эгоистории. Для меня, девочки, которая росла в Сыктывкаре, столице Республики Коми… Это столица, но провинциальная. Для меня поп-музыка жила, как ни странно, во всевозможных утренних программах, подростковых а-ля «До 16 и старше», «Доброе утро». Я помню: собираешься в школу, параллельно работает телевизор, и ты смотришь клип «Иванушек Интернешнл». О, поймал, будешь опаздывать на урок, но обязательно посмотришь. Это раз. А вторая — видеокассеты. Я помню, мы собирались у тёти на дне рождения и там была специальная кассета, на которой были записаны русские и зарубежные клипы с того же МТВ. Переписанные с каналов клипа, собранные. И это была драгоценность, вечер удался. С этого для меня эта эпоха начиналось.
Естественно, тогда это всё воспринималось как сплошной мусор. С одной стороны, да, это мусор, фон, не стоящий погружения, сильного внимания, казалось бы. Но, с другой стороны, транслирующий какие-то модели поведенческие: что есть жизненный успех, что есть красота.
Н. ВАСИЛЕНКО: Я мини-опрос провёл, и для многих моих собеседников МТВ 1990-х в первую очередь связано, что в основном это воспоминание, какая-то определённая эротика, большая степень откровенности. Насколько вы с этим согласны?
Д. ЖУРКОВА: Телесный дискурс, да. Так как я российской поп-музыкой больше всего занимаюсь, с этой колокольни пляшу, там есть отдельная история, как этот телесный дискурс в поп-музыке в 1990-е пошёл звучать и показываться. Никто не чурался этого. Например, была группа «Мальчишник» с Богданом Титомиром во главе, «Секс-секс без перерыва, секс-секс, как это мило». Эти шебутные парни, которые кичатся своей сексуальностью, пытаются это показать в видеоклипе. Но сказать про секс легче, чем его показать в видеоклипе. Особенно когда нет этого опыта.
Если западные клипы с начала сексуальной революции так или иначе потихонечку пробовали границы, как показать эротику на экране, чтобы это не было пошло. А у нас это всё, так как резко мы осваивали эти законы, в том числе художественного языка, у нас это сюр полный. Я советую, кто этой темой заинтересуется. Есть группа «Комиссар» и песня «Ты уйдёшь». И есть клип, где они как раз пытаются показать сцену любви между героями. Но боже ж ты мой. Героиня поднимается по лестнице, которая обшарпанная, чулки в сеточку. Ест клубнику со сливками, но при этом на заднем плане у неё баночки в горошек советские. Совершенно неприглядная для нас… Сейчас: боже ж ты мой, обычная квартира — и какая-то эротика. Это казалось совершенно несовместимым в нашем восприятии.
Не чуралась этого всего та же Анжелика Варум. У неё есть песня «Вавилон», где она в пеньюаре, где всё видно, а остальные статисты вообще обнажённые. При этом в песне нет никакого намёка на какую-то эротику. Но чтобы продавать, надо показать это всё. Это такая, с одной стороны, мощная волна эротики, сексуальности, но она очень наивная. Особенно если сейчас на это посмотреть, это очень по-детски. А потом мы уже имеем Катю Лель с песней «Джага-джага», ВИА Гра, которая «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи». Вот пошла эротика, которая уже продуманная, поданная через художественную призму, не только визуально, но и в тексте песни. И на этом стали работать, зарабатывать, потеряли наивность и запретность.
Н. ВАСИЛЕНКО: Сегодня я буду немножко душнить. Хотел вернуться к временным рамкам. А когда закончились 1990-е в музыке?
Д. ЖУРКОВА: Мне кажется, что таким барьером 1990-х стало появление «Фабрики звёзд» в начале нулевых. Само название, само штампование артистов, когда поп-музыка открыла свои карты: как мы вас, ребята, делаем. Ушла романтика, непосредственность, какая-то наивность. Тот же Андрей Шенталь писал, что хитмейкеры брали материал с пачки кефира. Грубо говоря, на упаковке кефира могли рифму найти. А тут мы будем сейчас грамотно делать, всё по-человечески. Но дух эпохи пропадает.
Н. ВАСИЛЕНКО: А если говорить о преемственности, то сегодняшние артисты действительно те, кто выросли на 1990-х, если мы говорим о российской поп-музыке? Или мы не можем это говорить, потому что всё ушло по разным нишам.
Д. ЖУРКОВА: И сама поп-музыка ушла по разным нишам. И сами артисты воспитывались на разной музыке. Кто-то очень любил западную и совершенно отмежевался. Я прям знаю, что считалось зазорным у некоторых людей слушать отечественную музыку, потому что боже ты мой, ниже пасть невозможно, западная музыка хотя бы прилично звучит, а у нас-то что. Часто не схватываешь весь набор слов, но она не кажется настолько примитивной. Даже англоязычная поп-музыка будет с какой-то аурой загадочности. Очень многие те, кто сегодня, та же Zivert в своих ориентирах явно обращается к 1990-м и в саунде, и в своих визуальных образах. Она это всё очень любит, но она транслирует 1990-е западные, не российские. А с другой стороны, тот же Тима Белорусских, то поколение, которое не застало 1990-е лично, он обращается с удовольствием, купается в 1990-х, которые наши русские не считают зазорным. По-разному это всё аукается.
Н. ВАСИЛЕНКО: А что касается клипмейкеров, наверное они самые главные наследники 1990-х, потому что они теперь большие режиссёры?
Д. ЖУРКОВА: Да. Тот же Григорий Константинопольский, которого я нежно люблю. У него вышел недавно целый фильм, который называется «Клипмейкеры», что-то такое. А ещё один из моих любимых его фильмов, это его дебют, «8,5 долларов». Причём в этом фильме собраны сливки. Он позвал к себе в фильм и Владимира Преснякова-младшего, Андрея Макаревича (по мнению властей РФ, является иноагентом), Андрейченко, Владимира Меньшова — кучу звёзд. Тусовочная вся история. Фильм смотрится, на мой вкус, очень здорово. И он передаёт вкус эпохи. 1998 года, по-моему, фильм. А «Клипмейкеры» смотреть очень тяжело, потому что слишком отполированная картинка. Казалось бы, там биографии тех самых клипмейкеров, их судьбы, многие из которых, конечно же, трагические, но настолько лакировка действительности, за которую в своё время упрекали сталинские комедии, то же самое ощущение, что нет во всём этом какой-то непосредственности. Ну да, клипмейкеры, пожалуй, да. Они смогли стать звёздами. Они во многом (это уж киноведы будут говорить) поменяли язык отечественного кино.
Н. ВАСИЛЕНКО: Будет домашнее задание для наших зрителей и слушателей посмотреть фильмы Константинопольского. Как вам кажется, чьи имена из 1990-х будут вспоминать через 50−100 лет? Кто пойдёт проверку временем?
Д. ЖУРКОВА: Мне кажется, все прошли, что называется. Они все с нами, их нежно любят. И Наташу Королёву, и Алёну Свиридову, Машу Распутину — насколько было к ней негативное отношение в своё время и как тот образ её очень любим, притягателен. Тот же Hi-Fi, «Гости из будущего». Вообще, кажется, суперуровень. Нестареющая музыка, в том числе по аранжировкам. Очень не хватает Шуры, Бори Моисеева, именно как раздвигателей границ дозволенного.
Н. ВАСИЛЕНКО: Хороших, добрых фриков.
Д. ЖУРКОВА: Да. Почему эти фрики настолько были популярны, Валерий Леонтьев стал играть на этом образе, Филипп Киркоров, прости господи, был очень амбивалентным персонажем? Эпоха искала себя. Это пробование разных стилей, имиджей, образов, той же разной сексуальной ориентации. Это всё было востребовано, потому что наконец стало можно что-то попробовать отклоняющееся от основного. Они все вписаны. И, мне кажется, молодёжь с любовью слушает и ностальгирует по тому времени, когда не жили.
Н. ВАСИЛЕНКО: Дарья, спасибо большое! А сразу после нас программа «Книжечки» с Николаем Александровым.
Н. АЛЕКСАНДРОВ: 4 книги, связанные с историей, сегодня в нашем обзоре. Начнём мы с 2 исторических книжек издательства «Центрполиграф», которые знакомят нас как с современными исследователями истории, так и с теми, которые были известны и продолжают оставаться известными сегодня, но в первую очередь свою карьеру сделали достаточно давно. И вот один из них — книга «Эволюция войны» Мориса Дэйви. Это американский социолог, он родился в Канаде в 1893 году, учился в Кливленде. С 1921 года его научная карьера связана с Йельским университетом. С 1942-го по 1959-й он возглавлял здесь факультет антропологии и социологии. Книга «Эволюция войны» написана в 1929 году — как видите, уже достаточно давно. И в ней чётко просматриваются современные для того дня концепции.
В первую очередь позитивистские концепции, позитивистский взгляд на историю. В основе идей Дэйви в рассмотрении войн и эволюции войн лежит тезис, что стремление к войне, безжалостность и жестокость свойственны человеческой природе вообще. Поэтому свою книгу он основывает на многочисленных примерах, которые связаны в первую очередь с социологическими и антропологическими исследованиями диких племён, но и, разумеется, древней историей. Принцип примитивной войны был убить всех мужчин, захватить женщин и детей. Многие племена не брали пленных, а если брали, то немедленно их убивали. И вот, аргументируя свой взгляд, Дэйви приводит многочисленные примеры из самых разных исторических источников, а также из современных ему антропологических исследований племён и народов Африки и Южной Америки, Австралии.
Завоевание новых территорий, охота на рабов, работорговля, каннибализм, религиозные войны — всё это иллюстрируется многочисленными фактами. А первобытную жестокость, по Дэйви, смягчает развитие цивилизации. Иными словами, культура, освобождая человечества от древних ритуалов, древней вражды, приводит к смягчению нравов. И тем не менее арабы считали и считают себя наиболее благородной нацией, а остальных в большей или меньшей степени варварами. Подобное чувство не исчезло и сегодня даже у цивилизованных народов. Каждое государство считает себя верхом цивилизации, самым лучшим, свободным и мудрым, а остальных — низшими. Национальная гордость, патриотизм с лёгкостью превращаются в манию величия, шовинизм и заносчивое презрение ко всем иностранцам. Пока торжествует эгоцентризм, мир будет исключением, а война — правилом. Такой вывод делает в финале своего исследования Морис Дэйви.
Ещё одна книга, вышедшая в этом издательстве. На сей раз речь идёт о, во-первых, не совсем историке, а о человеке, который, хотя и в очень почтенном возрасте, умер совсем недавно. Филип Зиглер и его книга «Чёрная смерть». Он умер в феврале 2023 года. В первую очередь английской аудитории Филип Зиглер, выпускники Оксфорда и в первую половину своей жизни дипломат (он работал в британских посольствах Франции, Лаоса, ЮАР, трагическая гибель его жены от рук бандитов в Колумбии заставила его отказаться от дипломатической карьеры), известен как автор биографических книг, которые посвящены наиболее известным людям последнего времени и в первую очередь членам королевской семьи. Однако, видимо, эта книга, посвящённая чуме, возникла неслучайно. «Эта книга не является оригинальным исследованием. Это попытка соединить в одном относительно всеобъемлющем, но удобочитаемом тексте свидетельства средневековых хронистов и труд более поздних историков, в частности огромный поток кандидатских диссертаций, каждая из которых посвящена крохотному аспекту этой необъятной темы». Иными словами, перед нами некий обзор, если угодно — компиляция. Но написанная живым языком и достаточно увлекательная, хотя речь идёт здесь о вещах достаточно ужасных, поскольку эпидемия чумы, возникшая в Азии и перекинувшаяся в Европу, одно из страшных бедствий Средневековья и не только Средневековья.
«Женская история мира», Розалин Майлз. Эта книга вышла в издательстве БОМБОРА. И перед нами, можно сказать, феминистский взгляд на историю, который пестрит разнообразными примерами из разных областей. Это акцент на женщину в истории чувствуется на каждой странице. А затрагиваются самые различные аспекты как бытовой жизни, так и политической, которые иногда пересекаются друг с другом. «Там, где женщины правят, женщины проявляют инициативу и в любовных делах. Когда Юлия Августа, жена римского императора Севера, стала расспрашивать пленную шотландку о сексуальной свободе, которой, по рассказам, пользовались британские женщины, та ответила ей таким упрёком: «Мы исполняем требования природы куда лучше, чем вы, римлянки, ибо открыто сожительствуем с лучшими из мужчин, в то время как вы втайне позволяете себя растлевать самым порочным»». Можно сказать, что этот взгляд на историю и доминирует в книге. Тем не менее это весьма познавательное чтение.
«Бурный 16-й век. Габсбурги, ведьмы, еретики, кровавые мятежи» — это книга Фрэнсиса Вейнса, которая вышла в издательстве «КоЛибри». 16-й век — время Реформации и восстаний в Европе, научных открытий и перехода к эпохе Нового времени, а также время и охоты на ведьм. И вот масштабную, пёструю панораму этого периода европейской истории в самых разных её проявлениях и аспектах, от жизни придворной до простонародной, рисует Вейнс. Для тех, кто увлечён Средневековьем, переходом к Новому времени, кого интересует история Европы, я думаю, что этот читатель получит, по крайней мере, большое удовольствие от знакомства с этой книгой. Всего доброго, до свидания!