Михаил Осоргин — литератор с сильным креном в политику. И если задуматься, то вообще не очень понятно: кто он — писатель или общественный деятель? Несомненно одно: кем бы ни был Осоргин, он прожил насыщенную событиями жизнь.
Статья основана на материале передачи «Братья» радиостанции «Эхо Москвы». Эфир провели Наргиз Асадова и Леонид Мацих. Полностью прочесть и послушать оригинальное интервью можно по ссылке.
Михаил Осоргин — человек необыкновенных литературных дарований, который, кроме всего прочего, писал о масонах. К сожалению, в русской литературе произведений о вольных каменщиках не так уж много. Из известных: роман Алексея Писемского «Масоны», ну, и роман нашего героя «Вольный каменщик».
К масонам Осоргин попал в Италии: в 1914 году он был посвящен в ложе «Venti Settembre». С 1925 по 1940 год Михаил Андреевич активно участвовал в деятельности нескольких лож, работавших под эгидой Великого востока Франции. Также он был одним из основателей и входил в состав лож «Северная звезда» и «Свободная Россия».
Кстати, среди деятелей культуры Серебряного века к вольным каменщикам принадлежало изрядное число известных фамилий: Александр Блок, Леонид Андреев, Андрей Белый, Саша Черный, Николай Гумилев, Максимилиан Волошин, Дмитрий Мережковский, который (интересный факт) основал свою так называемую «ложу Мережковского» и принял в нее Зинаиду Гиппиус. К масонству тяготели и театральные люди: Евгений Вахтангов, Юрий Завадский, Всеволод Мейерхольд были замечены в симпатиях к вольным каменщикам. Одним словом, целое созвездие великих имен.
Михаил Ильин (Осоргин). Москва, 1 апреля 1903 года
Нужны доказательства? Пожалуйста. В стихотворении «Средневековье» Николая Гумилева есть строки, посвященные масонам:
Ты помнишь ли, как перед нами
Встал храм, чернеющий во мраке,
Над сумрачными алтарями
Горели огненные знаки.
Торжественный, гранитнокрылый,
Он охранял наш город сонный,
В нем пели молоты и пилы,
В ночи работали масоны.
Слова их скупы и случайны,
Но взоры ясны и упрямы.
Им древние открыты тайны,
Как строить каменные храмы.
Какие здесь еще нужны комментарии? У Александра Блока тоже есть превосходное стихотворение «Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух», написанное в 1916 году. Оно завершается таким очень красноречивым четверостишием:
Ты — железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
Возвращаясь к Михаилу Осоргину. Как говорил Уинстон Черчилль: «Кто в молодости не был революционером — у того нет сердца. Кто в старости не стал консерватором — у того нет ума». Бывший эсер, в будущем противник большевистской политики, после Февральской революции Осоргин бок о бок с Александром Блоком разбирал полицейские, жандармские архивы. Кстати, Михаил Андреевич был против обнародования списков осведомителей, против люстраций, говоря современным языком.
Почему? Он был гуманистом. Осоргин всегда жалел оступившихся. Вся его литература полна искреннего, не ложного, не пафосного гуманизма. Он любил людей, принимал их такими, какие они есть. Его любимой присказкой было: «Все люди, все человеки». В книгах Осоргина нет ни сарказма, ни обличения свинцовых мерзостей бытия, ни разоблачения язв жизни — они полны искренней радости, что человек все-таки может быть хорошим, несмотря ни на что. Интонация нашего героя не имеет равных в русской литературе — так никто не писал. Осоргин хорошо знал людей, но у него хватало ума и сердца их не осуждать.
Евгений Замятин, Юрий Анненков и Михаил Осоргин. Сент-Женевьев-де-Буа, 1930-е годы
Что касается Николая Гумилева, то он состоял в нескольких ложах («Космос», «Северная звезда»). Правда, в отличие от Осоргина, больших чинов в масонстве он не добился. Однако Гумилев был человеком действия, воином. И там, где, скажем, Осоргин ограничивал свою общественную деятельность помощью голодающим, сбором средств, организацией Лавки писателей, сбором книг, он действовал резко, решительно, как военный человек. Гумилев действительно был вовлечен в офицерский заговор, за что в 1921 году был приговорен к расстрелу.
А вот Владимир Маяковский масоном не был. По некоторым документам, он ходил в ложу «Астрея», но так и не был в нее принят. Почему? Маяковский был человеком очень поверхностных познаний, а масонство требует углубления и сосредоточенности, о чем, кстати, очень хорошо в своем стихотворении «Подмастерье» написал Максимилиан Волошин.
Умом и терпугом, паялом и терпеньем,
Становится лирической строфой, —
Будь то страница
Тацита,
Иль медный текст закона.
Для ремесла и духа — единый путь:
Ограниченье себя.
Чтоб научиться чувствовать,
Ты должен отказаться
От радости переживаний жизни,
От чувства отрешиться ради
Сосредоточья воли;
И от воли — для отрешенности сознания.
Что тут скажешь? Просто переложение белым стихом масонского катехизиса. Волошин это очень верно определил. Кстати, ему самому, несмотря на его такую бурную, артистичную натуру, сосредоточенности хватало. Но масонство требует глубины от человека. Поверхностность — а это было главным качеством Маяковского — с масонством несовместима.
Вот Осоргин, главный герой нашего рассказа, был человеком глубоких познаний, большой эрудиции. Он знал несколько иностранных языков, великолепно переводил. Переводами он, кстати, жил в Париже, когда уехал из России. Сначала, после высылки, Михаил Андреевич работал в Берлине в газете «День», но из-за споров с Керенским ушел оттуда. Потом переехал в Париж. И уже дальше вся его жизнь была связана с Францией.
В 1926 году он женился на Татьяне Алексеевне Бакуниной. Несмотря на значительную разницу в возрасте (Осоргин был старше жены на 25 лет), это был очень счастливый брак. Будущие супруги познакомились в Москве, в больнице отца Бакуниной, Алексея Ильича, — великого хирурга и, к слову, выдающегося масона.
Михаил Осоргин с женой Татьяной Бакуниной, 1930-е годы
Будучи человеком неконфликтным, Осоргин дружил с очень многими известными деятелями Серебряного века. Например, в эмиграции, если говорить о французском периоде его жизни, он приятельствовал с Георгием Адамовичем, Владиславом Ходасевичем, Вячеславом Ивановым, Евгением Замятиным. Интересные отношения сложились у Осоргина с Набоковым: писатели все время пикировались, подкалывали друг друга, но при этом были хорошими товарищами. Кстати говоря, Набоков, большой сноб и эгоцентрик, когда прочел роман Осоргина «Сивцев Вражек», сказал: «Вот, в России явился новый гений».
Действительно, произведение имело совершенно неожиданный успех. Оно принесло Михаилу Андреевичу и славу, и деньги. Осоргин поправил свое материальное положение, и это позволило его жене стать историком масонства. Татьяна Алексеевна составила «Биографический словарь русских вольных каменщиков», который до сих пор никем не превзойден. Она стала руководителем Андрея Серкова — российского архивиста и историка, специализирующегося на истории масонства. Скончалась Бакунина-Осоргина 1 июля 1995 года в Париже. Михаила Андреевича не стало раньше — в 1942 году. Быть может, если бы не Вторая мировая война, он пожил бы еще: Осоргин был человеком отменного здоровья, следил за собой, но фашизм его абсолютно подкосил. Нет, он не утратил веры в людей, но весь тот ужас, который стал твориться в цивилизованной Европе, нагнал на него ужасающую тоску.
Вспоминая Михаила Осоргина, нельзя не процитировать его масонские речения, без которых он был бы не полон. Вот, например: «Братство будет для меня по-настоящему ценно до тех пор, пока я пойму, что я с людьми, которые вместе со мной ищут истину». Есть еще рассказ о том, как было бы здорово, если бы все масоны соответствовали тем великим идеалам, которые братством провозглашены. Осоргин видел в масонстве нравственную школу, видел возвращение к истинным религиозным идеалам. Он был человеком очень верующим (хотя и совсем не церковным), по-настоящему хранящим в себе евангельский дух доброты. «Любовь все превозмогает и все прощает», — любил повторять Михаил Андреевич.
Осенью 1922 года с группой оппозиционно настроенных представителей отечественной интеллигенции (таких как Николай Бердяев, Георгий Федотов, Игорь Сикорский, Питирим Сорокин и другие) Осоргин был выслан из СССР. Лев Троцкий в интервью иностранному корреспонденту выразился так: «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно».