В предвоенные годы не было в СССР героя более знаменитого, чем Валерий Чкалов. Перед его именем меркли подвиги Стаханова и челюскинцев. Как это сочеталось: рекорды, всенародная любовь… и два обвинительных приговора? Ответ на этот непростой вопрос ищут Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С. БУНТМАН: Добрый вечер! Мы начинаем очередное заседание суда, и сегодня одна из легенд советской эпохи, это Валерий Чкалов, человек порывистый, вот такой, всякий, но я бы хотел сейчас просить прощения у Алексея Кузнецова и ответить сразу на вопрос, который Галина задаёт: «…вот меня поражает, почему трагедию с ледоколом «Челюскин» сделали предметом гордости, а не засадили капитана и прочих за вредительство соцсобственности?»
Вот с Чкаловым мы ещё разберёмся, это следующий там вопрос, а это была ещё несколько иная эпоха, и там было важно другое: там было очень много всевозможных нюансов, и как спасатели челюскинцев стали героями Советского Союза, а вот один из тех, кто поставил рекорд спасения на одном самолёте, Куканов, Фёдор Куканов — ему ничего не дали, потому что он не тех спас, он спасал зеков. Я вам советую посмотреть большой замечательный документальный фильм Елизаветы Листовой «Севморпуть», и там всё это, всё очень, очень и очень подробно описано, все вот эти вещи.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну от себя я хочу добавить в пандан Сергею Бунтману, что мы прекрасно знаем, что подвиг одних — это очень часто продолжение раздолбайства, порой преступного раздолбайства других, и сколько подвигов, совершённых на войне, и признанных подвигами, вошедших, так сказать, в золотой зал славы, если покопать чуть-чуть вглубь — это продолжение преступной халатности или преступного ротозейства их вышестоящих начальников.
С. БУНТМАН: Ну в принципе да, что не отменяет самого качества подвига.
А. КУЗНЕЦОВ: Несомненно — подвиг Отто Юльевича Шмидта, капитана Воронина и тех, кто в этих невыносимых условиях сохранил не только жизни, но и честь, достоинство и всё остальное, совершенно не обесценивается тем, что вообще сама идея отправить даже не ледокол, а ледокольный пароход вот туда, куда его отправили, была, мягко говоря, не очень просчитана.
Мне хочется к нашему сегодняшнему разговору предпослать стихотворный эпиграф: понятно, что когда Валерий Павлович погиб в декабре тридцать восьмого года, стихи писались километрами — и известными поэтами, и не очень известными, и вообще никому не известными, и вот один совсем ещё молодой поэт, ему ещё только предстоит окончить ИФЛИ на следующий год: он только-только опубликовал свои первые действительно известные стихотворения, вот он откликнулся на гибель Чкалова таким образом:
Изо всех больших имён геройских,
Что известны нам наперечёт,
Как-то по-особому, по-свойски,
Это имя называл народ.
Попросту — мы так его любили,
И для всех он был таким своим,
Будто все мы в личной дружбе были,
Пили, ели и летали с ним…
Мне кажется, что уже проглядывает будущий автор «Тёркина», это, конечно, Александр Ефимович Твардовский, один из самых больших поэтов своего поколения, да, но — и не только поэтов — но вот, вот эта вот: он был своим, и поэтому, наверное, его имя, мне кажется, всё равно звучало ещё громче, чем имена Стаханова, того же Шмидта, строителей «Метростроя», первых героев Советского Союза, а вот Чкалов — у меня к этой теме немножко личное отношение, потому что история моей семьи связана с именем Чкалова дважды, как оказалось.
Про первую связь я знаю давно, и она совершенно очевидна: как-то, когда мы уже достигли в школе то ли шестого, то ли седьмого класса, нам показалось очень прикольно называть друг друга по имени-отчеству, и мы, так сказать, быстренько выучили отчества друг друга.
С. БУНТМАН: Да-да-да. Есть такое.
А. КУЗНЕЦОВ: И обнаружилось, что довольно много в классе Валерьевичей и Валерьевн — ну как-то ну обнаружилось и обнаружилось, да, вот такая вот, такое, статистическая такая флюктуация. А потом как-то, задавшись вопросом, я пришёл к бабушке, к папиной маме, и говорю: бабушка, ну скажи мне, пожалуйста, откуда в глухой псковской деревне в тридцать девятом году, где в роду исключительно Вани, Миши и Васи — действительно, я называю настоящие имена своих предков.
С. БУНТМАН: Ну да-да-да.
А. КУЗНЕЦОВ: Откуда римское имя Валерий? Бабушка, как сейчас помню, посмотрела на меня как на полного идиота и сказала — ну Чкалов, конечно!
С. БУНТМАН: Ну тогда да.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, Чкалов, и вот эти все Валерии — и Валерии, и девочки-Валерии, да, тридцать девятого — сорокового — сорок первого года: их действительно буквально легион, вот это прямо бросается в глаза. Ну о том, что есть и вторая связь, гораздо более отдалённая, я узнал вчера, когда начал готовиться к этой передаче, она меня совершенно поразила, но об этом в соответствующее время, вторая связь очень грустная. Значит,
Валерий Павлович Чкалов — одна из вещей, которая хорошо известна и тем не менее совершенно поражает, когда её в очередной раз хотя бы для себя проговариваешь — погиб, не дожив до тридцатипятилетнего возраста, то есть вот эта кажущаяся совершенно огромной жизнь, жизнь, в которой столько рекордов, подвигов, столько сложной работы, испытаний десятков, если не сотен моделей самолётов, иногда совершенно экзотических, а иногда тех, которые потом составят славу советской авиации, и всего-навсего 34 года!
Надо сказать, что он очень рано начал. Биография его такая: он родился в Нижегородской области, на северо-западе этой области, сейчас город называется Чкаловск, тогда это был рабочий посёлок, в рабочей семье, он был девятым ребёнком, отец его работал котловым мастером, мама, естественно, при такой семье занималась домашним хозяйством — он её, видимо, плохо помнил, потому что она умерла, когда ему было всего-навсего шесть лет, отец женился второй раз. Тем не менее он получил вполне неплохое по тем временам образование, он закончил сначала начальную школу там, поселковую, его отправили учиться в техническое училище, но, правда, время уже было для этого не очень подходящее, он в училище поступил в шестнадцатом году, дальше грянула революция, училище из-за нехватки финансирования из просто технического — сейчас оно, на его месте как бы, историческом месте техникум, естественно, имени Чкалова, как все учебные заведения, в которых он когда-либо учился — вот, сначала его преобразовали в техническое училище водного транспорта, а потом и вообще закрыли: ну просто не было в восемнадцатом году денег, он его не закончил.
Вернулся домой, работал подмастерьем у кузнеца, в летнюю навигацию ходил кочегаром на речных судах, и вот там, на Волге, как-то летом он увидел самолёт, и для него это сразу, вот это абсолютно переломный момент — для него это сразу, это была любовь с первого взгляда. Его односельчанин, который работал бригадиром, аж целым бригадиром в Нижнем Новгороде в цеху, где собирались самолёты — он говорит: ну, а что ты, давай к нам! И он в возрасте то ли шестнадцати, то ли семнадцати лет записался в Красную Армию, потому что работники этого предприятия были военнослужащими, и стал учеником слесаря, и два года, значит, вот, ученичествовал, слесарил, а дальше, уже будучи частью, маленьким винтиком этой системы, он добился того, что его отправили учиться в первую лётную школу. Он этих лётных школ закончил чуть ли не пять штук — но дело в том, что в каждой из них учились примерно по полгода, то есть это не училища в нашем современном смысле, такие, полноценные лётные авиационные, да, а это такие вот курсы, да, вот этот курс…
С. БУНТМАН: Курсы, да, да, скорее курсы, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ты прошёл этот курс, ты как бы сдал всё благополучно — тебя через какое-то время направляют в следующий, дальше учиться, то есть такая вот ступенчатая система отбора. И вот дальше мы встречаемся, как мне кажется, с главной чкаловской загадкой: ну, по крайней мере ради того, чтоб поискать на неё ответ, мы эту передачу сегодня и затеяли, естественно, не для того чтобы опорочить память этого человека, тем более что никаких секретных данных сегодня у нас не появится, все они достаточно давно и хорошо известны. Вот смотрите: когда он заканчивает свою третью, по-моему, по счёту школу, в Москве, его инструктор, замечательный лётчик Александр Иванович Жуков, у которого перед этим учился Михаил Громов и который вообще — через его руки прошло около трёхсот лётчиков, которые потом составят вот костяк, так сказать, ранней советской военной и не только военной авиации, вот он дал на выпуске Чкалову такую характеристику: «Окончил обучение с аттестацией очень хорошо, как лётчик и человек очень спокойный, медленно схватывает, но хорошо усваивает, нарушений дисциплины не наблюдалось».
Это двадцать третий год, да? Чкалову 19 лет. Но вот проходит меньше десяти лет, в эти десять, в эти девять лет уложатся те самые два военных трибунала, о которых мы сегодня будем говорить, и другой начальник Чкалова — Чкалов уже работает в НИИ ВВС, в испытательной группе: покажите нам, Андрей, пожалуйста, я, как обычно, забыл о картинках, значит, давайте посмотрим фотографию Валерия Павловича совсем ещё молодым человеком, в юности. Дальше, по-моему, та самая школа, в которой инструктором был Жуков. Они у самолёта, Чкалов крайний справа. Он ещё не такой коренастый, как потом на его более узнаваемой фотографии.
С. БУНТМАН: Да, когда заматереет.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, но черты лица уже вполне такие чкаловские, различимые. А дальше третья фотография. Вот этот человек, комбриг, только в то время, это 1932 год, это ещё не персональное звание, а это должность. Он действительно командир бригады НИИ ВВС. И бригада — это не два полка, не в армейском смысле бригада, а бригада как подразделение НИИ. Бригада испытателей. Адам Иосифович Залевский, тоже замечательный педагог, много прекрасных лётчиков воспитавший. Он с Чкаловым в это время очень плотно работает. Чем они заняты? Дайте, Андрей, пожалуйста, следующую фотографию. Они испытывают проект, который тогда называли самолёт-звено. А сам самолёт, основа, на этой фотографии — это ТБ-3, назывался непривычным и сегодня, наверное, режущим слух словом «авиаматка».
С. БУНТМАН: Авиаматка, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Более того, я для себя, например, только сегодня обнаружил, что авиаматкой назывался не только самолёт, несущий на себе несколько небольших самолётов, но это и корабль-авианосец тоже.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Он тоже назывался авиаматка, то есть всё, что несет на себе любое транспортное средство, которое на себе…
С. БУНТМАН: Ну, понимаешь, я слово «авиаматка» узнал гораздо раньше, чем просто «матка».
А. КУЗНЕЦОВ: А я нет. И вот мы видим очередной вариант, этих вариантов испытывалось очень много с тремя самолётами, тут И-5, если я не ошибаюсь, на этой конкретно фотографии. Где-то пять самолётов, два ещё под крылья убирались. То есть вот такой вот тяжёлый самолет, который способен слетать, пролетать какое-то расстояние и дальше выпускать истребители, тем самым экономя бензин, естественно, который им понадобится потом, когда они начнут самостоятельно действовать.
И вот Чкалов работал, собственно говоря, был пилотом то одного из маленьких истребителей, то вот этого, самой этой большой авиаматки. И вот этот Залевский даёт ему характеристику, развёрнутую, которую мне хочется привести практически полностью и потом от неё поотталкиваться. Вот смотрите: это не воспоминания, это очень важно, потому что воспоминаний потом много кто напишет, и тот же Громов, но воспоминания после гибели Чкалова — они просто по определению уже не могут быть объективными. Потому что его слава — и слава его рекордных перелётов, и слава гибели его — она, конечно, не может на человека не влиять.
А это Залевский пишет тогда, в 1932 году, это служебная характеристика: «Общее развитие хорошее, политическое недостаточное. Характер спокойный, твёрдый, настойчивый, но зачастую настойчивость переходит в упрямство и грубость. Любит часто вступать в пререкания». Интересное сочетание: характер спокойный, но любит часто вступать в пререкания. Такой уравновешенный скандалист, да?
«В общественной работе участие принимает, но тогда, когда ему это хочется, а не когда на него возлагается нагрузка по общественной работе. В военно-тактических вопросах развит недостаточно. Боеподготовка удовлетворительная. Дисциплина на земле удовлетворительная, в воздухе недостаточная. Нередко нарушал наставления о полётной службе, а также и аэродромный лётный распорядок. В воздухе выкидывал номера, граничащие с хулиганством. Выпивает нередко и крепко, но при исполнении служебных обязанностей замечен в этом не был. За недисциплинированность и пьянство имеет предупреждение начальника ВВС РККА о снятии с лётной работы и исключении из рядов РККА. За последние 3−4 месяца нарушения дисциплины на земле и воздухе не наблюдались. От выпивки тоже стал воздерживаться, здоровье хорошее, физически развит хорошо, очень вынослив, работоспособен, отличный лётчик, летает на всех типах самолётов, также и многомоторных, днём и ночью техника пилотирования отличная, как лётчик пользуется большим авторитетом среди лётного состава.
Как командир — недостаточно». Напомним, что в это время слово офицер ещё не вернулось в обиход, поэтому командир — это именно человек в командирском звании, потому что командовать Чкалов ничем не командовал, он штрафник был по сути. «Политико-моральное состояние удовлетворительное, к себе и подчинённым требователен недостаточно, требует постоянного наблюдения и твёрдого руководства, за особо ударную и хорошо выполненную работу имеет благодарность и награждения радиоприемником». Вывод: «Занимаемой должности соответствует при постоянном наблюдении, твёрдом руководстве и воспитании товарища Чкалова. Возможно использовать как отличного лётчика по испытательной работе, а также есть надежда, что товарищ Чкалов изживёт все свои недостатки, в чём есть уже определённый сдвиг».
Сегодня многие комментаторы Залевского за эту характеристику ругают: вот здесь у тебя соломки подстилает, вот здесь у тебя свою пятую точку прикрывает — ничего подобного! Наоборот, мне кажется, Залевский, в данном случае, всё, что можно в Чкалове как лётчике выделить, выпятить хорошего — делает это по полной программе. Он просто честный человек. Обратите внимание: даже по стилю характеристика не то, что мы помним в семидесятые-восьмидесятые годы, где все характеристики на одно лицо: «Политическая грамотность, морально устойчив, общественную работу…»
С. БУНТМАН: «В быту скромен».
А. КУЗНЕЦОВ: «В быту скромен, да. Кандидатура невесты парткому известна».
С. БУНТМАН: Это не приговор, это хорошая характеристика на самом деле.
А. КУЗНЕЦОВ: Рабочая характеристика. Вот если кому-то надо будет быстро составить впечатление о том, что такое военлёт Валерий Чкалов: вот тебе, пожалуйста, со всеми своими сложностями и, простите мне грубое русское слово, амбивалентностью. При этом надо сказать, что иногда сегодня к числу дисциплинарных, скажем так, косяков чкаловских начинают относить то, что на самом деле в то время начальство так не воспринимало. Вот смотрите, например: после окончания московской школы в конце двадцать третьего года его отправляют в Серпухов. И туда же, в Серпухов, через Данию поступает партия только что закупленных, немецкого производства, истребителей «Фоккер». Ни в коем случае не путать с Фокке-Вульфами Второй мировой войны, их действительно называли фоккерами, но это совершенно другие, другие самолеты
С. БУНТМАН: Нет это неправильно. Фоккеры — это старая фирма.
А. КУЗНЕЦОВ: Да.
С. БУНТМАН: Которая вот… На фоккерах летал фон Рихтгофен.
А. КУЗНЕЦОВ: Куплены были эти самолеты без всякой проверки в НИИ ВВС, и местное начальство школы хотело получить объективную картину. Вот нам хорошие самолёты или нет… И сначала представители фирмы, их лётчики произвели взлёт, там, облёт какой-то, показали товар, что называется. А дальше выпустили наших. И Чкалов накрутил такое из серии высшего пилотажа, что потом в срочном порядке пришлось вызывать немецких механиков, видимо с филевского завода, для того чтобы производить достаточно сложную сварку, потому что выяснилось, что некоторые узлы креплений не выдерживают вот этих вот перегрузок. Пошли трещины, и в результате командование школы имело полную объективную возможность заявить рекламацию, что и было сделано. Да и ремонт был отнесён за счёт поставщика. То есть школа в данном случае должна была быть ему благодарна, и, видимо, была. Но в это же время он за что-то на полгода вылетает из комсомола. И вот я читал статью одного автора, где автор как бы исходит из того, что, если это почти одновременно, значит, это связано.
С. БУНТМАН: Значит, есть причинно-следственная связь
А. КУЗНЕЦОВ: «За недостаточно бережное обращение с техникой». Нет. Что там было конкретно — неизвестно. Судя по дальнейшему развитию событий, я думаю, что как раз в 1923 году начинается то, что в более ранних характеристиках ещё либо совсем не звучит, либо звучит очень-очень так, впроброс. Потому что дальше пойдёт очень густо. Валерий Павлович, видимо, войдя, что называется, в возраст, а ещё раз, не будем забывать: ему в двадцать третьем году 19 лет, и он уже лётчик, и с ним уже уважительно разговаривают, потому что он хороший лётчик, ну или по крайней мере обещает им в скором времени стать. Но у какого мальчишки, по сути, да, не закружится, мягко говоря, голова? Тем более что воспитание семейное — можно себе представить: у него самое что ни на что, ни на есть простецкое, то есть особенно вот той самой общей культуры, которая может даже для молодого человека иногда быть каким-то сдерживающим фактором, у него пока в общем нет особенно.
Дайте, пожалуйста, Андрей, следующую фотографию очень красивого молодого военного с красивой женщиной. Я рад, что я нашёл, потому что в «Википедии» фотография этого человека уже в гораздо более зрелом возрасте, он прожил долгую жизнь. Вот. И это следующий командир Чкалова, которому предстоит с ним довольно долго проработать. Это Пётр Семёнович Шелухин. Он оставил воспоминания, довольно подробные, и, на мой взгляд, ну, по крайней мере, они выглядят очень объективными.
Я хочу их процитировать: «На Чкалова моё внимание», — вот когда он его получал в качестве подчинённого, сразу ему сказали, — «на Чкалова моё внимание было обращено со стороны политотдела спецвойск Ленинградского военного округа». Про спецвойска — не обращайте внимания. В то время авиационные части относились к спецвойскам. «И со стороны заместителя по политчасти эскадрильи. Моё внимание обратил на него и начальник спецвойск и заместитель по политчасти». То есть желающих обратить внимание на то, что Чкалов, мягко говоря, непростой человек — выше крыши. «Которые требовали от меня либо коренным образом переделать психологию Чкалова путём тщательного воспитания, либо отдать под суд и уволить его из армии». Вот смотрите: 1924 год, до суда ещё год, а сама идея уже носится в воздухе. Чкалов носится в воздухе, и идея отдать его под суд, если его сочтут невоспитуемым. «Мне было сказано, что Чкалов хороший летчик, но исключительно недисциплинированный человек, не хочет выполнять распоряжений, требований и приказов. Кроме того», — и вот это, видимо, очень важно для командиров, — «он отрицательно влияет на своих товарищей, среди которых является вожаком». Всё, он уже вожак, и вот почувствовав себя вожаком среди людей, многие из которых на несколько лет его старше, но они признают его авторитет как летчика — и вот тут его, видимо, совсем с тормозов уже срывает. Он чувствует вот это вот, что на него смотрят.
«Я спросил, в чём конкретно он виновен. Мне сказали, что он злостно нарушает приказы, увлекается выпивкой и морально отрицательно влияет на окружающих товарищей». Дальше Шелухин подробно рассказывает о том, как он решил составить собственное мнение, в первую очередь — о качествах Чкалова как лётчика. Летал с ним вторым в самолёте, летал с ним как ведущий и ведомый в паре, наблюдал с земли на аэродроме, как тот выполняет программу полётов, и пришёл к выводу что это лётчик с выдающимся потенциалом. И пришёл к решению, командирскому решению, приложить все усилия к тому, чтобы за этого лётчика побороться. Сделать из него человека, и во всех остальных смыслах тоже, и преодолеть вот то негативное отношение, которое уже сложилось у командования.
То есть Шелухин решает, что называется, дать Чкалову шанс, дать эскадрилье шанс не потерять хорошего лётчика. Но, Валерий Павлович вот всё — у меня такое ощущение, делает всё для того, чтобы этим шансом ни он, ни эскадрилья воспользоваться не смогли. Дальше собственно то, что привело к первому судебному процессу. Вот что пишет об этом сам Шелухин: «Я вынужден был отстранить его от дежурств по части и не назначать до тех пор, пока он не выучит устав и научится точно выполнять требования устава и приказов». Как Чкалов реагирует на то, что его отстраняют от дежурств по части? Помнишь, в «В бой идут одни «старики»» постоянное дежурство — наоборот, вид наказания: «От полётов отстранить, ста грамм не давать, назначить дежурным, вечным дежурным по аэродрому». Ну правда, по аэродрому — это не то, что по части. По аэродрому это на побегушках, а по части — это офицерская, так сказать, важная миссия, командирская. Чкалов напивается и является в этом состоянии, соответственно, на службу. Его сажают на гауптвахту. На 20 суток.
С. БУНТМАН: На двадцать?!
А. КУЗНЕЦОВ: На двадцать суток, да. Это вам не офицеры, это вам не их благородие, которых нельзя было на гауптвахту на двадцать суток, можно было под домашний арест только. Это наши пролетарские командиры, бывают младшие командиры, бывают средние командиры, бывают старшие командиры, но ежели виноват — извольте, пожалуйте бриться. Как ты думаешь, сколько времени проходил Чкалов трезвым после того, как его выпустили с гауптвахты? Несколько часов.
С. БУНТМАН: Ну я думаю… Ну да, я думаю, чтобы дойти до лавки.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, чтобы дойти до источника, скажем так. А может, ему приятели принесли из уважения прямо туда.
С. БУНТМАН: Ну да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Прямо, так сказать, к выходу. Не знаю уж, как оно было.
С. БУНТМАН: Да. Реальное время подноса.
А. КУЗНЕЦОВ: 7 сентября 1925 года он уже выпущенный, так сказать, опять включённый в программу боевой подготовки, должен был участвовать в групповом полёте. Судя по косвенным, значит, тройкой они должны были отрабатывать слётанность. Ну, а дальше дадим, предоставим слово документам, сегодня у нас их много. «Выездная сессия военного трибунала Ленинградского военного округа 16 ноября 1925 года, рассмотрев в открытом судебном заседании в расположении 1-й эскадрильи», — да, то есть показательно, товарищи присутствовали, — «дело за № 150 по обвинению гражданина Чкалова Валерия Павловича, 21 года, происходящего из крестьян». Ну, по пачпорту до революции его отец, хоть и рабочий, но числился из крестьян.
С. БУНТМАН: Крестьянином, да, сословно числился.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, отсюда перекочевало. «…разведённого» — у Чкалова был первый брак, совсем, видимо, мальчишеский, совсем юношеский, насколько можно судить. Он никак — у него был сын от этого брака, — насколько можно судить, он никак с этой женщиной и с этим мальчиком больше не контактировал. Ну, вот так, запишем, как говорится, в загадки.
«…Ранее не судившегося, признала доказанным: 7 сентября 1925 года в городе Ленинграде», — а они все на Комендантском аэродроме базируются на знаменитом, — «гражданин Чкалов, состоя в должности военлёта 1-й эскадрильи и будучи обязанным явиться на аэродром для совершения учебного группового полета к трём часам дня, явился к указанному времени в совершенно пьяном состоянии, вследствие чего не только не мог лететь, но и вообще вёл себя недопустимо, кричал, шумел
«Чкалов в пути был очень недоволен, что его отправили с аэродрома и не дали ему полететь на аппарате, громко выражал свое неудовольствие криками и жестикуляцией, а при встрече знакомых у остановки трамвая афишированно с ними раскланивался, сопровождая своё приветствие также криками и жестикуляцией, чем обращал на себя внимание проходящих лиц». Тебе не кажется, что везут не Валерия Павловича Чкалова, а Сергея Александровича Есенина примерно в этом же 1925 году?
С. БУНТМАН: Ну примерно, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот полное ощущение, да, что здесь совсем с другим всенародным любимцем всё это происходит. «…то есть совершил преступление, а потому выездная комиссия военного трибунала Ленинградского военного округа приговорила гражданина Чкалова Валерия Павловича к лишению свободы со строгой изоляцией на один год, не поражая в правах».
С. БУНТМАН: Ого!
А. КУЗНЕЦОВ: Да. «Принимая во внимание первую судимость, добровольную службу в Красной Армии, молодость и пролетарское происхождение, снять строгую изоляцию и срок лишения свободы понизить до шести месяцев. Настоящий приговор может быть обжалован кассационным порядком в течение 72 часов со времени вручения копии приговора осуждённому».
Дайте нам, пожалуйста, Андрей, следующую фотографию. Какие-то фрагменты этого здания, построенного ещё при царизме для того, чтобы угнетать рабочих в качестве пересыльной тюрьмы, какие-то его фрагменты до сих пор в Петербурге ещё сохранились. Но в советское время, значит, царизма уже не стало, но поэтому и не стали называть это тюрьмой. Второй исправительный дом — вот туда, соответственно, военлёт Чкалов и отправился для отбывания наказания почему-то только в марте следующего 1926 года. Ну, кто-то в этом видит загадку, а может, и нет никакой загадки: пока он писал кассационную жалобу — на примере второй кассационной жалобы мы увидим, он писал их высокохудожественно и довольно продолжительно — пока, возможно, вверху разбирались, не будем забывать, там Новый год как раз где-то в это время. Возможно, что до марта просто с формальностями дотянули. Но в марте вот он отправился.
Когда я почитал этот документ — это такое лирическое отступление — документ, с которым я вас сейчас познакомил, я вздрогнул, потому что одну фамилию из этого документа я знал с детства. Повторяю фразу: «Будучи арестованным, а затем отправленным на автомобиле с лётчиками Благиным и Богдановым домой, Чкалов в пути был очень недоволен». Прабабушка всегда… она никогда не упоминала этой фамилии, всем она была нам известна, эта фамилия, прекрасно, но она говорила о нём «этот человек». Речь идёт о лётчике Благине.
С. БУНТМАН: Так.
А. КУЗНЕЦОВ: У нас дома хранилась, долго хранилась, сгинула при каком-то очередном переезде большая пачка газет, май 1935 года, посвящённая катастрофе «Максима Горького» и похоронам погибших людей. На этом самолёте погиб, среди прочих, инженер ЦАГИ совсем молодой, 22 года, инженер ЦАГИ Виктор Сергеевич Проскурников — это сын моей прабабушки и родной брат моей бабушки, то есть мой двоюродный дед. Он был передовиком производства, за это его, как и других передовиков производства, наградили участием вот в этом полёте. А лётчик Благин, цитирую официальное заявление, которое тогда опубликовали с тассовской ленты все советские газеты: «При выходе из мёртвой петли», — он делал эту мёртвую петлю вокруг фюзеляжа «Максима Горького».
С. БУНТМАН: Вокруг фюзеляжа «Горького», да.
А. КУЗНЕЦОВ: И в верхней точке он застыл, ему не хватило скорости, и он упал, ударившись о плоскость «Максима Горького», выбив один из двигателей. «…летчик Благин своим самолётом ударил в крыло самолёта «Максим Горький». Самолёт «Максим Горький» вследствие полученных повреждений от удара тренировочного самолёта стал разрушаться в воздухе, перешел в пике и отдельными частями упал на землю в поселке Сокол, в районе аэропорта. При столкновении в воздухе также погиб летчик Благин, пилотировавший тренировочный самолёт».
Сегодня мы знаем подробности, мы знаем, что выбив один из двигателей, истребитель Благина И-5 застрял на его месте, и, возможно, два опытнейших лётчика, которые пилотировали «Максим Горький» — «Максим Горький» от этого падать не стал ещё, и вполне возможно, они… Да, вот, Андрей замечательно, что вы нам показали этого красавца в воздухе. Действительно, совершенное чудо конструкторской мысли и инженерной мысли по тем временам, самый большой самолёт своего времени с уникальными лётными характеристиками. Возможно, что они удержали бы самолёт и смогли бы совершить аварийную посадку, но дело в том, что у И-5 в результате всех этих кульбитов оторвало хвост, и он ударил по органам управления «Максима Горького», и тот тогда начал заваливаться.
С. БУНТМАН: А…
А. КУЗНЕЦОВ: И вот тогда уже рассыпался в воздухе. О том, что он рассыпался в воздухе, прабабушка рассказывала — она была в этот момент на аэродроме. Вот. Сегодня мы знаем… Да, лётчик Благин вроде бы всё нарушил, да. Но была загадка, почему тогда он не предан проклятию, почему он похоронен вместе с ними со всеми на Новодевичьем кладбище в стене. Сегодня мы знаем, что его иждивенцы, его жена, его дочь, его кто-то из родителей ещё был жив, — что они получили пенсию.
Дело в том, что в 2010 году был рассекречен документ НКВД, которое сразу тогда, по горячим следам провело расследование этого инцидента. Это вот к вопросу, почему не повесили на челюскинцев диверсию и работу на британскую разведку. И выяснилось, что начальство ВВС действительно Благину дало команду просто лететь рядом, чтобы зрители с аэродрома могли сопоставить размеры одноместного истребителя и этого восьмимоторного гиганта. Но дальше пришли и начали сыпать очень громкими именами режиссёр и оператор со студии учебных фильмов ВВС и сказали: нам до зарезу нужно, вот мы должны это снять, мы ради этого ещё один самолёт в воздух с оператором поднимаем. Тебе дано разрешение, более того, тебе дано поручение совершить несколько несложных фигур: бочку, да, так сказать, мёртвую петлю, ещё что-то — она уже считалась не очень сложной. А проверить это всё и даже просто доложить руководителю полётов Благин уже времени не имел — надо было уже вылетать. То есть он выполнял приказ.
Этих двоих потом посадили, я имею в виду — режиссёра и оператора, но, чтобы не терять лицо и чтобы не компрометировать руководство ВВС и элементарное отсутствие порядка, когда одни дают один приказ, другие его отменяют, дают другой приказ…
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Тогда эту историю ни родственникам, ни широкой общественности не рассказали.
С. БУНТМАН: Фуф…
А. КУЗНЕЦОВ: Это вот, как выяснилось, как чуть-чуть связана биография Чкалова с нашей семьёй. А дальше ещё я могу цитировать воспоминания Шелухина, который пишет опять же о том, как замечательно Чкалов летал, но, цитирую: «Второе нарушение — на земле. Товарищ Чкалов взял всех подчинённых своего звена», — его восстановили в армии. Приговор его автоматически из армии вывел, да. Его восстановили, поручили ему звено.
«…Взял всех подчинённых своего звена, повёл в пивную и напоил всех. Эта пьянка закончилась дебошем. Подрались с гражданской молодёжью… Я предложил ему побеседовать со мной по-товарищески, откровенно рассказать, что его побудило сделать такие нетерпимые нарушения. Почему же он вопреки уставу, приказам и, наконец, здравому смыслу допустил такие нарушения. Он мне откровенно признался: — У меня, товарищ командир, такой неспокойный характер, как в воздухе, так и на земле. Если я в воздухе бываю, тогда я начинаю чувствовать самолёт и ручку управления. Я не успокаиваюсь обыкновенным полетом, я хочу сделать что-то новое. Мне кажется, что от самолёта не взяли всё, что самолёт может дать ещё, и мне кажется, что я могу от этого самолёта взять больше, чем он давал до сих пор. В результате, увлекшись, я и начал делать не те фигуры, не те элементы воздушного боя, которые необходимы были по положению».
А дальше он горячо начинает доказывать, что вот те фигуры, которые он делал вместо того, что запрограммировано на этот самый тренировочный полёт — вот это очень важно, потому что они позволяют, там, быстро, так сказать, набирать высоту, уходить от противника в бою. Оно, может, и правильно по существу, но элементарная мысль, она сейчас прозвучит какой-то педагогической пошлостью: но если каждый лётчик начнёт решать, какую ему программу подготовки осваивать, то до войны может большая часть лётчиков — не самолётов! — просто-напросто не дожить.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: Ну или вот пожалуйста: 24 марта 1927 года, учебный воздушный бой. Чкалов и его товарищ по эскадрилье Дроздов, оба на «Фоккерах D. XI», столкнулись в воздухе на восьмистах метрах, между прочим. Цитирую аварийный акт. «Причиной аварии явилась невнимательность лётчика Дроздова, выразившаяся в недостаточном наблюдении за самолётом противника… Лётчиком Чкаловым также была проявлена недопустимая невнимательность при подходе к самолёту товарища Дроздова, почему он, несмотря на то что видел самолёт противника, не смог избежать столкновения… вина Чкалова усугубляется тем, что он, будучи атакующим, не соблюдал установленных для воздушного боя дистанций».
На какое-то время Чкалова спас знаменитый парад к 10-летию Октября. Тогда 7 ноября на параде на Красной площади самолёты ещё не показывали — это начнут делать через несколько лет, — но 8 ноября отдельно на Центральном аэродроме в Москве был устроен воздушный парад, воздушный праздник. И вот там Чкалову чуть ли не лично Ворошиловым, ну или по крайней мере Алкснисом был дан карт-бланш: а покажи-ка нам, пожалуйста, на небольшой высоте фигуры высшего пилотажа. И он отлетал так здорово, так виртуозно, так все потом, в том числе и военные атташе и военно-воздушные атташе всяких западных стран, так они рассыпались в комплиментах, что Чкалову было всё прощено, более того, выдан опять-таки некий карт-бланш, и это, мне кажется, довольно сильно его подкосило.
Потому что есть его письмо, значит, после того как его наградили, вот он пишет жене — он только женился, в 1927 году, на Ольге Эразмовне, учительнице. «Лёлик, ты себе не можешь представить, что я здесь сделал своим полётом. Весь аэродром кричал и аплодировал мне за мои фигуры, и мне было разрешено на любой высоте и любую фигуру делать. То, за что я сидел на гауптвахте, отмечено особым приказом, в котором говорится: «Выдать денежную награду старшему лётчику Чкалову за особо выдающиеся фигуры высшего пилотажа»». Ну что сказать? Мальчишка, 23 года.
С. БУНТМАН: Да, но при этом… Он, конечно, индивидуалист невероятный совершенно.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: Его нужно выпускать было только одного. И вот, между прочим, полёт через Северный полюс это доказывает, и то, как он…
А. КУЗНЕЦОВ: …а до этого на Дальний Восток, на остров Удд.
С. БУНТМАН: А до этого на Дальний Восток, когда он сел, где невозможно.
А. КУЗНЕЦОВ: На песчаную косу, да.
С. БУНТМАН: Да, потеряв шасси тогда. Всё, через камень тогда. Это никто не мог сделать просто.
А. КУЗНЕЦОВ: Как Байдуков с Беляковым его не выбросили из самолёта и там и там, и как он их не повыбрасывал — это вообще отдельная загадка этих двух рекордных…
С. БУНТМАН: Но они знали, что у него работает скоростное мышление, невероятное совершенно скоростное мышление, у Чкалова, при всём его…
А. КУЗНЕЦОВ: Кстати говоря, вот его чувство…
С. БУНТМАН: Принятия решений.
А. КУЗНЕЦОВ: Его чувство самолёта и принятия решений в воздухе тоже было не безупречным и тоже периодически давало сбои. Вот пожалуйста: приказ № 167/59 от 2 сентября 1928 года, данный в штабе ВВС Белорусского военного округа в Смоленске. «28 июля 1928 года на Гомельском аэродроме при посадке самолёта И-2 № 1908 лётчиком 15 авиаэскадрильи», — его в Брянск уже перебросили к этому времени, да, поэтому Белорусский военный округ, — «Чкалова, самолёт хвостом ударился о край оврага на границе аэродрома, в результате чего часть фюзеляжа по заднему шпангоуту и хвосту отвалилась совершенно. Авария произошла вследствие грубой ошибки в расчёте лётчиком, основанной на излишней самоуверенности». Ну, а посему: трое суток на гауптвахте и «командиру эскадрильи и командиру отряда принять меры воспитательного порядка».
А дальше он вылетает в звене своего командира Козырева на трёх машинах, он левый ведомый, значит, Козырев, соответственно, ведущий, есть ещё один лётчик, правый ведомый. Они летят из Брянска в Гомель, перебазируются с аэродрома на аэродром. Козырев поставил задачу перед полётом, что большая часть полёта будет происходить на бреющем полёте, отрабатываем эту сложнейшую, но чрезвычайно важную для лётчика часть подготовки. И вот при подлёте к какому-то железнодорожному разъезду, настолько богом забытому, что я на картах его не нашёл, в том числе и на картах 1930-х годов — ну, видимо, совсем там полустанок какой-то, да? — значит, они шли на бреющем и заметили линию электропередач. Но Козырев и второй ведомый — у них с самолётом всё было нормально, они, видимо, заранее поняли, что тут провода, и у них было время заранее набрать высоту и совершенно спокойно перелететь над этой линией электропередач. А Валерий Палыч провода заметил поздно, когда у него уже не было возможности проскочить, он решил перескочить под…
Не отсюда ли легенда о Троицком мосте, под которым Чкалов, судя по всему, не пролетал? На эту тему есть отдельные исследования, но, видимо, это выдумка чуть ли не самого Калатозова, который это снял в фильме. Но это, на это просто сейчас уже времени нет, да? Он решил проскочить под проводами. Но у нас же хозяйство-то… Один из проводов провисал, и его как раз он цапнул и грохнулся. Тогда — трое суток этой самой гауптвахты, ну и терпение лопнуло, потому что овраг — это первое, провода — это второе, ну и решили соединить это всё вместе.
Город Брянск, 30 октября 1928 года. «Проведённым судебным следствием было установлено следующее: Чкалов 28 июля сего 1928 года, получив задание вылететь с Гомельского аэродрома на соревновательно-фигурный полёт с посадкой по исполнении задания на точность по выполнении этого высшего пилотажа, произвёл посадку. При посадке этой Чкалов не проявил достаточной внимательности» — это про овраг. «15 августа 1928 года Чкалов, получив задание в составе эскадрильи произвести перелёт из Гомеля в Брянск бреющим полётом… у разъезда Турбинки близь станции Сураш, находясь на высоте меньшей, чем самолёт ведущего, и вследствие проявленной халатности, выразившейся в невнимательности…» — это про провода.
Характеристика для суда. Вот эта характеристика, как мне кажется, отражает стремление начальства и в глазах подчинённых выглядеть неплохо, но и прикрыть всё-таки уязвимые места. «Товарищ Чкалов обладает устойчивой силой воли. Энергичен, решителен. Имеет достаточную инициативу, но на практике её не проявляет. Во время служебных обязанностей не выдержан. В обстановке разбирается хорошо. Авиацию любит. Сильно увлекается полётами. Хороший лётчик по технике полёта. Технически и практически в авиации грамотен, как лётчик-истребитель отличный, имеет качества смелости, настойчивости и упорства в воздухе. Не дисциплинирован как в воздухе, так и на земле. Не признаёт никакого начальства: особенно это выделяется по отношению непосредственных его командиров. В воздухе выбрасывает номера, граничащие с хулиганством… Развит выше среднего, обладает значительной силой. Единоначальником не может быть, ибо с равными ему подчинёнными и вышестоящими товарищами в обращении груб, а также фамильярен. Пьёт в значительной степени при всех случаях, на службе пьянки отражаются в опоздании на полёты. Воспитательная мера на него никакая не действует. Общественную и политическую работу не несёт, не интересуется ею. Продвижения по службе не заслуживает». Помогите, товарищи судьи! Ну, это я уже от себя. Это я…
С. БУНТМАН: Ну в общем-то это основной посыл.
А. КУЗНЕЦОВ: Товарищи судьи помогли. Чкалов был приговорён к увольнению из армии, Чкалов был приговорён к нескольким месяцам тюрьмы. Он отбыл совсем немного: вступились Алкснис и Ворошилов. Но, правда, обратно в армию он будет довольно долго возвращаться: сначала его отправили в чистилище, в ДОСААФ, он побыл там инструктором, побыл там лётчиком-планеристом, и только вот в 1931 году его отправили на дальнейшее перевоспитание в НИИ ВВС, где он начнёт заниматься самолётом-звеном и другими интереснейшими проектами. Последнее, что я хочу сегодня процитировать, это кассационная жалоба, которая писалась не адвокатом, конечно — адвоката и не было в том процессе — в свободной форме, поэтому писал её лично Чкалов. И вот, мне кажется, здесь важна его собственная интонация.
«Прошу о пересмотре моего дела, или хотя бы (так как наличие вины моей имеется) об осуждении меня условно. …главное заключается в разном понимании характера подготовки лётчика-истребителя». Дальше он пишет о том, что лётчик-истребитель должен быть готов к боевым действиям, всё — окей, окей. Но вот если вы обратили внимание, в характеристике дважды прозвучало «недооценка ситуации, халатное отношение, невнимательность в полёте». И вот он пишет: «халатность и невнимательность в бреющем полёте исключена совершенно, так как полёт на очень малой высоте требует максимум внимательности и напряжённости». А как же получилось то, что получилось? Цитата: «не учёл наличия в этой местности проводов и был переутомлён».
С. БУНТМАН: Понятно.
А. КУЗНЕЦОВ: Как говорится, не ищите логики куда не клали.
С. БУНТМАН: Ну да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: Какая ж, говорит, халатность в полёте на бреющем? Ну это я просто провода не заметил, уставший был, а так никакой халатности, никакой невнимательности, я был весь…
С. БУНТМАН: Да, поразительный был совершенно человек Валерий Чкалов.
А. КУЗНЕЦОВ: Потрясающий.
С. БУНТМАН: Спрашивают, вспоминают, кто его играл в фильме? В фильме его играл Белокуров.
А. КУЗНЕЦОВ: Я не помню.
С. БУНТМАН: Белокуров, который подходил как нельзя невероятно, это мхатовский актёр, который страстный болельщик «Спартака», который вообще в последующее время показывал себе белую полосу и говорил: это уровень налива, он говорил.
А. КУЗНЕЦОВ: Покажите, пожалуйста, Андрей, нам предпоследнюю фотографию. Я специально взял из газеты, качество поэтому, да, ретушь очень хорошо видна — урну с прахом несут к кремлёвской стене: Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и уже Берия, да, декабрь 1938 года, уже Лаврентий Палыч, уже не Николай Иваныч. Ну и последняя фотография всем, кто на Красной площади бывал, хорошо знакома — вот урна в кремлёвской стене.
С. БУНТМАН: Да. Всего-то 34 года.
А. КУЗНЕЦОВ: Тридцать четыре года. Месяца не хватило до тридцати пяти.
С. БУНТМАН: Да. Ну что ж, спасибо, спасибо. Эти истории замечательные, и это потрясающее время. Какие разные, невероятные разные личности и характеры у великих лётчиков 1930-х годов.
А. КУЗНЕЦОВ: Я хочу сказать, что ну как тут не сравнить, хотя это сравнение уже в зубах, что называется, навязло — античные какие-то образцы, да? Это не люди, это полубоги.
С. БУНТМАН: Ну да.
А. КУЗНЕЦОВ: И ощущают себя как полубоги.
С. БУНТМАН: Есть Ахилл, есть Патрокл…
А. КУЗНЕЦОВ: Да, совершенно верно.
С. БУНТМАН: И есть герой Диомед, есть Улисс, да, все герои рядом.
А. КУЗНЕЦОВ: Есть свои Одиссеи, да, к вопросу об Улиссе, конечно, да. И таких Улиссов там было некоторое количество.
С. БУНТМАН: Да.
А. КУЗНЕЦОВ: Есть свои неудачники, Леваневский тот же — трагические фигуры.
С. БУНТМАН: Это отдельная история Леваневского, отдельная история величайшего джентльмена авиации Михал Михалыча Громова — это тоже потрясающе. Все истории потрясающие.
А. КУЗНЕЦОВ: Но вот Громов под трибунал не попадал, хотя лётчиком был ничуть не менее фантастическим.
С. БУНТМАН: Фантастический лётчик, и он, кстати, вот поразительная вещь — одну секунду я скажу — с большим просто… камень на сердце упал, когда я увидел подписанную Чкаловым в газете «Известия» в 1938 году — обвинение Бухарина и всех остальных, гневное. Думаю, подмахнул. Думаю, подмахнул Чкалов. А Михал Михалыч Громов был одним из тех, кто столько людей вытащил из лагерей, оббивая все пороги, включая Королёва и многих других. Вот, ну, разные-разные судьбы, но поразительная авиационная эпоха. Посмотрите кино про полярную авиацию и Северный морской путь — это того стоит. Ладно, всего доброго, спасибо вам большое, друзья!
А. КУЗНЕЦОВ: Прощаемся, всего хорошего!
С. БУНТМАН: До свидания!