Ренегат и авантюрист, карьерист и доносчик, сервильный царедворец и придворный интриган, герой анекдотов и сам острослов и вольнодумец… Но одновременно — блестящий оратор и полемист, тонкий дипломат и политик, выдающийся богослов и проповедник, незаурядный учёный, стихотворец и драматург, интеллектуал и благотворитель… Может ли это всё сочетаться в одной персоне? Может, если речь идёт о великой эпохе и великом человеке, которого звали Феофан Прокопович.
На самом деле звали Прокоповича то ли Елиазар, то ли Елисей. Имя вместе с фамилией уроженец Киева заимствовал у родного дяди — ректора Киевской духовной академии. Ранняя история Феофана Прокоповича-2 запутанна и полна противоречий. Родился то ли в 1677-м, то ли в 1681 году, с юности проявил настоящую страсть к знаниям, будучи определён родственником в Киево-Могилянскую академию — оплот просвещения и культуры в допетровское время.
Дальнейшая жизнь Прокоповича могла бы служить сюжетом авантюрного романа: разъезжая по Европе, он с лёгкостью менял страны, религии и убеждения. Во Львове стал униатом, посещал занятия в германских университетах, добрался до Рима, где поступил в иезуитскую Коллегию святого Афанасия, специально предназначенную для греков и славян. В учёбе был успешен и, по слухам, даже привлёк внимание папы Климента XI. Нестойкий в вере Прокопович то ли в Риме, то ли в Польше принял католицизм, от которого быстро отрёкся, как только вернулся обратно в Малороссию то ли в 1702-м, то ли в 1704 году. Что стало причиной его отъезда из Вечного города — тоска по родине, поиск славы, грехи или заслуги, история умалчивает.
По возвращении Феофан принял постриг и получил место в Киево-Могилянской академии, где преподавал поэтику, риторику, философию и богословие, составив по этим дисциплинам настоящие учебники, в которых усердно бичевал католиков, и иезуитов в особенности. В это же время он начал литературную деятельность — написал пьесу на сюжет из русской истории «Владимир».
В 1709 году в Софийском соборе Киева, спустя месяц после Полтавской баталии, Феофан Прокопович прочитал посвящённое победе в ней «Похвальное слово» — в присутствии Петра и главным образом на него одного и рассчитанное. Пересыпанная цитатами из Писания и древних авторов речь произвела на царя большое впечатление и сыграла немалую роль в судьбе Прокоповича. «Слово» перевели на польский и латинский языки и издали. Ещё одним «Похвальным словом» — князю Меншикову — Феофан приобрёл себе могущественного покровителя. В 1711 году, во время Прутского похода Петра, он был призван читать проповедь в царский лагерь в Яссах, после чего занял место ректора Киево-Могилянской академии и настоятеля Братского Богоявленского монастыря. Вскоре Пётр мобилизовал Прокоповича на идеологический фронт — вызвал в Петербург. Так что в «гнездо» Петра Феофан залетел довольно поздно. В ближайшее окружение царя он вошёл не ранее 1717 года.
В новой столице Прокопович выполнял роль всех медиа сразу, занимая проповедническую кафедру по мере необходимости напомнить о себе и для продвижения тех или иных идей государя. В одном «Слове» он мог опровергать другое, но не жёсткие принципы были его сильной стороной. Могучий голос, изощрённая иезуитская логика, богатые метафоры и страстность делали своё дело — речами Прокоповича заслушивались.
Вся церковная реформа Пёетра была проведена руками Прокоповича, если не им самим инспирирована. С 1718 года он начал работу над документом, который лёг в основу коренной ломки русской церковной жизни, — «Регламент, или Устав Духовной коллегии». Прокопович предложил для коллегии возвышенное название — Святейший синод, сам составил текст присяги его членов и умудрился заручиться поддержкой Константинопольского патриарха. Президентом Синода числился митрополит Стефан Яворский, блюститель патриаршего престола, после смерти которого в 1722 году Константинопольский и Антиохийский патриархи признали Синод «равнопатриаршим». Церковь утратила автономию и была встроена в государственный аппарат. Прокопович, формально бывший на вторых ролях, стал фактическим главой Синода.
Со дня основания столица пребывала без собственного епископа, так что в июне 1718 года Прокопович был посвящён в сан епископа Псковского, Нарвского и Изборского, но жить, по распоряжению Петра, должен был в Петербурге. Царя можно было понять: лучшего пропагандиста надо держать под рукой, тем более вместе с ним лучший винный погреб, изумительный стол и превосходная домашняя музыка. В столице на берегу реки Карповки Прокопович обустроил имение с садом и местом для выгула скота — Архиерейское подворье. В доме собрал богатейшую библиотеку, насчитывавшую то ли 25, то ли 30 тысяч томов, коллекцию живописи в 150 полотен, завёл телескоп и микроскоп, привечая тех, кто страждал знаний.
Подобная жизнь обходилась дорого, и хотя царь то и дело жаловал любимца деньгами и землями, средств не хватало. Не случайно псковское духовенство рискнуло обвинить его в спарывании с торжественных церковных облачений драгоценностей… Обвинения и доносы преследовали архиепископа с молодых лет. Его называли еретиком и проходимцем, чуть не иностранным агентом, обвиняли в связях с католиками и протестантами, оскорблении чувств верующих и прочем. Иерарх с азартом отвечал тем же.
В длинном перечне его злодеяний не только оправдание самых жестоких деяний Петра, чётко сформулированные правила политического сыска и ведения допросов, но и пытки и казни, свершавшиеся по его доносам. В числе жертв проповедника называли гетмана Павла Полуботка, архимандрита Гедеона, архиепископа Феодосия Новгородского и многих других. Как заметил один из современников, в Тайной канцелярии Феофан был завсегдатаем — то обвиняемым, то обвинителем.
В поминальнике добрых дел Прокоповича — неустанная борьба с ханжеством, поддержка Василия Татищева, Антиоха Кантемира и Михайлы Ломоносова, а главное — основанная в собственном доме «Карповская школа», общеобразовательное внесословное учреждение для мальчиков-сирот и выходцев из низов, где их обучали русскому, греческому и латыни, всевозможным наукам и художествам. Ей он отдавался со страстью, завещав после смерти школе большую часть своего имущества и составив целый свод правил новой гуманистической педагогики.
Кроме того, именно Прокопович явился родоначальником русского Просвещения и главным создателем русской художественной культуры 18-го столетия и даже последующих времён. Ему мы обязаны культом Петра, риторикой, положенной в основание Медного всадника, программами Петропавловского собора и «Петергофского парадиза», включая знаменитую фигуру Самсона, раздирающего пасть льва…
Сегодняшняя власть должна была бы превозносить Прокоповича — совершенного государственника, парадоксальным образом сочетавшего идеи западничества и ярый патриотизм; мечтавшего об объединении России, Украины и Белоруссии и полагавшего, что во имя государственной идеи можно пренебречь и интересами личности, и Богом; твердо убеждённого, что благая цель оправдывает любые средства… Противоречия его натуры, в которой добро и зло перемешались до неразличимости, вполне примирялись эпохой барокко, с её непрерывными войнами и борьбой — идеологий, вкусов и убеждений. Он руководствовался популярными в те времена принципами, большая рыба прямо-таки должна пожирать малую, а милосердием не стоит злоупотреблять…
После смерти Петра, которую Феофан переживал сильно и искренне, противники Прокоповича не раз пытались поколебать его позиции, но тщетно. Умному, льстивому и беспринципному церковнику удалось невозможное — стать верным слугой сразу четырём российским императорам: Петру, его вдове, Петру II и Анне Иоанновне. Он ушёл в мир иной в собственном доме 19 сентября 1736 года в здравом уме и твёрдой памяти.