В столице государства российского неспокойно. Наступила середина марта 1861 года. Что-то будет… Смутные тревоги и надежды витают в воздухе. Император изволит вскоре объявить о важном решении — вероятно, крестьянского вопроса, что так давно обсуждается. «Дворовые люди» ждут воли, а их господа боятся — не дай бог народец выйдет из повиновения. В сумерках по Гороховой, Большой Морской и другим улицам тянутся к тринадцати съезжим дворам возы с розгами, а за ними чеканят шаг солдатские роты. Полиция принимает их в подчинение и готовится к волнениям после прочтения царского манифеста.
И вот настало утро 17 марта, и манифест об освобождении крестьян зачитан, однако в Петербурге и Москве спокойно. Крестьян в это время в городах мало, уже разъехались с сезонной работы по деревням. Священники и чиновники читают народу документ Александра II там, на земле: «Крепостное право на крестьян, водворённых в помещичьих имениях, отменяется навсегда». Император следует своему обещанию: «Мы положили в сердце своём обет обнимать Нашею Царскою Любовию и попечением всех Наших верноподданных всякого звания и сословия…» То, чего думающие русские люди жаждали целое столетие, сделано! Александр Иванович Герцен пишет из-за границы о царе: «Его имя теперь уже стоит выше всех его предшественников. Он боролся во имя человеческих прав, во имя сострадания, против хищной толпы закоснелых негодяев и сломил их. Это ему ни народ русский, ни всемирная история не забудут… Мы приветствуем его имя освободителя!»
Не зря Герцен радуется. Русский крестьянин наконец-то получил волю. Хотя… не совсем. Иначе зачем готовить розги и вводить в столицу войска?
Землю крестьянам?
Вся проблема в том, что крестьян освободили без земли. Потому правительство и боялось волнений. Во-первых, дать волю всем и сразу оказалось невозможно хотя бы потому, что на проведение реформы требовалось два года. Пока в каждую деревню огромной России доедет грамотный человек и составит уставные грамоты и всех рассудит… А в это время всё будет по-прежнему: с оброком, барщиной и прочими повинностями. Только после этого крестьянин получал и личную свободу, и гражданские права, то есть выходил из практически рабского состояния. Во-вторых, даже это не означало конец переходного периода. Земля оставалась в собственности помещиков, а значит, земледельцу придётся ещё долго зависеть от собственника — пока не выкупит у него свой надел. Так как всё это обмануло надежды крестьян, они стали роптать: как это — свобода и без земли, без домов и угодий, да ещё годами платить барину?
Манифест и Положение о крестьянах читали, в основном, в церквях местные батюшки. Газеты писали, что весть о свободе встретили с радостью. Но на деле люди выходили из храмов с поникшей головой, хмурые и, как писали очевидцы, «в недоумении». Министр внутренних дел П. А. Валуев признавал: манифест «не произвёл сильного впечатления в народе и по содержанию своему даже не мог произвести этого впечатления. (…) «Так ещё два года!» или «Так только через два года!» — слышалось большей частью и в церквах, и на улицах».
Историк П. А. Зайончковский приводит типичный случай, который произошёл с одним сельским священником — ему пришлось остановить чтение царского документа, так как крестьяне подняли страшный шум: «Да какая же это воля?»; «В два года-то все животы наши вымотают». Публицист Ю. Ф. Самарин 23 марта 1861 г. писал: «В толпе слышались отзывы: «Ну, не того мы ждали, не за что и благодарить, нас надули»
Село Бездна и бездна проблем
В 42 губерниях империи дошло до волнений — большей частью мирных, но всё же тревожных. За 1861−1863 гг. произошло более 1100 крестьянских выступлений, вдвое больше, чем за предшествующие пять лет. Протестовали, конечно, не против отмены крепостничества, а против такой отмены. Крестьяне думали, что обманывают их помещики — подкупили священников и дурят, а настоящую царскую волю и манифест скрывают. Ну, или корысти ради трактуют его по-своему. Мол, не мог царь русский такое придумать!
Народ сбегался к грамотным людям и просил их истолковать манифест правильно — в крестьянских интересах. Затем они отказывались отрабатывать барщину и платить оброк, не дожидаясь никакого двухгодичного срока. Увещевать их было сложно. В Гродненской губернии около 10 тыс. крестьян отказались нести барщину, в Тамбовской — около 8 тыс. Выступления продолжались два года, но пик их пришёлся на первые несколько месяцев. В марте крестьянские волнения усмиряли в 7 губерниях — Волынской, Черниговской, Могилёвской, Гродненской, Витебской, Ковенской и Петербургской. В апреле — уже в 28, в мае — в 32 губерниях. Где не получалось успокоить людей уговорами, где били священников и громили волостные конторы, приходилось действовать силой оружия. В подавлении выступлений участвовало 64 пехотных и 16 кавалерийских полка.
Не обошлось без человеческих жертв. Настоящее восстание подняли крестьяне села Бездна в Казанской губернии. Мужики сбежались к наиболее грамотному из них — Антону Петрову, и он подтвердил: царь дарует волю немедленно, и ничего они помещикам больше не должны, а земля отныне — крестьянская. Так как он говорил то, что все желали услышать, молва о Петрове быстро дошла до окрестных селений, гнев народа и отказ от барщины стали массовыми, а в Бездне собрались 4 тыс. крестьян. Генерал-майор граф Апраксин подавлял бунт с 2 ротами пехоты. Так как бунтовщики отказались выдать Петрова, граф приказал стрелять по ним (к слову, совершенно безоружным). Через несколько залпов Петров сам вышел к генералу из окружённой народом избы, но солдаты уже успели убить 55 крестьян (по другим данным, 61), ещё 41 человек скончался позже от ран. Эту кровавую расправу осудили даже губернатор и многие другие чиновники — всё-таки «мятежники» никому не причинили вреда и не держали в руках оружия. Тем не менее военный суд приговорил Петрова к расстрелу, а многих крестьян — к наказанию розгами.
Секли непокорных и в других сёлах — по 10, 50, 100 ударов… Где-то, наоборот, крестьяне погнали карателей. В Пензенской губернии в селе Черногай мужики с вилами и кольями заставили отступить пехотную роту и взяли в плен солдата и унтер-офицера. Затем в соседней Кандиевке собрались 10 тыс. недовольных помещиками. 18 апреля генерал-майор Дренякин пытался уговорить их прекратить бунт — не помогло; затем он угрожал им — без толку. И тогда генерал, хотя и понимал, что крестьяне искренне заблуждаются в толковании императорского манифеста, отдал приказ дать залп. Тогда бунтовщики подняли руки: «Все до одного умрём, не покоримся». Жуткая картина… Вот что, по воспоминаниям генерала, произошло после второго залпа: «Я показал подвинувшейся ко мне толпе походный мой образ (благословение матери) и клялся пред народом, что говорю правду и правильно толкую высочайше дарованные крестьянам права. Но клятве моей не поверили». Стрелять тоже оказалось бесполезно. Пришлось солдатам арестовать 410 человек, только тогда остальные разбежались. Усмирение Кандиевки стоило жизней 8 крестьян. Ещё 114 человек поплатились за неповиновение. Шпицрутены, розги, ссылки на каторгу, тюрьма.
Количество случаев, в которых пришлось подавлять волнения войсками, никто не считал, но речь идёт о нескольких сотнях. Иногда появления пехотной роты и разъяснений офицеров хватало, чтобы крестьяне поверили в подлинность Манифеста и успокоились. За всё время не погибло ни одного военного — лишнее подтверждение тому, что гневался народ не на государя и не на государевых людей в мундирах. К счастью, история Бездны и Кандиевки — исключения. В большинстве случаев удавалось усмирить народ уговорами, угрозами или небольшими наказаниями. К середине 1860-х годов волнения сошли на нет. Крестьяне смирились со своей горькой участью.
***
Трагедия отмены крепостного права заключается в том, что эта реформа — без сомнения, самая сложная в жизни великого Александра II — не могла быть быстрой и безболезненной. Слишком глубоко крепостничество пустило свои корни в жизнь народа, слишком сильно определяло все отношения в обществе. Государство опиралось на людей, значительную часть которых кормила крепостническая система, и не могло отнять у них всё, но в то же время не могло выкупить у них землю целиком. Лишить имущества корыстных дворян — погибель для царя и государства, но и держать в рабстве миллионы людей — тоже. Единственное возможное решение, которое и принял Александр в этой патовой ситуации, — попытка провести компромиссную реформу: освободить крестьян, хотя бы и обязав их заплатить выкуп (выкупные платежи отменили только в 1905 году). Да, это решение получилось не самым удачным. Как писал Некрасов, «одним концом по барину, другим по мужику». Но, так или иначе, с рабством было покончено.