Сегодня только оторопь может вызвать информация о том, что не только несовершеннолетние, но и люди любого возраста, имеющие родителей, должны были испрашивать их благословения. Статья 1566 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 года указывала, что «за вступление в брак явно или тайно, против решительного запрещения родителей или без испрошения согласия их, виновные, по принесённой на сие от родителей жалобе, подвергаются» заключению в тюрьме на срок от 4 до 8 месяцев и лишаются права наследования по закону (тут же оговаривалось, что родители могут в любое время простить ослушников и восстановить их в праве наследования). В случае же, если не было получено согласие опекунов, то по их жалобе срок тюремного заключения мог составить до 3 месяцев.
Впрочем, «блокирующим» такое несогласие в начале 20-го века уже не было: заключённый брак не признавался недействительным, так что воинственно настроенные против выбора сына или дочери родители могли лишь испортить им первый год семейной жизни и сделать туманными имущественные перспективы.
Лица, состоящие на службе, как военной, так и гражданской (а перед Первой мировой войной это примерно 250 тыс. чиновников, 80 тыс. офицеров, более 20 тыс. унтер-офицеров сверхсрочной службы и другие лица общим числом около полумиллиона человек), а также студенты университетов и институтов и лица, состоящие по духовному ведомству, должны были получать разрешение начальства. «Конечно, по мысли законодателя согласие начальства обуславливается только служебными препятствиями, однако трудно согласиться, чтобы начальство не могло отказать в своём разрешении на брак, препятствие к которому явно обнаруживается из документов, хотя бы в интересах службы брак и не служил препятствием», — писал в начале века известный юрист Г. Ф. Шершеневич. Иными словами, начальство было не очень стеснено в выборе причин для отказа.
Строже всего, как нетрудно представить, обстояло дело в армии. До достижения 23-летнего возраста офицер вообще не мог жениться, последующие 5 лет (на флоте — 2 года) важным условием вступления в брак было наличие средств, так называемый «реверс»: недвижимость, приносящая не менее 300 руб. годового дохода, банковский вклад на 5000 руб. (он давал те же самые 300 руб. годового дохода процентами) либо общий доход не ниже 1200 руб. в год; подобные оклады имели офицеры, начиная с должности командира роты (обычно в звании штабс-капитана), которую мало кто получал к 28 годам. Впрочем, существовала практика освобождения офицеров от реверса по их ходатайству императорским указом. Требование «обеспечения» было отменено Николаем II только в 1909 году.
Одним из распространённых оснований для отказа в разрешении была репутация невесты. Прямо запрещались браки офицеров с актрисами, причём супруга офицера и после свадьбы не могла начать сценическую карьеру: так, например, вынуждена была развестись с мужем после 6 лет брака грезившая театром жена будущего видного деятеля Белого движения Михаила Дроздовского. Так же обстояло дело и с разведёнными женщинами, которые при разводе взяли вину на себя. В 1907 году в Петербурге суд рассматривал дело купца Михаила Андреева, убившего жену.
Та изменила ему с генералом Эриком фон Пистолькорсом и объявила, что собирается за последнего замуж. Нам сегодня особенно циничным покажется требование женщины, чтобы муж взял вину за развод на себя, но современникам это было вполне понятно: в противном случае генерал не смог бы, не подавая в отставку (что не входило в планы его честолюбивой возлюбленной), жениться. Правило это соблюдалось, по крайней мере в гвардии, неукоснительно. Так, командир Преображенского полка великий князь Константин осенью 1894 года писал своему двоюродному племяннику императору Николаю II: «У нас очень огорчены тем, что общий в полку любимец должен уходить. Я тебе сказывал про его женитьбу. Она состоялась на днях, и я не могу допустить, чтобы офицер вступил в брак с разведённой, которая при разводе добровольно взяла вину на себя. Казакевич в отчаянии, все мы тоже, но обстоятельства сильнее нас, и мы скрепя сердце должны им покоряться». За женитьбу на разведённой (дочери генерал-лейтенанта, кстати сказать) поручик Казакевич будет уволен в запас, только через 4 года вернётся на службу, отличится на русско-японской войне (за полтора года — 4 ордена!) и только после этого вновь будет зачислен в родной Преображенский полк. Брак, надо заметить, окажется очень счастливым, хотя супругов и будет ждать страшная судьба после революции: полунищенское существование, тюрьмы; его — расстрел по делу «Весна» в 1931-м, её — голодная смерть в Ленинграде в 42-м.
Немало шума наделала в 1889 году женитьба мичмана Петра Шмидта (будущего руководителя восстания на крейсере «Очаков») на бывшей проститутке Доминике Павловой (Шмидт, человек увлекающийся и романтический, собирался в духе тогдашних «передовых идей» «перевоспитать» падшую женщину); мичман вынужден был подать в отставку и его немедленно уволили с формулировкой «по болезни». Впрочем, бывали и отступления от принципа «высокой нравственности»: в начале 20-го века Военное министерство разбирало скандальную историю получения 23-летним офицером разрешения начальства на брак с 42-летней акушеркой «предосудительного прошлого».
Другим основанием могло быть социальное происхождение: хотя доля потомственных дворян в офицерском корпусе неуклонно снижалась и в начале 20-го века составляла около половины офицеров, женитьба на крестьянке или мещанке могла быть воспринята как умаляющая достоинство офицера и той части, в которой он служил; особенно придирчиво к этому вопросу подходили в гвардии и на флоте. Подчас возникали парадоксальные, лишённые какой-либо житейской логики ситуации: сестры офицера, происходившего из мещан или крестьян, имели право проживать с ним и посещать все полковые увеселительные мероприятия, но выйти замуж за товарищей брата по полку не могли, т. к. не отвечали критерию «порядочного происхождения».
Разрешение давалось командиром полка и утверждалось командиром дивизии; после 1909 года порядок изменился: разрешение стал давать офицерский суд, в который, как считалось, входили наиболее облечённые доверием товарищей офицеры, а утверждение этого решения было возложено на командира полка. Число не вполне «пристойных» браков начало заметно увеличиваться, хотя по-прежнему встречались препоны со стороны начальников. Так, в 1909 году капитан Н. П. Зарринг ходатайствовал о разрешении вступить в брак с купчихой М. В. Ханиной. Несмотря на то, что он прожил с ней до этого вне брака шесть лет и имел троих детей, и что суд Общества офицеров штаба округа не возражал против женитьбы, последовала начальственная резолюция: «Брак разрешить не могу».
Гораздо проще дело обстояло со студенчеством. Здесь политика властей состояла в постепенном снижении уровня, на котором необходимо было получать разрешение. «Правила для студентов» 1885 года возлагали право давать подобные разрешения исключительно на министра народного просвещения, но уже в мае 1898 года «в порядке исключения» это смогли делать попечители учебных округов с согласия руководителей учебных заведений, а в 1906 году на фоне революционных событий оно и вовсе отошло администрации вузов.
Формально к ходатайству студента требовалось письменное согласие родителей, но в некоторых университетах либеральные руководители смотрели на его отсутствие сквозь пальцы. Всё это приводило к тому, что перед Первой мировой войной в среднем каждый 8-й российский студент был женат.
Случались и «местные инициативы», запрещавшие некоторым категориям людей вступать в брак. Так, например, в 1896 году было принято постановление Петербургской городской думы, по которому не могли выходить замуж учительницы столичных думских школ.
А ведь были ещё и многочисленные религиозные запреты: например, православные и католики могли жениться только на христианах. Иными словами, не только получить развод, но и вступить в брак всего сто с небольшим лет тому назад было подчас совсем непросто.