15 октября 1841 года родился известный русский меценат Савва Мамонтов. Он знаменит тем, что оказывал весомую поддержку деятелям искусства, артистам и художникам. В частности, Мамонтов финансировал журнал «Мир искусства», основал Московскую частную русскую оперу и открыл в своём имении художественный кружок, участниками которого были Репин, Серов, Врубель, Васнецов и другие живописцы.
Вспоминаем мы сегодня дорогого всем нам Савву Ивановича Мамонтова.
Кто знал его или только раз встретился с ним, тот его уже не забудет; особенно, если это художник, музыкант, певец, артист или вообще человек, близкий к искусству и любящий его. Для нас, художников, он был родной — свой человек. Конечно, его роль и в других областях общественной жизни значительна, как личности одарённой, творческой, как, например, в области железнодорожного строительства. Но нам, художникам и артистам, он дорог особенно и по-своему. Буду говорить только как художник. Чем он нас привлекал к себе? Да особенной чуткостью и отзывчивостью ко всем тем чаяниям и мечтам, чем жив и живёт художник. Мало о нём сказать, что он любил искусство — он им жил и дышал, как и мы, художники. Без художества и его творящей жизнь красоты он и дня не прожил бы — это была и его и наша стихия. Она нас и роднила с ним. Ему был понятен трепет творческого вдохновения и порыва художника. Он был надёжный друг в самых рискованных и стремительных художественных полетах и подвигах… С ним было легко работать, с ним художник не заснет, не погрузится в тину повседневья и меркантильной пошлости.
С Саввой Ивановичем познакомил меня Репин в 1878—1879 гг.
Репин, Поленов и Антокольский познакомились с ним и его семьёй, кажется, в Риме. При первой встрече он поразил меня и привлек даже своей наружностью: большие сильные — я бы сказал, волевые глаза, вся фигура стройная, складная, энергичная, богатырская, хотя среднего роста, обращение прямое, откровенное — знакомишься с ним в первый раз, а кажется, что уже давно был с ним знаком. Было это на Рождестве и, кажется, чуть ли не в первый же вечер нашего знакомства, я, человек в те времена очень необщительный и застенчивый, стоял уже на домашней сцене в живой картине «Видение Маргариты Фаусту» в виде Мефистофеля вместе с Владимиром Сергеевичем Алексеевым (братом Станиславского), который изображал Фауста. И ведь меня никто не принуждал к этому, а просто фигура моя показалась подходящей и готово! <…>
И вся семья: незабвенная Елизавета Григорьевна, и дети, и братья Саввы Ивановича, и их семьи, племянницы, племянники — все жили искусством, сценой, пением в этой веющей художеством атмосфере и все оказывались под волшебным жезлом «Дяди Саввы» прекрасными, чуть не гениальными артистами и актёрами.
По вечерам сходились и читали по ролям Шекспира, Островского, Майкова и др.
Первая пьеса на домашней сцене Саввы Ивановича, которую пришлось мне видеть, была лирическая драма Майкова «Два мира». Прекрасная постановка, декорации, костюмы В. Д. Поленова меня,. видавшего только казённую сцену, просто поразили своей художественностью, я почувствовал, что тут веет чем-то новым, свежим. Играли: Деция — Поленов, Лиду — Елизавета Григорьевна, и играли трогательно, задушевно, и всюду чувствовалась вдохновляющая сила самого Саввы Ивановича, что проявлялось и сказывалось во всех пьесах, которые ставились на их домашней сцене.
<…>
Но вернёмся к ушедшему другу. Наиболее близкое искусство сердцу Саввы Ивановича была, конечно, музыка и, главным образом, опера и сцена. Этому делу он отдался всей душой. Явилась Частная опера. О значении её пусть скажут специалисты. Разумеется, в сотрудники свои, как чуткий эстетически, он призвал художников. Первой поставлена была опера «Русалка» Даргомыжского. В постановке её пришлось участвовать и мне. По моему выработанному акварельному эскизу была написана декорация подводного терема Русалки покойным милым Левитаном. Раковины, кораллы и всё удалось. Терем вышел фантастичный, подводный вполне. И «сам» остался доволен. Костюмы главных персонажей: Русалки, Мельника, Князя и Княгини — пришлось тоже обрабатывать нам самим. Глаз Саввы Ивановича, разумеется, вникал во всё, включительно до узелка верёвочки на лапте. Он витал всюду. Помню его крайне смущённый вид, когда предстал перед ним Мельник в виде не то франтоватого полотера, не то трактирного полового. Ну, конечно, к огорчению парикмахера, пришлось нам порастрепать волосы и весь костюм его привести в надлежащий художественный порядок. А когда дело дошло до сумасшедшего Мельника, то досталось тогда и рубахе его и прочему. Всё очень чистенькое, выглаженное было разорвано и истрёпано нашими собственными руками и приведено в самый сумасшедший вид к великому огорчению бутафоров и тех же парикмахеров. Добродушный наш Мельник, славный Бедлевич, очень обрадовался нашей трёпке, а сам Савва, вижу, совсем повеселел. Принялись за Русалку. Досталось тогда милой уважаемой Надежде Васильевне Салиной. Волосы её, собственные и прекрасные, тоже надо было не пожалеть, растрепать по-нашему, и каждая складка на платье Русалки должна лежать так, как нам нужно, водяные цветы, травы должны опять ложиться и сидеть по нашему капризу, купавки в волосах должны быть вот тут, а не в другом месте. И пришлось ей бедной, должно быть, немало претерпеть — не смотришь ведь, свои у ней волосы или чужие, больно или нет… Русалок тоже пришлось размещать и рассаживать по сцене самим. И правду сказать, подводное царство вышло не худо. Русалка своим дивным пением произвела восторг. Слава Русалке! Слава Савве Ивановичу! Да, пожалуй, спасибо и нам, работникам!
Так началась знаменитая Частная опера. Затем продолжалась постановка и других опер: «Хованщина», где Ап. Васнецов так неподражаемо показал подлинный лик воскрешенной им старой Москвы и Руси, «Садко», «Лакме» и другие с прекрасными декорациями и костюмами Врубеля, Левитана, Серовам, Коровина, Головина. Все работали с Саввой Ивановичем во всю меру и силу своего могучего таланта.
Не забыть мне, как изумительно был поставлен Саввой Ивановичем с Поленовым «Орфей в аду» — Глюка! Это было полное совпадение глубокого настроения, гениальной музыки и дивных декораций Василия Дмитриевича.
<…>
В позднейшие годы, когда в силу обстоятельств он оставил оперу и занялся главным образом керамикой, которая его и ранее привлекала. Керамическую мастерскую из Абрамцева, где она была ранее, он перевел в Москву на Бутырки и назвал «Абрамцево». И здесь с ним работали такие могучие таланты, как Врубель, Серов, Коровин, Головин, Аполлинарий Васнецов и др. Врубель дал особенно много изумительно красивых полив. Их радужные переливы. Цвета и блестки, дают большую радость художественному глазу.
Сам Савва Иванович не был в тесном специальном смысле художник, певец или актер, или скульптор, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему особый талант возбуждать творчество других.
Савва Иванович лепил много и очень удачно и интересно. Кажется, вскоре после Абрамцевской церкви Репин, С [авва] И[ванович] и я решили слепить бюсты каждого из нас — Савву Ивановича вылепил Репин (превосходно), с меня лепил сам С [авва] Ив[анович] весьма удачно, а я в свою очередь лепил Илью Ефимовича — единственно сколь-нибудь серьёзная скульптура — гипс, оригинал до сих пор существует в Абрамцеве — работали все вместе друг с другом. Бронзовый отливок бюста Репина моей работы находится в галерее Ив[ана] Цветкова.
За самые последние годы потянулись к незабвенному и любвеобильному Савве Ивановичу и все наши юные артистические силы с творческими волнующими исканиями, и были им пригреты около неугасавшего художественного его очага.
Из всего, что я рассказал, видно, как легко и привольно было работать художнику, да и всякому артисту, с Саввой Ивановичем. Было чем дышать в его семье и кружке. Без сомнения, были и другие кружки и семьи, где также жило и ценилось искусство живое и подлинное.
Тогда, в те же времена, жил другой великий подвижник и деятель на почве Искусства, незабвенный Павел Михайлович Третьяков и созидал свою монументальную национальную русскую галерею, куда собирались им плоды многообразных наших художественных настроений, высоких чаяний совершенства и красоты. Радостно на душе, что были тогда на Руси места и люди, как Савва Иванович, около которых мог ютиться, расти и расцветать нежный цветок Искусства и давать плоды зрелые, которые, несмотря ни на какие перевороты, не потеряют своей ценности до тех пор, пока не замрут в душе человека инстинкты и потребности прекрасного.
Таких людей, как Савва Иванович, сегодня нами вспоминаемый, особенно следует ценить нам, русским, где Искусство, увы, потеряло связь с родной почвой, питавшей его в былые времена. Нужны личности не только творящие в самом Искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться Искусство. Таковы были Медичи во Флоренции, Папа Юлий II в Риме и все подобные им творцы художественной среды в своем народе.
Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов. Мы все, любящие Искусство и радость красоты, пока живы, никогда его не забудем, и те, кто после нас будет жить, пусть никогда не забывают Саввы Мамонтова!
Мир ему, вечная бессмертная слава и память!
Орфография и пунктуация источника сохранены