Люди сжигали ближних своих с древнейших времен. Публичные казни через сожжение проводились в древнем Египте еще четыре тысячелетия назад. Такое наказание в разных странах полагалось за разное. Чаще всего костром карали за преступления, связанные с огнем (например, за поджог чужих домов), за инцест и другие правонарушения сексуального характера, а также за прегрешения связанные с религией. Согласно законам вавилонского царя Хаммурапи сжигать полагалось жриц, в рабочее время покинувших храм и предавшихся разврату. В первые века нашей эры в огне нашли мученическую смерть множество адептов христианства, считавшегося в древнем Риме нетрадиционной конфессией.
Лет через пятьсот христиане взяли своё. Они стали сжигать идеологических противников примерно с VI века. Вместе с еретиками на костер подымались колдуны и осквернители святынь. Первым в Европе сожжение как вид наказания за разногласия с официальной церковью законодательно утвердил в 1197 году король Педро II Арагонский. В течении XIII века подобные законы появились в большинстве стран запада. Тогда же возникла и святая инквизиция, которая сделала публичные сожжения еретиков или аутодафе обычным зрелищем для жителей средневековых городов.
Христианство пришло на Русь на несколько веков позднее, чем в западную Европу. Соответственно, и огненные казни появились у нас гораздо позднее. Возможно, в языческие времена славяне и приносили человеческие жертвы, сжигая кого-нибудь перед статуей Перуна, но это не было официальным наказанием. Первый известный случай казни в огне на Руси датируется 1227 годом, когда в Новгороде сожгли четырех волхвов, то есть языческих жрецов, уводивших народ от православия.
Судя по всему, «огневые казни» не были на Руси частым явлением. Наши предки рассуждали логично: религиозное преступление есть преступление не действия, но мысли, в которых виновата прежде всего голова. Зачем же сжигать всё тело за вину лишь самой верхней его части? Поэтому на Руси бытовал гуманный, особенно по сравнению с Европой, способ наказания еретиков. Их не бросали в огонь, а всего лишь сжигали у них на голове злокозненные сочинения. В своде религиозных и светских законов, датированном 1284 годом, так называемой «кормчей книге» говорилось: «Иже кто иметь еретическое писание у себя держати, и волхвованию его веровати, со всеми еретики да будет проклят, а книги те на темени их сожещи». Если же еретик был неграмотным, или обладал чересчур круглой головой, неспособной удержать на себе богомерзкие труды, то поступали просто: надевали на не в меру умную голову берестяной колпак и поджигали его. Некоторые после такого наказания выживали, но сходили с ума. Такой результат полностью удовлетворял судей и палачей: в безумной голове еретическим мыслям точно места не найдется.
В 1411 году в Пскове сожгли двенадцать женщин, обвиненных в распространении чумы. В приговоре они названы «вещими жонками», то есть колдуньями, так что и здесь не обошлось без вопросов веры. В XV веке огненные наказания за религиозные преступления получили прописку в сводах законов практически всех русских княжеств. Впрочем, огнём карали не только за идеологию. В 1493 году в Москве казнили за участие в заговоре против Ивана III литовского князя Ивана Лукомского и его переводчика литвина Матиаса. Покушавшихся на самое святое в Русском государстве «сожгоша на реке на Москве пониже мосту в клетке».
Чуть позже, власть и церковь широко применили огонь в борьбе с распространившейся по Руси ересью жидовствующих. Так называли тех, кто предпочитал новому завету ветхий, жил с соблюдением всех его предписаний, и ожидал нового прихода мессии. В Новогороде епископ Геннадий «повелел посадить их на коней, на вьючные седла, спиной к голове коня, чтобы смотрели они на запад, в уготованный для них огонь, одежду же их повелел надеть задом наперед, а на головы повелел надеть им заостренные берестяные шлемы, будто бесовские; еловцыя на шлемах были из мочала, венцы — из соломы вперемешку с сеном, на шлеме была надпись чернилами: «Вот сатанинское войско». И приказал архиепископ водить их по городу и всем встречным приказал плевать в них и говорить: Это враги Божии и хулители христиан. После же повелел сжечь шлемы, бывшие у них на головах. Так поступил этот добрый пастырь, чтобы устрашить нечестивых и безбожных еретиков». В Москве обошлись без подобных фантазий. Главных жидовствующих попросту сожгли. Точное количество преданных огню еретиков неизвестно, но их было не менее полутора десятков.
Зная крутой нрав Ивана Грозного, трудно было ожидать, что к еретикам он окажется более милосерден, чем к твердым в вере подданным. И действительно, при нём те, кто осмеливались верить в бога как-то не так, с легкостью отправлялись в огонь. Причем «как-то не так», трактовалось весьма расширительно. Например, плотники Данила и Михаил Неупокой были сожжены в 1569 году лишь за то, что в пост осмелились полакомиться телятиной.
Строгости к еретикам и колдунам не уменьшились и после смерти Ивана Грозного. Английский посланник при дворе Федора Иоановича Джайлс Флетчер писал о сожжении некой супружеской пары. Они «были сожжены в Москве, в маленьком доме, который нарочно для того подожгли. Вероятно, что они были наказаны за какую-нибудь религиозную истину, хотя священники и монахи уверили народ, что эти люди были злые и проклятые еретики». Англичанин упоминает о неизвестном в Европе русском обычае сжигать осужденных в срубе. Специально для казни возводилась легкая постройка, иногда с крышей, иногда без неё. Внутреннее пространство заполнялось паклей, берестой и другими легко воспламеняющимися материалами. В сруб заводили одного или нескольких осужденных, и поджигали постройку вместе с ними. Для чего это делалось — точно не известно. Вряд ли палачи, как предполагают некоторые, заботились о зрителях, которых могли шокировать страдания еретиков. Скорее всего, мало кто заботился и об осужденных, которые в срубах страдали меньше, чем на открытом костре — в замкнутом помещении они теряли сознание от дыма раньше, чем огонь добирался до них. Как бы то ни было, иностранцы только дивились тому, что русские «тех, которые возбуждают какие-либо сомнения относительно веры, заключают в небольшие деревянные домики и сжигают живыми и выглядывающими оттуда».
При Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове огненные казни устраивались довольно часто. Связано это не с личными качествами этих правителей, а с деятельной натурой патриарха Иова, который рьяно боролся с еретиками в прямом смысле слова огнем и мечом. В Смутное время борьба с инаковерием на Руси приутихла, а воцарившийся Михаил Федорович вообще свёл сожжения на нет. Его отец, патриарх Филарет требовал от сына жечь еретиков, но послушный обычно царь осмелился потребовать от папы разъяснений, «каким людям, и за какие было вины довелося наказанье до конца учинити и огнём жечь». Судя по всему «вины» не показались Михаилу действительно «большими», и осужденные отделались более легким наказанием.
Во всю силу костры запылали при Алексее Михайловиче Тишайшем. В Соборном уложении 1649 года говорилось прямо: «Будет кто иноверцы, какия ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа, или на рождьшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на честный крест, или на Святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накрепко. Да будет сыщется про то допряма, и того богохулника обличив, казнити, зжечь». Масла в этот огонь подлили церковные реформы патриарха Никона.
На церковном соборе 1666 года всех, кому не нравились новые богослужебные книги и обряды, предали анафеме, и объявили достойными сурового наказания. По стране запылали костры, в которые власть по указке церкви бросала упрямых раскольников. Одиночным кострам не было числа. Случались и массовые сожжения. Самым известным из них стала казнь в Пустозерске в апреле 1682 года протопопа Аввакума и двух его сподвижников. В 1675 году в Хлынове в один горящий сруб загнали сразу 14 человек. Точное количество сожженных властями не известно. Казни староверов продолжились и при Федоре Алексеевиче, и при царевне Софье. Историк и государственный деятель Василий Татищев писал: «Никон и его наследники над безумными раскольниками свирепость свою исполняя, многие тысячи пожгли и порубили или из государства выгнали».
В разгар борьбы с раскольниками появилось русское ноу-хау — копчение. Осужденного подвешивали над огнем высоко, чтобы языки пламени не касались тела. Так казнили староверов Григория Талицкого и Ивана Савина. От жара у осужденных сгорели все волосы, полопалась кожа. Савин не выдержал мучений и покаялся. Ему быстро отпустили грехи, и отрубили голову. Григорий проклял своего слабого духом товарища и остался верен старой вере до момента смерти, который наступил лишь через семь часов после начала казни.
После таких жестокостей у староверов появилась идея идти в огонь самостоятельно. Раскольники верили, что через принятие крещения в огненной купели они отправятся прямо в рай и сжигались целыми семьями с женами и детьми. По стране запылали «гари» — невиданные в Европе массовые самосожжения.
Крупнейшая гарь случилась 6 января 1679 года. На речке Березовке в 12 верстах от Ялуторовской слободы, сибирский поп Доментиан организовал пустынь, куда стекались сотни крестьян. Доментиан не скрывал, что собирает народ для «крещения в огненной купели». Всех прибывших он постригал в монахи. Мужики строили легковоспламеняемые хибары, обливая хлипкие стены смолой, бабы заранее шили саваны для себя, мужей и детей. Узнав о намерениях раскольников, власти послали на Березовку войсковую команду. При её приближении Доментиан дал команду запереться в горючих избах и запалить всю пустынь. Огонь пожрал 1700 человек. Лишь за первое десятилетие раскола огненными самоубийцами стали около двадцати тысяч ревнителей старых обрядов. Только за Уралом историки насчитали 35 случаев массовых самосожжений.
В царствование Петра I воняющая дымом и горелым мясом борьба православия с раскольниками только усилилась. При новом царе наказывать огнём стали не только за религиозные преступления. Согласно воинскому уставу 1714 года огонь грозил фальшивомонетчикам, а также солдатам и офицерам, которые самовольно, без приказа, поджигали вражеские строения.
При Петре закон разрешил сжигать не всего преступника целиком, а только часть его тела, повинную в преступлении. Правда обычно эта процедура предшествовала «общей» казни. Так, например, 29 ноября 1714 года на Красной площади наказывали Фёдора Иванова, прилюдно разрубившего икону топором. Сперва сожгли обернутую просмоленной тканью руку богохульника с зажатым в ней топором, а затем его самого загнали в возведенный рядом с Лобным местом сруб и запалили всё сооружение. Примерно так же казнили в 1722 году негодяя, выбившего палкой икону из рук священника во время крестного хода. По приказу Петра огонь доставался и слишком ретивым священникам, чересчур заботившимся о пополнении церковной казны. В 1721 году диакон Василий Ефимов, чтобы привлечь в свой храм побольше публики, являл там поддельные чудеса. За такую вину не просто сожгли церковного шоумена, но и тщательно испепелили его обгорелые кости.
Огненные казни, судя по всему, нравились и Анне Иоанновне. При ней спалили несколько еретиков, в том числе предка Владимира Ильича Ленина симбирского чиновника Якова Ярова. На сожжении перешедшего в иудаизм отставного флотского капитана Возницына, императрица изволила присутствовать лично. Бывшего офицера казнили вместе со сбившим его с истинно православного пути Борухом Лейбовым.
Последние в России сожжения также были связаны с переходом православных в другую веру. В то время на Урале в очередной раз бунтовали башкиры. Взятым в плен инородцам даровалось прощение, если эти магометане примут православие. Многие башкиры легко соглашались покреститься, а будучи отпущенными, вновь становились ревнителями ислама. Пришлось вразумлять таких вероотступников огнём.
В 1738 году в Екатеринбург привезли пойманного башкирского бунтовщика Тойгильду Жилякова. Вина незадолго до того крещенного Жилякова усугублялась тем, что он не только вернулся в мусульманство, но и по пути в Екатеринбург попытался бежать, напав с топором на конвоиров. Видный деятель российского просвещения, историк и энциклопедист Василий Татищев, бывший в то время начальником уральских горных казенных заводов, решил примерно наказать вероотступника: «Татарина Тойгильду за то, что, крестясь, принял паки махометанский закон — на страх другим, при собрании всех крещенных татар сжечь». Казнь провели 20 апреля 1738 года на центральной площади Екатеринбурга. Через год на том же месте, по приказу того же Татищева втолкнули на костёр шестидесятилетнюю башкирку Кисябику Байрясову, которая после крещения также осмелилась вернуться в мусульманство. Сегодня на месте этих казней возвышается помпезный памятник основателю Екатеринбурга Татищеву.
Это были последние огненные казни в России, но не последний огненный приговор. Весной 1756 года власти Сольвычегодского уезда получили донос на зажиточного крестьянина Андрея Козицына: он мол, наводит порчу на жительниц своего села. Поначалу, Козицын от всего отпирался, но через несколько месяцев признался, что уже четыре года как служит Сатане и управляет бесами, старшего из которых зовут Ерохтой. Под следствие попала и невестка Козицына Агафья, также, по многочисленным показаниям оказавшаяся колдуньей. После шестилетнего следствия и Андрей, и Агафья были приговорены к сожжению. Спас их только мораторий на смертную казнь, объявленный Елизаветой Петровной при восшествии на престол. 17 октября 1763 года в Яренске Агафья Козицына была выдрана «плетьми нещадно», а Андрей Козицын получил 50 ударов кнутом. Обоим были выдраны ноздри, на лица поставлены клейма. Перезимовав в местной тюрьме, весной они отправились на Нерчинскую каторгу.
Время огненных казней в России кончилось. Любители сравнивать нашу страну с западом часто подчеркивают, что в Европе, дескать, последнее сожжение случилось в 1804, а не вступивший в силу приговор к костру был вынесен аж в 1835 году. Буквально трактуя принцип «а у вас там негров линчуют», некоторые указывают, что в США сжигали чернокожих в 20х годах XX века. В ответ на это можно вспомнить, как в начале июля 1941 года у моста Кострижевка—Залещики в Тернопольской области сотрудники НКВД, не успевшие отправить в тыл вагоны с заключенными с западной Украины, облили теплушки бензином и подожгли вместе с находившимися в них людьми. В огне погибли несколько сотен заключенных. И сожгла их не обезумевшая толпа ку-клукс-клановцев, а сотрудники государственных карательных органов. Но к чему эти сравнения? Жертвам огня не было легче, от того, кто, где и когда их сжигал.