Весной 1096 года Владимир Мономах изгнал своего двоюродного брата Олега Святославича из Чернигова. Олег не смирился с поражением, собрал войско и захватил Муром, Ростов и Суздаль. В одной из битв был убит сын Мономаха Изяслав. Мстислав, старший сын Мономаха, дважды предлагал Олегу участие в мирных переговорах, однако князь продолжал военные действия. В феврале 1097 года войско Олега было разбито. Мономах направил князю письмо:
«О я, исполненный многими страстями и печальный! Много борешься, душа, с сердцем, и одолело сердце мое, потому что тленны мы. Помышляю, как предстать пред Страшным судией, не покаявшимся и не примирившимся между собою. Ибо кто говорит: «Бога люблю, а брата своего не люблю» — ложь это (ср. 1 Ин. 4, 20). И еще: «Если не простите брату прегрешения его, то и вам не простит Отец ваш Небесный» (ср. Мф. 6, 15). Говорит пророк: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие» (Пс. 36, 1); «как хорошо и как приятно [жить] братьям вместе!» (Пс. 132, 1).
Но всё наущение дьявольское. Вот ведь были рати при умных дедах наших, при добрых и блаженных отцах наших. Дьявол ведь не хочет добра роду человеческому, ссорит нас. А написал я это тебе, потому что принудил меня сын твой, которого ты крестил, что сидит возле тебя; прислал ко мне мужа своего с грамотой, [так] говоря: «Уладимся и смиримся. А братцу моему суд [Божий] пришел. Так не станем мстителями за него, но положимся на Бога, когда предстанут они пред Богом. А Русской земли не погубим». И я, видя смирение сына своего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: он, молод и неразумен, так смиряется, на Бога уповает — я же человек грешен, грешнее всех людей. Послушал я сына своего, написал тебе грамоту: примешь ли ее с добром или с поруганием, об этом узнаю из твоего писания.
Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога [отпущения] прежних своих грехов. Ибо [и] Господь наш, не человек, но Бог всей вселенной — что захочет, во мгновение ока все сотворит, — Сам претерпел насмешки, и плевание, и побои; и на смерть предал себя, владея жизнью и смертью. А мы что суть, люди грешные и злые: сегодня живы, а наутро мертвы; сегодня в славе и чести, а назавтра в гробу и в забвении, другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что взяли они и на что им одежды их? Но только и есть у них, что сделали душе своей.
Такими словами, брат, следовало тебе, пославши ко мне, опередить меня. Когда же убили дитя мое и твое пред тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее, словно цветок, только что расцветший, словно агнец заколотый, сказать, стоя над ним, проникнув [в] помыслы души своей: «Увы мне, что сотворил! Воспользовавшись неразумием его, ради неправды мира сего призрачного, добыл грех себе, [а] отцу и матери — слезы». Подобало тебе сказать вслед за Давидом: «Знаю, грех мой всегда предо мною» (Пс. 50, 5). Не из-за пролития крови, [но] свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал голову свою и плакал горько — тот час отпустил ему согрешения его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне грамоту написать утешительную, а сноху мою послать ко мне — ибо нет в ней ни зла ни добра, — обняв ее, оплакал бы мужа ее и ту свадьбу их, вместо пения — ибо не видел я первые радости их, ни венчания их за грехи мои. Бога ради пусти ее ко мне скорее, с первым послом, чтобы, испустив слезы с нею, поселил ее рядом. И сядет она, словно горлица на сухом дереве, жалеючи, а я утешусь о Боге.
Тем ведь путем шли деды и отцы наши. От Бога ему суд пришел, а [не] от тебя. Если бы ты тогда свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова не занимал, но послал ко мне, то мы бы отсюда уладились. Но сам рассуди: мне ли подобало к тебе посылать, или тебе ко мне? Да если бы ты велел дитя [моему]: «Сошлись с отцом», десять раз я бы послал.
Дивно ли, если муж погиб на войне? Так умирали лучшие в роду нашем. Не надо было ему выискивать чужого и меня в стыд и печаль вводить. Научили ведь его отроки, чтобы себе добыть, — а ему добыли зло. Да если начнешь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа, то напиши грамоту с правдою — тогда и волость добром получишь, и сердце наше обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель. Не хотел я ведь крови твоей видеть у Стародуба. Но не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления своего, ни от кого-нибудь из братьев. Если же я лгу, то Бог меня ведает и крест честной! Если же в том я грех совершил, что пошел на тебя к Чернигову из-за поганых, то в том я каюсь и о том братии печалился и еще им поведал, потому что человек есмь.
Если тебе добро, то… Если же худо, то вот сидит сын твой крестный с малым братом своим, хлеб едят дедовский. А ты в своем сидишь — об этом и рядись. А если хочешь убить их — то вот они у тебя. Ибо не хочу зла, но добра хочу братии и Русской земле. А что ты хочешь силой взять, то мы давали тебе и у Стародуба… отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим рядились, да не может он без тебя рядиться. И не сделали мы ничего дурного, не сказали: ссылайся с братом, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то не дано будет от Бога душе его узреть мира на том свете. Не от нужды говорю тебе, не из-за беды какой по Боге, сам услышишь. Но душа моя дороже мне всего света сего».