Пребывание Айседоры Дункан в России сопряжено было с чудовищными трудностями перевода как в прямом, так и в переносном смысле. Наверное, это одна из самых неправильно понятых женщин, посещавших когда-либо нашу страну. Не поняты были и те немногочисленные авантюристы, поддержавшие в 1921 году её приезд. да и как можно понять человека, который собирается обучать детей пролетариата «махать руками, как птицы, ластиться вроде кошки, прыгать по-лягушиному» и «в общем и целом, подражать жестикуляции зверей»?
Одни допускали, что Айседора и вправду считает возможным строить коммунизм посредством танца, другие уверяли, что все это затевается с одной лишь прозаической целью — поправить печальное финансовое положение стареющей танцовщицы, большинство же оставалось недоумевающе равнодушным.
Если вы никогда не видели, как танцует Айседора Дункан, то можете прямо сейчас посмотреть. Трудно поверить, что это и есть та самая артистка с мировым именем, не правда ли. Если вас не очень впечатляет импровизация Дункан, выступления первых балерин Большого и Мариинского вам тоже лучше не видеть, чтобы лишний раз не расстраиваться. Однако публика начала двадцатого века еще не была избалована «танцами со звездами» на Первом канале, а потому даже ненавязчивое кружение по сцене заезжей босоножки могло сорвать бурные аплодисменты переходящие в овации — Москва дала дункан и помещение, и учеников, и Айседора покинула европу «без туалетов», готовясь «провести остаток жизни, одетая в красную фланелевую блузку среди товарищей, одинаково просто одетых и преисполненных братской любовью».
Конечно, она плохо понимала, куда едет. Последний раз она была в России в 1905 году, приехав ровно в то утро, когда по улицам тянулись длинные траурные процессии похорон убитых перед Зимним дворцом рабочих. Айседору, хоть и впечатленную прискорбным зрелищем, все это не касалось, она жила в Европейской, из которой, видимо, вытравили к тому времени, всех клопов, ездила в теплых экипажах, обедала в роскошных особняках прима-балерин, смотрела спектакли из лож, и казалось, что Россия, она такая вот, носит жемчуга и пьет шампанские вина. В двадцатых Айседоре придется сидеть без электричества и отопления и гастролями зарабатывать деньги на поддержание студии. В двадцатых далекая страна Россия изменится до неузнаваемости и зазвучит уже не Шопеном, а гимном «Интернационал» и голосом белокурого алкоголика.
Познакомил их — до сих пор непонятно — то ли Сабанеев, то ли Якулов, то ли Мариенгоф, в общем, кто пишет мемуары, тот и познакомил. Романтизировать их отношения может только совсем недалекий человек: то, что Есенин бил жену, ни для кого не секрет. Их роман — это тоже какая-то затянувшаяся ошибка перевода. По воспоминаниям современников, Сергей издевался над Айседорой «утрированно-грубо» и «учил ее неприличным русским словам, выдавая их за приличные, так что получались совершенно дикие положения». Уже после расставания с Есениным Дункан пожалуется Сабанееву: «Как он меня рюгаль, как колотиль!.. Он меня называль старий кобыль!». Говорить по-русски она так и не научилась, впрочем, в России тоже не научились понимать ее язык. Даже имя ее, Изадора (а она называла себя именно так), мы упрямо пишем по-своему…