Сергей Бунтман. Добрый вечер! Сегодня у нас поразительное совершенно дело. Здесь уже приняли некоторые участники чата таблетки от качки, потому что Алексей Валерьевич Кузнецов — добрый вечер!
Алексей Кузнецов. Добрый вечер!
С. Б. Да, предупреждал, что вы закачаетесь. Ну да. Обстановочка ничего вот в студии у Кузнецова, у меня как-то не соответствует немножко. Вот жалею, что на «Эхе» в коридоре перед студией, когда шёл эфир, висел всё-таки красный фонарь. Вот. И красный фонарь был бы чрезвычайно уместен в сегодняшней передаче.
А. К. Даже с учётом того, что на нём было написано «Микрофон», что несколько…
С. Б. Ну мало ли, что написано!
А. К. Что несколько отвлекало!
С. Б. Ну мало ли, что написано, да. Мало ли, что написано.
А. К. Да.
С. Б. Суть-то одна.
А. К. Ну вот к нашей сегодняшней передаче один эпиграф нам дарит наш зритель Денис, который написал в чате «Могла и убить, будем разбираться», это правда — могла и убить, будем разбираться. Ну, а второй эпиграф из Хемингуэя, если позволите: «Во Франции всегда найдётся в газете какое-нибудь потрясающее преступление, за распутыванием которого можно следить изо дня в день. Эти отчёты читаются как романы, но, чтобы получить удовольствие, необходимо знать содержание предыдущих глав, поскольку французские газеты, в отличие от американских, не печатают краткого изложения предшествующих событий».
С. Б. Да.
А. К. Это из «Праздника, который всегда с тобой», и…
С. Б. Ну конечно, да.
Маргарита Стенель
А. К. Сегодня о газетах мы действительно будем много говорить, потому что они в этой истории сыграют чрезвычайно важную роль. Как обычно, начинаем мы с карты, первую картинку Андрей, наш видеорежиссёр, нам сейчас показывает, и вот здесь такой красно-синей, значит, блямбой, её острый, значит, вниз обращённый кончик указывает на небольшой городок Бакур, это самый-самый восток Франции, вот восточнее трудно что-нибудь представить, потому что это практически уже швейцарская граница, вот там вокруг видно Фрайбург, Цюрих, Берн, Женева ниже, да, Женева даже западнее оказывается, чем этот самый городок. Это Эльзас. И вот в этом самом Эльзасе в шестьдесят девятом году, в тысяча восемьсот, разумеется, шестьдесят девятом, в семье Эмилии и Эдуара Жапи — сейчас нам Андрей покажет фотографии этих двух достойных людей — значит, очень интересная семья. Эдуар принадлежит к одной из самых богатых и самых респектабельных семей Эльзаса — значит, это уже династия, третье, по-моему, поколение производителей различного металлического товара: замки, скобяные изделия всякие. Очень крупное дело, пять тысяч рабочих. Это один из самых крупных производственных бизнесов в Эльзасе. Думаю, что вообще во всей восточной Франции, во всей Бургундии.
С. Б. Крупнее только, я думаю, вино только в Эльзасе.
А. К. Ну наверное, да, но вот если брать такую классическую…
С. Б. И пиво! Да.
А. К. Классическую промышленность, да, то семья очень богатая, ну вот Эдуар в ней то, что называется чёрная овца у англичан, black sheep. Дело в том, что он… Это же Эльзас, они протестанты. Причём они протестанты такого сурового, кальвинистского толка — до Женевы, что называется, рукой подать. Поэтому никаких связей на стороне, браки часто достаточно родственные, чтобы деньги не уходили, и так далее, так женились все его братья. А он женился на девушке из трактира, в которую влюбился. Значит, она совершенно такая простушка, хотя милая, добрая — её и убьют, поэтому я про неё и рассказываю, да? Такая малообразованная, при этом очень хорошая, замечательной супругой ему была. Но он, помимо всего прочего, ещё мот, игрок, гуляка. То есть полная противоположность вот этому кальвинистскому идеалу. Ну и в результате, значит, ему выделили какую-то часть наследства, но из семейного бизнеса выкинули. В результате он занимается не производством, а он владелец достаточно крупной фермы. Сейчас нам Андрей покажет третью картинку, вы увидите — это современная фотография.
С. Б. О-о!
А. К. Да! До сих пор сохранился…
С. Б. О!!!
А. К. Между прочим, это называется Шато, Шато д’Эдуар.
С. Б. Да, стопро… стопроцентный замок средней руки — замок.
А. К. Вот он в этом…
С. Б. Но высшей руки, я бы сказал, жильё.
А. К. Ну три жилых этажа, вокруг, там…
С. Б. Да.
А. К. Несколько сот акров земли, и вот за счёт того, что он сдаёт в аренду окрестным фермерам эту землю, они, в общем, неплохо жили. Значит, в семье было четверо детей, и наша с вами героиня — её, значит, звали Marguerite, и девичья фамилия Marguerite Japy, значит, вот сейчас нам Андрей покажет её фотографию в молодых девушках, вот такая она очень здесь милая. Значит, она третий ребёнок в семье, вторая дочь и третий ребёнок. У неё есть старшая сестра, старший брат и потом после неё родится ещё одна девочка. Она у отца явно совершенно была вот такой вот любимицей — отец с ней постоянно… Времени у него было много, он с ней постоянно возился, он лично подбирал ей учителей — старших двух детей отправили учиться куда-то, её учили на дому. Он во время уроков стоял в дверном проёме, чуть ему казалось, что учитель куда-то не туда ведёт — он тут же влезал, говорил: сейчас я скажу, как правильно. Я себе представляю, как часто они менялись, эти самые учителя. Я б прибил за такое, конечно же, тут же. Вот, он с ней постоянно, значит… Она такая вот папина дочка, и потом — сейчас, а к этому делу по-прежнему довольно серьёзное внимание приковано — многие современные исследователи пишут, что, возможно, в этом многое из того, что потом проявится, вот она, действительно, унаследовала папины привычки, папин характер, папин взгляд на мир в известном смысле.
С. Б. Мотовка?
А. К. И мотовка, и человек очень свободных взглядов на отношения между полами и вообще то, что называется моралью, скажем так. Ну вот надо сказать, что очень часто оборотной стороной вот такой вот отцовской любви является ревность, и когда она в возрасте, вполне, надо сказать, приличном — ей было девятнадцать, если я не ошибаюсь — у неё начался роман, роман с молодым офицером, с лейтенантом, как и положено, значит, его фамилия Шеффер. Он к ней с самыми, что называется, порядочными намерениями, они помолвлены были, и отец на эту помолвку дал согласие, а потом что-то ему в голову стукнуло, и он сказал, что нет, дочка, какой-то молоденький лейтенантик из какой-то незнатной семьи, там, ни, ни средств, ничего особенного, ни служебных перспектив — нет, не желаю, не даю согласия. И услал её к чёртовой матери, на другой конец Франции, куда-то в сторону Гаскони, туда вот, на юго-запад, где уже жила её замужняя старшая сестра, от греха, что называется, подальше. Она простилась со своим возлюбленным в вагоне поезда, они оросили друг друга слезами и расстались на двадцать с лишним лет. В следующий раз они встретятся в суде. Он будет уже капитаном — за двадцать с лишним лет не очень большая карьера.
С. Б. Да! Вообще да. Это…
А. К. Папа, видимо, был прав. А папа через несколько месяцев возьми да и помри. Ну, она уже взрослая женщина, она вернулась обратно домой в свой Эльзас.
С. Б. А Эльзас немецкий тогда?
А. К. А Эльзас нет, Эльзас французский тогда. Эльзас французский.
С. Б. Это же какое время-то?
А. К. Это… А вообще подожди, получается, что…
С. Б. Ну я думаю, что часть — это, наверно, территория, территория Бельфор или что-нибудь в этом роде.
А. К. Это территория Бельфор, совершенно верно.
С. Б. Да.
А. К. То есть это та часть Эльзаса, которая не, не доставалась…
С. Б. Это территория Бельфор, до сих пор самое восточное окончание Франции. Да.
А. К. Вот, это территория Бельфор, да, совершенно верно. И в результате, значит, она как-то после смерти папы очень сблизилась с мамой — хотя она и раньше с ней была в хороших отношениях, никаких особенных конфликтов там не было. А дальше она встречает человека, который почти на двадцать лет её старше, сейчас нам Андрей покажет фотографию — это уже через достаточно много лет после свадьбы, у них уже родилась их единственная дочь, Марта. Вот он такой скучноватой внешности, рано начавший лысеть, и, насколько можно понять, он такой вот — не остряк, не душа компании. Его зовут Адольф Стенель. Он художник. Я встретил такую характеристику на одном искусствоведческом сайте — его назвали посредственным представителем французского академизма. Ну…
(Смеются)
С. Б. Что может быть, да, может быть хуже характеристикой, я не знаю.
А. К. Ну вот я, для того чтобы у нас могло составиться какое-то представление о творчестве — сейчас Андрей нам покажет картину — я нашёл одну, значит, картину его работы, значит, «Библиофил». Ну, сидит за столом человек, читает книгу. Действительно, с учётом того, что уже начинается Belle Epoque, уже почти-почти началась, да?
С. Б. В общем — да, там, скажем, démodé …
А. К. Но тем не менее он представитель академической традиции. Первые годы они живут хорошо, судя по всему, а дальше у них возникает даже не то чтобы там ссора какая-то или что ещё. У них в семье, что называется, заканчивается любовь. И начинается даже не то чтобы разлад — внешне всё вполне прилично. Они никогда не разъезжались, они продолжают жить под одной крышей, но, что называется, в разных спальнях. Она ведёт чрезвычайно активную в этом смысле жизнь. У неё меняются любовники, причём иногда этих любовников больше двух одновременно. Тут в начале передачи Дмитрий Мезенцев спросил, деньги ли мотив, трудно сказать — видимо, не только. Она, в общем, не выглядит такой, что называется, охотницей за бриллиантами. Её поклонники не обязательно люди зажиточные, но обязательно чем-то запоминающиеся. Они либо личности, либо кошельки. Желательно и то и другое. Она не отказывается от их финансовой помощи, но, видимо, не вымогает её. То есть она, в общем, не является классической содержанкой. Она очень темпераментная женщина, прекрасно овладевшая ремеслом завоёвывать мужское внимание, мужскую любовь и так далее, и так далее. Муж, судя по всему, что называется, тоже не остаётся в стороне от всего этого, причём он человек более широких взглядов. Если она безупречна — у неё в жизни была одна любовь, это мужчины, то он шире на этот вопрос смотрел: у него случались связи и с натурщицами, и с натурщиками. Ну, а что — это принято в то время, это принято в артистических кругах. Одним словом, вот таким вот образом живут они себе — поживают, и в какой-то момент у неё… Да, дайте нам, Андрей, пожалуйста… Это, наверное, самый известный её портрет.
С. Б. Да-а-а.
Любовники Маргариты
А. К. Вот так она выглядит в начале 20 века, когда произошла с ней одна из двух самых громких историй в её жизни. Среди её поклонников оказывается тогдашний президент Франции Феликс Фор. Сразу Феликса Фора можно нам показать, он у нас должен быть следующий. Вот это его парадный портрет, в президентских всяких там регалиях, с орденами, лентами, всё что положено. Феликс Фор, надо сказать, большой был политик и специалист по женскому вопросу тоже. Поэтому, когда с Феликсом Фором случилось то, о чём мы сейчас вам расскажем, то народ Франции так и не понял, а конкретно с какой женщиной это всё было. А случилось следующее: в 1899-м к президенту прямо в Елисейский дворец, чтобы далеко не ездить, прибыла дама. А через некоторое время слугам показалось, что надо войти, слуги вошли и обнаружили, что президент то ли уже умер, то ли вот-вот собирается, при этом взаимное расположение его с дамою не оставляло никаких особенных сомнений, какими именно государственными делами они занимались, когда вот президента постиг, ну, видимо, инсульт. В общем, некий удар.
С.Б. Ну, судя по всему — да.
А.К. Потом некие злые языки утверждали, что его пальцы настолько прочно вцепились в её шевелюру, что пришлось буквально выстригать. Ну, возможно, это и преувеличение.
С.Б. О-о-ой.
А.К. Возможно, французы…
С.Б. …газеты…
А.К. Господи, конечно, да, разумеется. Но надо сказать, что в связи с этим инцидентом… Французы, вот подтверди, ты гораздо лучше знаешь французов. Французы, как мне кажется, этим событием будут гордиться. Дескать, вот какой у нас президент орёл. Мало того, что крупный политик, так ещё и умер… не как все.
С.Б. Ну зависит, конечно, но вообще, я тебе скажу, раз до революции гимном было «Да здравствует Генрих IV», то понятно совершенно. Где в первом же куплете пелось, что у него был тройной…
А.К. Он славный был король, да.
С.Б. У него был тройной талант, да: пить, сражаться и бегать за юбками.
А.К. Ну вот насчёт сражаться у Феликса Фора было не так хорошо, насчёт пить — ничего не знаю, врать не буду, а с юбками всё нормально. Так вот, в связи с этим инцидентом возникнет два широко известных… две игры слов. Первая — передавали так, когда прибыли врачи по срочному вызову, то один из них спросил встречавшего слугу: «Le Président a-t-il toujours sa connaissance?», но слово «connaissance» означает и «сознание», и «знакомую». И дословно можно перевести, если знать другой контекст, «президент всё ещё со своей знакомой?»
С.Б. Да нет.
А.К. На что слуга простодушно ответил: да нет, мы её выпроводили через задний ход. Это к вопросу о сознании.
С.Б. Да.
А.К. Ну, а вторая игра слов более циничная, но, на мой взгляд, ещё более остроумная, заключается в том, что… Французы в массе своей не знали, кто эта дама. Более того, они думали… дайте нам, Андрей, пожалуйста, следующий портрет очень красивой женщины. Это знаменитая в то время актриса Сесиль Сорель, она была как бы главной метрессой президента, можно сказать, почти официальной. И народ простодушно решил — ну с кем наш президент, конечно, со своей… а вот, оказывается, это была не она. Так вот даму, в присутствии которой президент испустил дух, ей дали каламбурное прозвище «Похоронное бюро» — один из вариантов: «La pompe funèbre». Но дело в том, что это можно перевести ещё и как похоронный насос.
С.Б. Езус Мария, да. Да, да, да.
А.К. Ну вот, значит, вот такой вот дамой была, соответственно, Маргарита Стенель. Надо сказать, и после президента у неё был целый ряд, так сказать, сменявших друг друга, а иногда и одновременно разных поклонников, в том числе и из мира литературы, из мира искусства, но и из мира бизнеса тоже. Тем временем годы потихонечку шли, она становилась всё более не юной. Набирала вес, так сказать… Но тем не менее в семье всё более или менее благополучно. Дочь, единственная, Марта, — подросла. Уже ходят слухи, что Марту начинают сватать, и там появляется вроде как конкретный кандидат, из хорошей семьи, всё хорошо, надо сказать, что она о своих обязанностях жены не забывала. И когда она, будучи очень известной в Париже дамой, содержала собственный литературно-художественный салон, где у неё бывали Эмиль Золя, где у неё бывали художники известнейшие того времени, она не забывала сказать — а вот вы знаете, муж очень много работает, вот недавно новую картину закончил, а не угодно ли, господа, взглянуть? В общем, при всём том, что таланты были его как художника достаточно скромными, картины продавались очень хорошо. Например, Елисейский дворец купил у него три работы, за, соответственно, что называется, не торгуясь.
С.Б. При Форе? Или при Лубе?
А.К. При Форе, при Форе, при Форе.
С.Б. При Лубе уже не покупали?
А.К. Ну с Лубе она не состояла, насколько я могу судить…
С.Б. Ну да, я понимаю.
Убийство
А.К. Одним словом, у них сложился такой, в общем, симбиоз. Как я понимаю, ни у кого, ни у него, ни у неё не было никаких иллюзий насчёт супружеской верности. Это потом будет обсуждаться, кто-то из его друзей будет говорить: да что вы, да он ничего не знал! Ну невозможно это. Вся Франция, как в том анекдоте: «Вся Одесса знает». Вся Франция, ну по крайней мере весь артистический Париж знает, а он не знает. Всё они, конечно, знали и, видимо, их обоих это вполне устраивало. Я к чему: одна из главных сложностей, с которыми столкнётся сначала следствие, а потом суд — это мотив. Она не испытывала к нему ненависти. Он не мешал ей жить, этот её муж, которого даже несчастным назвать язык не поворачивается. Я так понимаю, что его вполне устраивала их вполне внешне благополучная семья.
А дальше случается что-то совершенно непонятное, 1908 год, 30 мая, вечером. Они собирались… Да, мама живёт с ними, её мама, что тоже, в общем, наверное, о её дочери говорит неплохо. Мама уже немолодая дама совсем, со здоровьем у неё неважно, но тем не менее, так сказать, вот она, живёт со своей дочерью, со своим зятем. Они собирались ехать за город. Один из её любовников ей, по сути, подарил целую виллу — 45 минут на поезде от Парижа, небольшой городок — я так понимаю, даже не городок, такое небольшое дачное, вилльное место, Бельвю называется, я его не нашёл. Вот они туда собирались ехать, значит, благо конец весны уже, чего в городе-то сидеть. А в городе они жили в 15 округе, то есть на Монпарнасе. У них была там, значит, вилла тоже такая, достаточно производящая впечатление. Но не смогли уехать в тот же день. Дочь была там, дочь была в Бельвю, взрослая дочь. Они собирались ехать 30 мая, но мама себя неважно почувствовала — ну, давайте поедем завтра. Вечером поужинали — скушали лобстера — и разошлись по своим комнатам. Точнее так: Маргарита ночевала в комнате дочери, свою спальню отдала маме, ну, а муж, так сказать, в своём кабинете — он же спальня, он же… В доме был один слуга — молодой совершенно человек, двадцатилетний парень. Значит, он — вообще не очень я понимаю, каким образом к ним попал, потому что профессиональным слугой он не был: он был такой вот деревенщина, парнишка из крестьянской семьи. Это всё будет потом иметь значение, потому что он ключевой свидетель в этом деле…
С.Б. Слуга-любитель?
А.К. Ну, начинающий слуга.
С.Б. А, ну да, только учусь.
А.К. Начинающий, да.
С.Б. Хорошо, да.
А.К. Он только учился, слуга-практикант. Его звали Реми Куйар. И вот этот самый…
С.Б. О боже мой!
А.К. …Реми Куйар в полшестого утра, как ему и положено, просыпается для того, чтобы идти, значит, готовить следующий день. Он жил на самом верхнем этаже под крышей, на антресолях. Он начинает спускаться по лестнице в кухню, которая расположена на нижнем этаже, и, проходя мимо хозяйского этажа, слышит — женским голосом зовут. Он идёт на зов и обнаруживает мадам — мадам Стенель — в очень странном виде: она лежит на кровати распятая, то есть руки привязаны к переднему, вот этому вот, ну, бортику кровати; ноги привязаны, соответственно, к заднему.
С.Б. Та ещё… Нехорошо…
А.К. На ней ещё ночная рубашка, но эта ночная рубашка задралась, потому что она там то ли ёрзала, то ли что-то. А рядом на кровати лежит большой ком ваты: как потом выяснится, это был кляп. Значит, он развязывает мадам: потом он будет показывать на следствии и суде, что, когда он развязывал, он обнаружил, что натянуты верёвки несильно, что верёвки слабы. И ещё одна интересная вещь с привязыванием. Вот Серёж, прости, пожалуйста, конечно…
С.Б. Да-да.
А.К. Ну, вот тебе нужно привязать человека к кровати, причём не для игр каких-нибудь, а для серьёзного дела. Вот ты ноги как бы привязал, за что?
С.Б. Ты хочешь спросить меня, каким… Название узла? Нет?
А.К. Нет, не название узла. Я имею в виду — какой фрагмент тела ты бы привязывал, какую часть ноги.
С.Б. Ну, вообще полагается за щиколотки, как-то так.
А.К. Ну естественно, конечно.
С.Б. Ну да.
А.К. Вот представь себе, что она была…
С.Б. Обычай так говорит, да.
А.К. …что она была привязана за большие пальцы. Я уже не говорю о том, что это дольше, но это гораздо менее надёжно, потому что щиколотки — куда денется, если нормальный узел, а палец всё-таки не настолько фигуристая штука.
С.Б. Нет, ну извини, если шёлковым шнурком…
А.К. Нет, здесь была нормальная хозяйственная верёвка.
С.Б. …и при каждом движении большого пальца здесь — это причиняет боль, что вообще-то по-садистски это неплохо, но вообще-то как-то странно.
А.К. Но это не будет вязаться — сразу забегая вперёд, скажу, что это не будет вязаться с теми объяснениями, которые были даны. Ну вот. Ну, естественно, отвязав её, он бросается в другие комнаты, обнаруживает два трупа. Тело мужа в довольно странной позе, с подогнутыми под себя ногами, тоже в ночной рубашке, находится на выходе из комнаты: такое ощущение, что он выбегал из комнаты, когда его застала смерть. Ну, а матушка находится на своей кровати, во рту у неё кляп — и у мужа, и у матери, то есть у обоих мёртвых тел. На шее верёвка так, как если бы их этой верёвкой удушили. Он, слуга, естественно, тут же открывает окно на улицу: на помощь, на помощь! Сначала прибежит сосед, потом подтянется полиция, и она, захлёбываясь, расскажет первую версию: она проснулась среди ночи, около полуночи от того, что вокруг её кровати стояли четыре фигуры — три мужские в длинных чёрных балахонах, или плащах, французское «robe». Ну, плащ, наверное, да, нужно…
С.Б. Это балахон.
А.К. Балахон, да? Значит, в чёрных балахонах с широкополыми шляпами.
С.Б. Это как сутана. Robe — это как сутана, да.
А.К. Совершенно верно. Потом она на следствии будет говорить: у них были сутаны, как у православных священников, то есть это, видимо, слово «сутана» очень сюда подходит. И некая рыжеволосая женщина с очень жестокими глазами, которая всем этим командовала. Вот здесь нам, наверное, нужно прерваться.
С.Б. Да.
Реклама.
Ну, а я Бена нашего Макинтайра вам предлагаю, вот, в очередной, юбилейный раз. Он того стоит, потому что у него, конечно, — на документальной основе наворотить такое… Я не говорю, что напридумывать, а именно: все факты и подлинные шпионские истории завернуть так, что получить миллион всевозможных премий и изложить… Если вам нужно всё-таки о шпионах что-то почитать — об известных и менее известных шпионах подлинные истории, — то надо именно Бена Макинтайра. Ну, плюс открытка с изображением бутылки шампанского. Немножко, конечно, это напоминает поощрение шотландского папаши, который говорит: будешь себя хорошо вести — поедешь в Глазго и посмотришь, как другие дети катаются на каруселях. Вот, так что вы можете вот Бена Макинтайра, который шотландец, между прочим, вот открыточку от него получить и купить книжки его, вот. Шпионы — это про Кима Филби знаменитого. Так что вот так вот. Там не менее загадочные истории есть, но вот уж такого наворота, который мы сейчас слышали от Алексея Валерьевича, вот, я не знаю, какой Макинтайр…
А.К. Это вы ещё не все навороты, подождите, только начинаем.
С.Б. Ну хорошо, да.
А.К. Так вот, при осмотре места происшествия, места преступления полиции многое бросилось в глаза. То, что она была привязана так, как если бы могла бы освободиться, в общем, не прилагая к этому больших усилий. Дальше судебно-медицинские эксперты, которые будут осматривать такой же комок, значит, ваты, который вот у матери был во рту, а этот она вроде бы выплюнула… Я имею в виду Маргарита, Мэг, как её все называли фамильярно.
С.Б. Вата жёваная была?
А.К. Вот, то-то и оно, Серёж, что эксперты скажут: а похоже, что эта вата ни в каком, извините, рту и не бывала. Мы вообще следов слюны на ней не видим. На суде потом, когда всё это тоже будет, значит, в очередной раз выясняться и опрашиваться, на вопрос: как вы смогли вытолкнуть кляп? — она так очень… Она уже вошла в роль, она чувствовала, что присяжные вроде как ей симпатизируют, публика вообще очень… Она так: я же за счёт опыта, я работала языком, я её вытолкнула. Все сразу вспомнили покойного президента Фора почему-то. Короче, кляп, похоже, во рту её не бывал, привязана она была неплотно. Что касается мужа, то то, что вокруг шеи была обмотана верёвка, — кстати, та же верёвка, которой была привязана, значит… фрагментом этой же верёвки была привязана к кровати сама мадам Стенель. Так вот, верёвка-то на шее была, а вот странгуляционной борозды, которая обычно — не всегда, да, но обычно возникает, когда человека душат верёвкой, — на шее у него не было. И медики потом, значит, предположат, что да, он был задушен, но, похоже, не верёвкой. Спрашивается, чем. Ну, следующее…
С.Б. Подушкой.
Расследование
А.К. С… ну, тогда… тогда тело найдено в очень странном месте. Кабы он лежал на кровати, да на лице была б подушка, никто б слова дурного не сказал, а он на полдороге между спальней и туалетом в коридоре, и никакой подушки под боком даже нет. Да уж, если задушили, так зачем подушку на место-то класть? Похоже, руками.
Вот, а что касается матушки, то сначала предположили, что, значит, она задушена верёвкой, потом выяснилось, что верёвкой она точно не задушена. Потом обнаружили, что когда ей в рот забивали кляп, сместили вставную челюсть, и эта вставная челюсть прошла дальше в горло. Медики сказали: она задохнулась от этого. Подожди, Серёжа, креститься, хотя это, наверно, всегда не вредно, но дело в том, что ещё потом, после детального вскрытия, медики сказали, что ой, вы знаете, вообще похоже, что и не этот вариант. Похоже, что она от сердечного приступа умерла, а уже потом мёртвой ей запихивали в рот кляп, и вот тогда сместили вставную челюсть. То есть, ты понимаешь, с этой челюстью вообще очень странно всё: человек, ложась спать, вставную челюсть вынимает, да. Значит, похоже, что её застали не в постели, а то, что тело в конечном итоге в постели оказалось — похоже, что его туда положили уже мёртвое. Ну, и такой фигни было немало — прямо скажем. Интересно, что товарищи, которые вели следствие — сейчас Андрей нам покажет одного из них, это руководитель уголовного розыска тогдашнего Парижа Октав Амар: очень известный, очень популярный у газетчиков человек, такой сыщик, такой у него прямо портрэт. Вот, он, значит, прибывает. Прибывает следственный судья Жозеф Лейде. Следственный судья — juge d’instruction — ну это по сути следователь. Он не судья по-нашему.
С. Б. Это как следователь прокуратуры у нас было.
А. К. Совершенно верно. Или как у нас было после реформы…
С. Б. Следственный судья.
А. К. …судебный следователь.
С. Б. Судебный следователь. Можно я сразу скажу про это самое robe? Это, конечно, платье ещё и прежде всего. Потом стало. Но, например, аристократия — aristocratie de robe, noblesse de robe — это именно формы, плаща.
А. К. Плаща, да. Аристократия плаща — я знаю русский перевод.
С. Б. Плаща вот этого…
А. К. Мантии.
С. Б. Мантии.
А. К. Дворянство мантии.
С. Б. Дворянство мантии — это судебные, а вот то, чтобы с рюшечками, серенькое с зелёненьким — это, конечно, платье. Это уже, конечно, платье.
А. К. Безусловно. Но поскольку речь идёт о мужчинах, здесь сомнений нет.
С. Б. Как у нас: платье — это много что значит вообще-то.
А. К. Поскольку мир тесен, а Париж — город небольшой, следователь Жозеф Лейде в своё время был одним из любовников, значит, Маргариты Стенель, и никого… об этом было известно, это не было какой-то там тайной, значит, большой. Но никто не возражал: все мы люди одного круга, она дама безупречного воспитания, так сказать, широкого кругозора, мы тоже, знаете… Одним словом, с самого начала следователи к ней относятся очень дружелюбно. Никто её, несмотря на эти обстоятельства, никто её не обвиняет. Хотя выясняются — чем дальше, тем больше — ну, нехорошие вещи. Ай, всё украдено! У нас пропало несколько тысяч франков, пропали мои драгоценности! Довольно быстро выяснится, что никаких нескольких тысяч франков просто не было. Драгоценности потихонечку начнут находиться: какие-то драгоценности из тех, что она указала, нашлись на загородной вилле, а одна драгоценность вообще найдётся в особенном месте — об этом чуть позже. Ну, одним словом, впечатление, что она врёт, оно так вот усиливается по мере, что называется… Но что ищет полиция? Полиция ищет четырёх злодеев: трёх мужчин в чёрных шляпах… На полочке стоит детективный роман, где похожая история описана: полиция ищет трёх мужчин и рыжеволосую женщину. И надо же, Серёж, не поверишь.
С. Б. Находят?
А. К. Находят. Выясняется, что из расположенного неподалёку от Монпарнаса еврейского театра…
С. Б. А, ну естественно.
А. К. …исчезли — то ли были сданы в аренду, то ли пропали, то ли потеряли — в общем, исчезли действительно три длинных чёрных плаща и три длинных широкополых шляпы. Довольно быстро проследили судьбу этих вещей и вышли на троицу — правда, не четырёх, а трёх человек. Троицу довольно экстравагантную: значит, двое их них американцы, их фамилии Бёрлингем и Дэвидсон. И француженка по фамилии Норетти, правда, не рыжая, а брюнетка — ну, так парики никто не отменял, — и девушка достаточно простой, что называется, жизни, она танцовщица в кабаре. А эти двое записаны как журналисты, но вообще оба, особенно Бёрлингем, — это каким-то непонятным обратным ветром из пятидесятых в нулевые надутый хиппи будущий. Он журналист-то журналист, но в основном он пешком странствует, значит, по Франции, употребляет лёгкие наркотики, ночует на сеновалах и пугает прохожих своим внешним видом: например, ранней весной путешествует в сандалиях на босу ногу.
С. Б. М-да, во Франции это потом будет называться baba cool.
А. К. А, да? А это слово как-то переводится?
С. Б. Baba cool. Вот именно это…
А. К. Бабакуль.
С. Б. …те, кто путешествует — не знает, куда идёт, где остановится и так далее.
А. К. Звучит как озеро где-нибудь на Тянь-Шане, ну хорошо.
С. Б. Ну, почти, да.
А. К. Полиция берёт их в разработку, начинает за ними следить, на улицах их подкарауливает, тайно показывает мадам Стенель. Она говорит: да, да, мне кажется, я видела этот взгляд, мне кажется, я видела этот профиль, да, да, похоже, это они, похоже… И какое же разочарование наступает у полиции, когда выясняется, что у двоих из троих — ну, железнее просто не бывает алиби: в ночь убийства девушка была в Лондоне, причём выступала в варьете, её видели, там, сотни вожделеющих мужчин. А, значит, Бёрлингем отправился в очередное своё хиппозное путешествие и ночевал в гостинице в Дижоне, причём, поскольку он был в сандалиях на босу ногу, его запомнило много народу, включая хозяина гостиницы. Приходится эту версию отменять. Ну, в общем, там полиция роется-роется-роется, а через несколько месяцев Омар говорит: мадам, ну знаете, мы чё-то не нашли ничего, поэтому убили ваших дорогих людей неустановленные лица, вы уж извините, мы не можем бросить всё и до бесконечности искать. Вы сами видели: чего могли, мы делаем, да? Иными словами, дали понять, что дело потихонечку начинает спускаться на тормозах. И вот тут поразительная вещь: она прилагает колоссальные усилия к тому, чтобы это дело оживить. В чём дело? А дело в том, что её любовники, — в том числе один, на которого, видимо, она… на котором строила некоторый расчёт: такой вдовец очень положительный с тремя детьми. Он на неё не жалел денег и всё прочее. Она даже намекала ему, что не хочет ли он на ней жениться, если она с мужем договорится и разведётся. Он потом на суде сразу сказал: дорогая, мы можем быть счастливы, но не можем быть женаты, я никогда своих детей… мачеху им не приведу. То есть этого мотива нет — убить мужа для того, чтобы выйти замуж за любовника. Любовник сразу сказал, что муж меня не смущает, но, так сказать, жениться на тебе я и без всякого мужа совершенно не собираюсь. Так вот, любовники от неё как-то отворачиваются, говорят: простите, мадам, но вы в таком двусмысленном положении, что мы хотим быть с вами в двусмысленном положении, но в другом, и, пока ваше первое двусмысленное положение не прекратится, второе не наступит. А это деньги. Кроме того, муж умер, значит, торговать его картинами — запаса он, видимо, не сделал. Но самое неприятное — по крайней мере, она так говорит, — её дочь к этому времени уже помолвлена, помолвлена с молодым человеком из хорошей семьи, с таким Пьером Бюиссоном, но родители Пьера, люди в высшей степени респектабельные, сказали: нет, ни о какой свадьбе не может быть и речи, пока эта ситуация не прояснится. Извините, у девушки, может быть, мама папу убила, а мы тут будем это, родниться с этим всем. Нет, сначала прояснение ситуации, а потом, может быть, помолвка. Короче, поскольку полицию не пробить, полиция отказывается дальше рыться, её никто не трогает, её никто не обвиняет. Нет, газеты, конечно. Газеты сплетничают, это понятно. Но газеты — кто, значит, газетам верит? И она находит двух журналистов, одного по фамилии Утан из газеты «L'echo de Paris», это такой нам привет, «Эхо Парижа». Да?
С. Б. Ну да.
А. К. Второй Ла Брюйер из «Matin». Это как я понимаю такой «Московский комсомолец» того времени по части всяких…
С. Б. «Le Matin», да. Ну он долго существовал.
А. К. Долго, да, а сейчас его нет?
С. Б. Утро!
А. К. Утро, да.
С. Б Утро, Matin. Он разорился, по-моему, лет 30 с чем-то назад.
А. К. А-а-а. Вообще-то знаешь, Серёжа, я наткнулся на информацию, которая меня в известном смысле поразила. Это же последний, видимо, период расцвета французской журналистики. Знаешь сколько ежедневных газет выходило в одном Париже? 79! 79 ежедневных газет. И пресса, конечно, за любой кусочек хоть чуть-чуть, значит, сенсационной информации готова не то чтобы, готова сама убить кого хочешь. И она обращается к этим двум пэрсонажам и начинает им скармливать информацию: а вот полиция ничего делать не хочет. А вот они нашли трёх разбойников, которые идеально под всё подходят, а они не хотят это расследовать. А кроме того, вот эти костюмы, взяты из еврейского театра. Ох, я чувствую, евреи тут не просто так!
С. Б. Ну да.
А. К. Дело Дрейфуса было совсем недавно. Антисемитизм во Франции никто не отменял.
С. Б. Ну да.
А. К. Короче…
С. Б. И приятель её Феликс Фор…
А. К. Ого-го как отметился.
С. Б. Да!
А. К. Они поднимают жуткую шумиху, оживляют всё это дело, выдвигают новые обвинения. А вот ещё слуга Реми! А мы случайно, абсолютно случайно шли мимо, залезли к нему в бумажник… А в бумажнике знаете что? А вот Мэг… Прошу прощения, не Мэг, Марта, дочь, вот она с ним отправила письмо к её жениху, так вот теперь это письмо в его бумажнике. А он говорит: а у меня его не взяли. Сказали, что мы не возьмём это письмо, а я забыл вам, мадмуазель, его вернуть. В общем, одним словом, они делают второй налёт на бумажник молодого человека и обнаруживают там жемчужину, которую мадам Стенель тут же опознаёт как жемчужину из своего кольца. Полиция вяло приподнимает ухо. И тут в поли… Да, газеты, естественно, это всё в режиме реального времени обо всём докладывают. В полицию является ювелир, говорит — я видел в газете рисунок жемчужины, можно, я посмотрю? Ой, ну да, конечно! Через три недели после убийства по просьбе мадам Стенель я достал эту жемчужину из её кольца и отдал ей кольцо без жемчужины и жемчужину без кольца. Ну то есть дело приобретает для неё совсем дурной оборот. Она не просто указывает на людей, она начинает фабриковать улики. После чего в деле меняют судебного следователя. Бывшего её любовника убирают, назначают другого, который её любовником никогда не был. И он начинает копать под неё. Её берут под стражу, сажают в Сен-Лазар. Значит, в Сен-Лазаре она просидит без трёх дней год. Начинают допрашивать по-жёсткому. Она несёт одну околесицу за другой, она обвиняет всех, она обвиняет свою преданную кухарку, которая с юности, там, была хранительницей всех её тайн. Она обвиняет уже взрослого сына этой кухарки. Она продолжает обвинять слугу этого несчастного, значит, Реми Куйара. И тем самым в глазах следствия себя закапывает. Ну, а дальше её выводят на суд. Сейчас Андрей нам покажет обложку иллюстрированного журнала «Le petit journal». Вот этих самых «Le petit journal», посвящённых её делу, вышло что-то 30 или 40 выпусков. Они вообще бросили всё остальное и занимались только её делом.
С. Б. Ну, такой клад…
А. К. Конечно.
С. Б. Для «Le petit journal», конечно.
Суд
А. К. Шумиха невероятная, значит. На суд — интриги невероятные, чтобы достать билетик. В зале дворца правосудия всего 100 мест для зрителей. Герцогини грызутся там меж собой за билет, чтобы всё это… Процесс превратится в её бенефис, скажем так. Надо сказать, что у неё будет очень хороший адвокат, который… Видимо, главное его достижение заключалось в том, что он понял, как опытный судебный психолог, как ею, как с ней взаимодействовать. Он сумел её подать наиболее выгодным образом. Вот то, что раньше не получалось, потому что всё, что шло вразрез с её собственными эмоциями, она категорически не принимала. А вот он сумел с ней начать взаимодействовать.
По совершенно не понятной для меня причине на этом процессе совершенно облажалась судебная медицина. И вообще криминалисты облажались. Это притом, что, между прочим, первичный осмотр места происшествия, когда убийство произошло, знаешь кто производил?
С. Б. Кто?
А. К. Альфонс…
С. Б. Бертильон.
А. К. Бертильон, совершенно, верно. Сам Бертильон снимал, ползал, отпечатки пальцев с места.
С. Б. Ты понимаешь, в чём дело? У меня после того же дела Дрейфуса…
А. К. Возникли вопросы к эксперту.
С. Б. Да. Возникли большие вопросы к эксперту Бертильону.
А. К. Как к эксперту по графологии у тебя возникли.
С. Б. Но, ты знаешь, эксперт, когда, что бы он ни анализировал, вообще-то кхм-кхм…
А. К. Должен в этом разбираться.
С. Б. Такие поспешные выводы несколько…
А. К. Я согласен, я согласен. Надо сказать, что она ещё защищалась. Она поймала тон. Она почувствовала, что публика принимает её игру. Ну, например, судья — а во французском суде судья ведёт основной допрос, стороны там потом в прениях будут выяснять отношения — и вот судья, очень опытный, месье Бернард Теодор Медерик де Валь, виконт де Валь, опытный юрист, он говорит: мадам, ну, а как-то ваша версия, что вас, там, привязывали, что вы боролись, и так далее — она не согласуется. Вас же сразу после обнаружения осмотрел врач. На вашем теле ни синяков, ни царапин, никаких других следов борьбы. — Как вы смеете, месье, это неприлично — женщину обвинять таким мелочным образом! Присяжные — 12 мужиков, в это время во Франции женщины присяжными быть не могли, — представители мелкой буржуазии и рабочего класса. И вот они, похоже, к ней проникаются сочувствием, она умело эту самую публику… она чувствовала их психологию. И, вот, мэтр Обен, он дал ей возможность… Ну и кроме того, скажем, ключевой свидетель, вот этот самый слуга Реми, он дал показания вроде для неё очень неприятные. Но он сам немножко запутался. А судья его допрашивал довольно строго. А вот на предварительном следствии вы показывали не совсем так. — Да? А я уже не помню. Ой. И это тоже на присяжных производит не то впечатление. Следующая картинка — это она беседует в перерыве между судебными заседаниями со своим адвокатом. И тоже вся такая в образе, да? Там, вуаль, всё прочее. Ну, одним словом… Да, ещё одна находка адвоката, но вполне традиционная: он привёл довольно много свидетелей, которые свидетельствовали о её образе жизни. Он не стал утверждать, что она ангел во плоти и всегда была верна мужу, но он всячески говорил: да, она женщина легкомысленная, да, она любит мужчин. Да. Но она не злая, она не подлая. А самое главное — она не могла убить мать, это абсолютно исключено. Следствие понимало, что с мотивом вообще плохо. Мужа убивать незачем. А мать тем более незачем. И следствие выдвинуло такую, в общем, очень сомнительную версию: она хотела убить мужа, всё-таки надеясь выйти замуж за своего любовника Бордерейля. А мать убила для провенанса, для того чтобы отвести глаза от убийства мужа. Если бы был убит только муж, тогда это было бы очень подозрительно. А тут муж и мать, ну конечно, это сторонние люди. Потом следствие сменило версию, говорит: а мать вообще не собирались убивать, но она когда увидела происходящее, у неё случился сердечный приступ. Так что она случайная жертва.
Новая версия
А. К. Ну, одним словом, процесс продолжался около недели. Присяжным потребовалось 2,5 часа на совещание. Поскольку во Франции, в отличие от англо-саксонских стран, тайна совещательной комнаты не очень строго хранится… Вообще присяжные каждый вечер уходили домой, с кем угодно могли там дело обсуждать, и так далее… В Америке бы их давно в гостинице заперли, естественно, на время процесса. Мы знаем, что присяжные проголосовали за её невиновность 9:3, причём трое проголосовавших против невиновности, все трое — рабочие, а вот девять — это представители такой вот мелкобуржуазной среды.
Что же было? Она проживёт ещё долгую жизнь, она выйдет за английского аристократа замуж, довольно быстро его переживёт (но он был довольно сильно её старше), доживёт до 85 лет, умрёт в 1954 году в Англии в доме престарелых. А меньше чем через год очень известный французский криминалист Эдмон Локар, который был молодым человеком, но уже криминалистом в дни процесса, даёт интервью одной французской газете, в котором говорит: я знаю от коллег полицейских, они это всё скрывали, но мне в приватных разговорах говорили — у неё в ту ночь был любовник. Этот любовник был не просто боярином (Le Boyar), он был гораздо больше, чем боярин (Le Boyar). Боярами в Румынии… называют этим именем в то время русских аристократов. Она его вызвала, потому что дела финансовые были очень плохи и она надеялась с него деньги получить. Он приехал, но она надеялась получить только деньги. Он требовал любви — она ему отказала. В общем, случилась безобразная сцена — разбудили мужа, а тот был человек очень вспыльчивый: он бросился на мужа, руками его придушил, а тут вышла матушка — матушку хватил столбняк… Имени он не называл. Но дело в том, что в это время в Париже абсолютно точно был один русский гораздо больше, чем «Le Boyar»: ровно через сутки он спешно покинул пределы Франции. Он был человеком чрезвычайно вспыльчивым. Он действительно был её любовником на протяжении многих лет, потому что регулярно приезжал в Париж поесть (он был великий гурман), ну заодно, а где поесть, там и отдохнуть. Дайте нам, пожалуйста, Андрей, фотографию представителя русского императорского дома. Это великий князь Владимир Александрович — дядя Николая II, брат Александра III — человек, который к этому времени был уже в отставках и на покое по двум причинам. Вторая причина — его сын, Кирилл Владимирович, будущий глава императорского дома в изгнании, скандально женился без согласия императора, и за это семейка была временно отстранена от исполнения семейных обязанностей. Ну, а главная, первая, причина — именно Владимира Александровича общественное мнение называло главным ответственным за 9 января 1905 года, потому что племянник, уезжая из Петербурга, именно на него, на главнокомандующего гвардией, оставил решение вопроса с мирной манифестацией. Гипотеза, не более — недоказуема. Ну вот такая гипотеза.
С. Б. Да, вот тебе Boyar.
А. К. Вот тебе «больше, чем просто Le Boyar». Значит, это конец второго десятилетия, где-то как раз первые месяцы после окончания Первой мировой войны. С этого момента она уже не француженка, а англичанка, соответственно, вдовствующая шестая баронесса Эбингер. Вот так.
С. Б. Господи ты боже мой! Ну, а я не откажу себе в удовольствии представить ещё одну версию, которую я почерпнул в чате.
А. К. Так!
С. Б. В чате замечательная была версия, которая объединяет и смерть Феликса Фора, и убийство в семье у мадам Стенель: это кухарка, она хотела управлять государством, французским. Это замечательно совершенно! Браво!
А. К. Браво! Кухарка там, действительно, играла определённую роль, но времени просто не хватило. А вообще есть замечательная книжка, написанная американкой… Сара… не помню фамилию. Вышла всего лишь в 2022 году, совсем недавно, называется «Красная вдова / The red widow». Очень интересная книга, рекомендую. Она есть в открытом доступе в интернете.
С. Б. Прелестно! Сказал бы я, как князь в фильме «Анна на шее», артист Вертинский. Прелестно просто! Да, это замечательная штука. Ну что же, мы на этом заканчиваем сегодняшнее… Следующее дело будет разбираться в следующий четверг. Рыбалки не будет на этот раз.
А. К. Нет-нет-нет, вся рыба поймана.
С. Б. Вся рыба поймана, всё, больше рыбы нет нигде. Так что в четверг встречаемся с вами. Замечательно! Спасибо большое! Всего доброго!
А. К. Всего хорошего!