Свою первую книгу, посвящённую гнойным воспалениям, он подписал «Епископ. Профессор». Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий (Лука Крымский) в равной степени был врачом и священником. В первые послереволюционные годы, когда отношение к духовенству менялось явно в худшую сторону, приходил в больницу в рясе, не скрывая духовного сана, перед операцией крестил и ассистентов, и пациентов, независимо от их вероисповедания. Архиепископа Луку, лауреата Сталинской премии и настоящего святого профессора, канонизированного в 1995 г., даже на иконах изображают с набором хирургических инструментов.
В поисках призвания
Валентин родился в 1877 г. в Керчи. Его отец Феликс Войно-Ясенецкий был провизором, хотя и принадлежал к старому дворянскому роду. Отсюда и звучная фамилия: польские Войно-Ясенецкие известны с 16-го в. Отец был католиком, мать — православной, и влияние матери на детей победило: она воспитывала их в православной вере. Хотя «наследственную религиозность» Валентин, как он сам позже писал, получил от отца.
Мальчиком он любил рисовать и даже планировал поступать в Академию художеств в Петербурге. Но уже во время вступительных экзаменов вдруг подумал, что заниматься в жизни надо не тем, что нравится, а тем, что приносит пользу. На медицинском факультете Киевского университета не было мест, и юноша пошёл сначала на юридический (при этом занятия рисованием не бросил, делал это уже для себя). На медицинский перешёл позже.
Во время обучения Валентин постоянно сомневался, тем ли он занимается. Правильное ли поприще выбрал? Тем не менее учился хорошо, особенно ему нравилась анатомия, потом хирургия. «Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии», — писал он в автобиографии. Все экзамены, кроме одного, сдал на пятёрки, но науке себя решил не посвящать — его единственной целью было стать земским врачом.
Но сначала пришлось отправиться на войну. Вернее, не на саму войну, а в госпиталь Киевского Красного Креста около Читы. Его любовь к хирургии и прекрасные навыки пригодились — с фронтов Русско-японской войны поступало много раненых. Там женился на сестре милосердия Анне Ланской и после окончания войны уже семейным человеком поехал в Ардатов в Симбирскую губернию, а оттуда — в село Верхний Любаж Курской губернии.
В поисках работы
В глубинке его настигла такая слава, которую он вряд ли ждал — к нему потянулись пациенты со всей губернии, слава о молодом талантливом хирурге распространилась быстро: «Вспоминаю курьёзный случай, когда молодой нищий, слепой с раннего детства, прозрел после операции. Месяца через два он собрал множество слепых со всей округи, и все они длинной вереницей пришли ко мне, ведя друг друга за палки и чая исцеления». (Одной из областей специализации Войно-Ясенецкого была офтальмология — прим. ред.) Кстати, один из этих прооперированных нищих впоследствии заступился за врача, когда того уволили из больницы Фатежского уезда. Под предводительством этого бывшего пациента в городе начались беспорядки в защиту хирурга.
В 1909 г. Войно-Ясенецкий уехал в Москву, к тому времени у него уже было двое детей. Писал диссертацию, занимался проблемой местной анестезии во время операций, но жилось очень тяжело, денег не хватало. Снова начались путешествия по земским больницам, за это время на свет появился ещё один сын. Как врач успевал не только работать, но и писать диссертацию — не очень понятно, но в 1916 г. он защитился, его работа по местной анестезии произвела большое впечатление. Валентин Феликсович осел на несколько лет в Переславле, где, как и раньше, занимался всем понемногу, и даже начал писать новую книгу — по гнойной хирургии.
В 1917-м Войно-Ясенецкий отправился в Ташкент, где получил должность хирурга в городской больнице. Там пришлось пережить и революционные потрясения, и личную трагедию — от туберкулёза умерла жена. Врач остался один с четырьмя детьми. Пережить все эти испытания помогло церковное братство, к которому Войно-Ясенецкий присоединился в Ташкенте. Там он был посвящён в сан диакона.
В поисках себя
Дел в Ташкенте хватало. Помимо работы в больнице, Войно-Ясенецкий читал лекции в университете, причём к студентам приходил в рясе и с крестом. В 1923 г. его посвятили в архиерейский сан и буквально через две недели после этого важнейшего события арестовали. В чём его обвиняли, понять было сложно: «Меня спрашивали о знакомстве с совершенно неведомыми мне людьми, о сообществе с оренбургскими казаками, о которых я, конечно, ничего не знал». В итоге просидел в ГПУ достаточно долго, чтобы закончить книгу «Очерки гнойной хирургии». На первом листе поставил имя — «Епископ Лука. Профессор Войно-Ясенецкий».
Заключение закончилось неожиданно, архиепископу разрешили уехать в Москву. Как он вспоминал потом, поезд 20 минут не мог отъехать от станции — жители Ташкента легли на рельсы, не желая отпускать врача и священника. Но в итоге он всё же оказался в столице. В Москве Войно-Ясенецкому велели явиться в ГПУ, что он и сделал. Визит прошёл, вроде бы, спокойно, разрешили работать, но через неделю последовал новый арест и заключение уже в Бутырку.
Его, а также других архиереев, находившихся с Лукой в одной камере, обвиняли в том, что они, вопреки распоряжениям властей, не закрывали приходы, агитировали «в помощь международной буржуазии», возбуждали массы к сопротивлению советской власти. Следствие было недолгим, в конце 1923 г. Войно-Ясенецкий отправился в ссылку в Нарымский край.
Ссыльные годы
Там, где появлялся врач и священник в одном лице, начинался настоящий ажиотаж. Люди нуждались в помощи, но не меньше они нуждались в утешении. В Енисейске он сделал две операции братьям с врождённой катарактой, и оба прозрели. Это работало лучше любой рекламы, в местной больнице отец Лука задержался на два месяца. Затем последовал дальше и в итоге прибыл в деревню Плахино за Полярным кругом — конечный пункт назначения.
Жил он там тяжело, условий не то что для работы, а для нормального существования не было никаких. Но искусство врача в итоге и поспособствовало переводу в город. «Только в начале марта (1925 г. — прим. ред.) Господь неожиданно послал мне избавление. В начале Великого поста в Плахино приехал нарочный из Туруханска и привёз мне письмо, в котором уполномоченный ГПУ вежливо предлагал мне вернуться в Туруханск. Я не понимал, что случилось, почему меня возвращают в Туруханск, и узнал, только вернувшись туда. Оказалось, что в туруханской больнице умер крестьянин, нуждавшийся в неотложной операции, которой без меня не могли сделать. Это так возмутило туруханских крестьян, что они вооружились вилами, косами и топорами и решили устроить погром ГПУ и сельсовета. Туруханские власти были так напуганы, что немедленно послали ко мне гонца в Плахино».
В 1925 г. срок ссылки Войно-Ясенецкого закончился, в 1926-м он вернулся в Ташкент. Там встретился наконец-то с детьми, о которых всё это время заботилась Софья Белецкая, операционная сестра Войно-Ясенецкого, которая фактически и воспитала их.
В больнице ему работать не разрешили, и Войно-Ясенецкий принимал пациентов на дому. В августе 1929 г. к нему пришла жена профессора физиологии Ивана Михайловского, который после смерти сына повредился умом и покончил с собой. Она попросила священника похоронить мужа по христианскому обряду. Это было возможно, только если существовало подтверждение, что покойный свёл счёты с жизнью в состоянии помешательства. Войно-Ясенецкий не сомневался в этом диагнозе, поэтому как врач подписал свидетельство и отправил его митрополиту Арсению.
Это стало поводом для второго ареста: вдову профессора обвинили в его убийстве, а Войно-Ясенецкого привлекли как соучастника. Тут же упомянули, конечно, «церковное мракобесие», которое помешало оценить значимость экспериментов Михайловского. Предстояла вторая ссылка — в Архангельск, которая продолжалась до 1933 г.
В 1930-е Войно-Ясенецкий был уже хорошо известен, его монография «Очерки гнойной хирургии», публикации которой он добивался многие годы, прославилась и в СССР, и за рубежом. Ему неоднократно предлагали высокие медицинские посты, естественно, в обмен на отказ от священнического сана, на что он пойти не мог. Хотя в какой-то момент дрогнул: оказавшись вновь в Ташкенте, прекратил служение, тут же получив должность консультанта при больнице Андижана. Впоследствии писал, что понимал — поступает неверно. Начавшуюся у него внезапно тяжёлую тропическую лихорадку паппатачи воспринял как божью кару. Болезнь дала осложнения на глаза, зрение на одном из них сильно пострадало. Тем не менее Войно-Ясенецкий по мере возможности продолжал работать.
Третий арест последовал в 1937 г., и теперь обвинения были более серьёзные — шпионаж. Допрашивали непрерывно, допрос мог продолжаться до 13 суток, били, сажали в карцер, хотя Войно-Ясенецкому к этому моменту было уже 60 лет. Один раз, совершенно обессилевший после допросов, он подписал протокол, в котором говорилось, что он хотел свергнуть советскую власть, но в московском ГПУ, куда отправили бумаги, их не приняли и велели провести повторное дознание. Допросы возобновились, и Лука сделал следующее заявление: «Признать себя контрреволюционером я могу лишь в той мере, в какой это вытекает из факта проповеди Евангелия, активным же контрреволюционером и участником дурацкой поповской контрреволюции я никогда не был, и до крайности оскорбительна мне роль блохи на теле колосса — советской власти, приписываемая мне следствием и ложными показаниями моих оговорщиков. Все двадцать лет советской власти я был всецело поглощён научной работой по хирургии и чистым служением церкви, очень далёким от всякой антисоветской агитации».
В итоге в 1940 г. его отправили в третью ссылку в Красноярский край, а уже летом 1941-го спешно назначили главным хирургом эвакогоспиталя в Красноярске. Он не только оперировал, но и консультировал в других госпиталях, ведь его специализацией была гнойная хирургия, а таких раненых было очень много. Самых тяжёлых переводил к себе, просил молодых врачей искать пациентов, которых обычно считали безнадёжными — с осложнениями на тазобедренные суставы.
При этом условия, в которых он жил, были далеки от комфортных, вплоть до того, что ссыльного неблагонадёжного врача запрещали кормить на больничной кухне. Впрочем, в 1942-м отношение к нему стало лучше, Военный совет Сибирского округа даже направил ему благодарность, так как многих раненых он возвращал в строй. Осенью 1942 г., когда срок ссылки закончился, Лука получил сан архиепископа и Красноярскую кафедру. Больше ему не чинили препятствий к занятиям медициной и не заставляли отказаться от сана. Но в городе не было ни одной церкви, служить приходилось дома. Лишь одну церковь удалось открыть, а в 1943-м Войно-Ясенецкого сделали членом Священного Синода.
Работать становилось всё тяжелее — возраст, постоянная нагрузка в госпитале, невозможность посвятить себя делам церкви, так как служить было негде. В 1944 г. стало немного легче, эвакогоспиталь перевели в Тамбов, появилось время на научную работу, хотя Войно-Ясенецкий всё ещё делал по 4−5 операций в день. В 1946 г. за труды по гнойной хирургии врач получил Сталинскую премию I степени.
Два года Лука возглавлял Тамбовскую епархию, а в 1946 г. его перевели в Крымскую. Он вернулся туда, где родился и провёл свои первые годы. Архиереем он был неудобным, принимал решения, не советуясь с уполномоченным Совета по делам РПЦ. Настаивал на дисциплине духовенства, подчёркивая, что священники подают пример верующим, поэтому не должны пить и курить. Постоянно искал возможность восстанавливать разрушенные церкви и привлекать в них паству.
В итоге за слишком активным архиереем началась слежка, письма Войно-Ясенецкого вскрывали, телефон прослушивали. Дошло до того, что по храмам ходил фотограф и снимал всех, кто приходил на службы, антирелигиозная пропаганда усиливалась. Войно-Ясенецкий словно не обращал на это внимания, а в 1954 г. он произнёс проповедь, призывая не бояться: «Знаю я, что большинство из вас очень встревожены внезапным усилением антирелигиозной пропаганды и скорбите вы… Не тревожьтесь, не тревожьтесь! Это вас не касается. <…> Малое стадо Христово, подлинное стадо Христово неуязвимо ни для какой пропаганды».
При этом владыка продолжал попытки вести медицинскую практику. В Крымском мединституте лекции читать ему не разрешили — он отказывался делать это в светской одежде. Тогда Войно-Ясенецкий открыл приём в собственном доме. В сложных случаях его всегда вызывали на консультации, в частности, приглашали в Симферопольский военный госпиталь. Только в 1955 г. медицинскую деятельность пришлось оставить, так как Лука почти полностью ослеп и не мог самостоятельно проводить осмотры.
Вклад Войно-Ясенецкого в медицину всё ещё до конца не оценен, так как систематизация его работ продолжается. Он много работал над созданием методов местной анестезии (когда он начинал, хирурги часто ошибались с дозировкой хлороформа и эфира). Внёс большой вклад в развитие регионарной анестезии, под которой можно было проводить даже сложные операции. Наиболее известна его книга по гнойной хирургии, но также он является автором работ по терапии перитонита и остеомиелита. Разработал методику проведения операции по удалению селезёнки. Ряд операций и сегодня проводят «по Войно-Ясенецкому», а в годы войны методика лечения инфицированных огнестрельных ран суставов применялась по всему СССР.
Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий умер в 1961 г. и был похоронен в Симферополе. В 1996 г. его мощи перенесли в Свято-Троицкий собор города. Его дети и внуки также стали врачами.