Измайлово волей случая может считаться родиной российского флота. Именно здесь молодой царь Пётр Алексеевич нашёл старый английский бот, который впоследствии стал символом морского могущества Российской империи.
Сам Пётр описывал чудесное обретение ботика как случайность. «Случилось нам быть в Измайлове, на льняном дворе и гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дому деда Никиты Ивановича Романова, между которыми увидел я судно иностранное, спросил Франца [Тиммермана] что-то за судно? Он сказал, что-то бот английский».
Прозвище «дедушка русского флота» ботик Петра получил позже от самого государя. Но справедливо было бы назвать его отцом, как это сделал Сумароков. А дедушкой, скорее, следует назвать первый парусный корабль, ходивший под российским флагом, — «Орёл». Связующее звено между отцом и дедушкой — это старый голландский плотник Карстен (Карштен) Брандт. Он служил на «Орле», смог спастись после восстания Разина, погубившего корабль, и вернулся в Москву, где работал столяром. Для Петра Брандт стал первым учителем в морском деле. В 1688 году Карстен Брандт вытащил ботик из амбара, отремонтировал, поставил мачту и парус, после чего отправился катать царя по Яузе. Но на узкой реке сложно было показать все прелести маневрирования, и ботик перевезли на Просяной пруд (ныне не существующий). Но и этого государю было недостаточно. «Но и там немного авантажу сыскал, а охота стала от часу быть более», — признавался Пётр.
«Кто бы тогда подумал, что охота сия государева к большому делу произойдет, а не в игрании юношеском останется». Спустя много лет ботик был со всем возможным почтением упомянут в предисловии к «Уставу морскому» — историческому экскурсу, написанному самим Петром при помощи Феофана Прокоповича. «Помянутый ботик не к детскому только гулянию послужил ему, но подал вину к великого флота строению». Петру было тесно и на Яузе, и на Просяном пруду. И он попросил организовать ему потешный флот на Плещеевом озере, около Переславля. Там уже было не место для старого ботика: мастер Карстен Брандт к концу 1689 го да построил государю новые корабли — два потешных фрегата и три яхты. А ботик остался в Москве.
В 1722 году Пётр решил перевезти старого морского друга в Петербург. Между этими двумя событиями — целая эпоха. Россия триумфально завершила Северную войну, подписав Ништадтский мир в 1721 году. Российский флот насчитывал уже три десятка кораблей — больше, чем у Швеции. Как писал Сумароков, «Петрова хижинка стала Северным Римом, Петров ботик стал отцом великого флота, Петрово потешное войско стало страхом сильнейших России неприятелей».
Корабельный мастер отремонтировал ботик, лучшим живописцам заказали красочный под него постамент — с аллегорическими картинами и подробнейшей историей первого петровского корабля: «Судно сие водное, хотя мерою малое, и только к потешному на малых водах игранию построенное, но потом явилося аки плодоносное семя великаго в России корабельного флота». В январе 1722 года гвардейский сержант Коренев получил ответственное задание — сопроводить ботик в столицу, причём как можно бережнее: «будучи в дороге смотреть прилежно, чтоб его не испортить, понеже судно старое, того ради ехать днем, а ночью стоять, и где есть выбоины спускать потихоньку».
В мае 1723 года Пётр I устроил торжественный праздник. На чествованиях присутствовала сама августейшая чета, ботик приветствовали стрельбой из всех орудий Петропавловской крепости. Затем, уже в сентябре, «дедушку русского флота» встречали «внуки» — двадцать линейных кораблей под командованием графа Апраксина. После смерти Петра ботику продолжали оказывать почести уже как музейному экспонату.