Севастопольский памятник адмиралу Павлу Нахимову советские власти уничтожили в конце двадцатых — в полном соответствии с декретом «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг» (Декрет Совета Народных Комиссаров о снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской Социалистической Революции. Известия ВЦИК, 14 апреля 1918 года. — Ред.). Впрочем, спустя три десятилетия памятник «царскому слуге» восстановили. Этому предшествовало появление фильма, завершившего реабилитацию адмирала. Одним из авторов картины — правда, без упоминания в титрах — стал Иосиф Сталин.
В августе 1946 года Сталин обрушился с разгромной критикой на Зощенко, Ахматову, редакторов ленинградских журналов, Сергея Эйзенштейна и вторую часть фильма «Иван Грозный». Под огонь попала и картина «Адмирал Нахимов» Всеволода Пудовкина. Ему Сталин ставил в пример Чарли Чаплина — мол, тот годами работает над каждым фильмом, а советские режиссёры снимают быстро и халтурят. Подход «лучше меньше, да лучше» был идеей фикс Сталина. Когда в феврале 1947 года он встретился с Эйзенштейном по поводу переделки продолжения «Ивана Грозного», то посоветовал режиссёру не спешить: «Ни в коем случае не торопитесь, и вообще поспешные картины будем закрывать и не выпускать».
При этом Пудовкин проходил по разряду сталинских любимчиков: он успел снять «Минина и Пожарского» и «Суворова» — вполне в русле начавшегося в середине тридцатых увлечения вождя дореволюционной историей.
И если последняя картина Эйзенштейна при жизни Сталина и самого режиссёра так и не вышла на экраны, то «Нахимову» повезло больше. Пудовкину разрешили переделать фильм под чутким руководством партии и правительства. Новую версию советский лидер одобрил — её создатели получили Сталинскую премию, а исполнившему главную роль артисту Дикому после этого трижды доверяли играть самого Сталина.
Но что же потребовалось изменить в картине, чтобы удовлетворить взыскательного вождя?
«Главного кинозрителя» смутили романтические эпизоды из жизни морских офицеров — войну он явно считал не самым подходящим временем для сантиментов. Ещё генералиссимусу не хватило батальных сцен: «два-три бумажных корабля показали, остальное — танцы, всякие свидания, всякие эпизоды, чтобы занять зрителя». Очевидно, он ждал боевика, а получил мелодраму. Кроме того, со времени съёмок успела измениться внешнеполитическая ситуация: начавшаяся Холодная война требовала более отчётливого образа врага.
Товарищ Сталин был не только большим учёным, но и видным драматургом. По мотивам сталинской критики чиновники от культуры сформулировали подробный список необходимых изменений. Пудовкину, помимо прочего, надлежало добавить «сцену пленения Нахимовым в Синопском бою командующего турецкой эскадрой адмирала Османа-паши вместе с его штабом и находившимися на борту его корабля в качестве инструкторов английскими офицерами». Нахимов же при этом должен был сказать, что Турции следует дружить с Россией, иначе — быть войне.
Чтобы переснять картину, Пудовкину понадобилось четыре месяца. За это время исчезли эпизоды с «танцами», зато появились новые сцены, демонстрирующие флотоводческий талант Нахимова. Так, адмирал, который при жизни был одним из участников обороны Севастополя, после смерти стал её главным героем и олицетворением всего русского флота. И, конечно, Нахимов в фильме выглядит ещё и предтечей Сталина — он мудрый вождь, который любим народом и чуть ли не в одиночку выигрывает сражения. Советская власть стремилась производить суперменов в промышленном масштабе, и Нахимов занял видное место в их ряду.
Конечно, такой портрет адмирала — заслуга не одного только фильма про него. Свой вклад в посмертное «переизобретение» образа Нахимова внесли «Крымская война» историка Тарле и «севастопольский» роман писателя Сергеева-Ценского. Обе работы получили Сталинскую премию.
Вероятно, имел место своего рода замкнутый круг: деятели культуры пытались угадать мировоззрение вождя, которое в то же время формировалось под влиянием их произведений. Сталину определённо нравились созданные для него образы Нахимова, Невского или Ушакова — и в этом смысле он, безусловно, был их соавтором.