С. БУНТМАН: Добрый день! Хотел надеть наушники, а потом понял, что это совершенно ни к чему. Вот микрофон нужен, а наушники — я за время беседы с Белковским очень привык к этим наушникам. И…
А. КУЗНЕЦОВ: Опять же — зима! А в них тепло.
С. БУНТМАН: Но ты понимаешь, вот когда на радио мы говорили вот всё время, и без наушников как-то…
А. КУЗНЕЦОВ: Неуютно, да, вот.
С. БУНТМАН: Вот чувствуешь себя, как…
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, не одет.
С. БУНТМАН: Ну, как этот самый, советник Попов, который явился к его превосходительству на именины, да, и явился он без панталон. Вот примерно так. Сегодня у нас другие истории, но тоже из российской жизни, как это…
А. КУЗНЕЦОВ: И тоже про без панталон в каком-то смысле.
С. БУНТМАН: В значительной степени. У нас сегодня — я уже сказал, что Алексей Кузнецов замахнулся на наше всё и его предков. Потому что так как Пушкин — человек идеальный должен быть, и для государственников, и для свободомыслящих, просто идеальный, так же и его предки и родственники, по линии Ганнибалов в особенности, должны быть просто идеальными, афророссиянами высочайшего толка и честности. Но они, в принципе, толковые все были ребята. Но!
А. КУЗНЕЦОВ: Я так скажу — вот вывод, к которому я в очередной раз пришёл, копаясь в этих семейных историях, заключается в том, что как раз Александр Сергеевич-то в своей семейной жизни и особенно в её трагическом финале по сравнению со своими предками, причём по обеим линиям, что по Ганнибалам, что по Пушкиным, просто какая-то патологическая норма, да. Вот пасть на дуэли в значительной степени за честь жены, там за свою, разумеется, тоже, но и за честь жены, конечно же, по сравнению с тем, что творили его всякие пра- и просто дедушки, как мы сегодня убедимся…
С. БУНТМАН: Абстрагируясь от его гениальности даже.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, абсолютно абстрагируясь от его гениальности.
С. БУНТМАН: Просто какой-то человек-джентльмен.
А. КУЗНЕЦОВ: Тем более что среди его предков тоже было немало талантливых людей, но никто такой славы, конечно, не снискал. Так и эпоха была другая, да, всё-таки, так сказать, нельзя сравнивать литератора 19-го века и военного какого-нибудь там первой половины 18-го века.
Ну, давайте по порядку. Значит, ежели по порядку, то начинать надо не с Осипа Абрамовича, а с того, откуда у него это взялось. А взялось это у него от папы, и Абрам Петрович тоже, надо сказать, много и очень похоже на своего, на одного из своих сыновей начудил в этой области. Значит, портрета Абрама Петровича достоверного не сохранилось, поклонники Довлатова прекрасно помнят замечательную историю, да, из «Заповедника», когда выяснилось, что висевший в Петровском портрет Ганнибала — да вот, мы сняли, какой-то умник пожаловался, что это не Ганнибал, ордена, вишь, не
«Как царь Пётр арапа женил». (кадр из фильма)
Ну я шучу, конечно, я ещё мог бы добавить, что Абрама Петровича вы можете узнать по белой повязке на голове, ну вы понимаете, что слева замечательный совершенно Алексей Петренко в роли Петра I, а справа Владимир Высоцкий в роли арапа Петра Великого, да, фильм «Как царь Пётр арапа женил». Так вот, семейные истории Абрама Петровича тоже заслужили упоминания, тем более что, ещё раз говорю, история его сына очень на это похожа. К сожалению, потому что и та, и другая история дикие.
Обратимся к журналу «Русская старина», к 18 тому, это 1877 год, в котором помещён материал о бракоразводном деле Абрама Ганнибала. Автор этого материала — известный в своё время историк Стефан Иванович Апатович, он священнослужитель, всю свою жизнь, почти всю свою взрослую жизнь служивший в храме при Смоленском кладбище в Петербурге. И вот он глубоко и, так сказать, интересно изучал некоторые сюжеты старины и публиковался, в частности, в «Русской старине». Вот что он пишет: «В конце 1730 года в Петербурге проживал капитан галерного флота Андрей Диапер, человек небогатый, семейный». Сразу скажу, что он из греков, да, их много. «Старшую дочь он выдал замуж за какого-то Богдана Халябя, а младшая, Евдокия, оставалась при отце. В это время она сблизилась с флотским поручиком Кайсаровым и думала выйти за него замуж, но на беду из Селенгинска приехал в Петербург Ганнибал». Ну, не совсем из Селенгинска, в Селенгинске он тоже был, приехал он из Тобольска. Абрама Петровича законопатили в 1727 году в Сибирь, как его правнук иронически выразился, «померить Великую Китайскую стену», измерить, да. Значит, на самом деле Абрам Петрович имел дерзновение вступить в антименшиковскую партию, за что и был…
С. БУНТМАН: Не тогда, когда это было нужно.
А. КУЗНЕЦОВ: Не тогда, когда это было правильно. Да, и вот тут полудержавным, а на тот момент совсем державным властелином был выпнут в Сибирь, где, кстати говоря, много и полезно потрудился по своей специальности, он военный инженер, давайте вспомним, в первую очередь военный инженер. А затем, когда Меншиков свалился, то через какое-то время он, значит, вернулся. По некоторым данным, видимо, вернулся не вполне легально, то есть он по своей инициативе вернулся, а потом, похоже, уже задним числом было оформлено, что его отозвали.
С. БУНТМАН: Он просто узнал о падении Алексея Даниловича.
А. КУЗНЕЦОВ: Он очень жаловался, что его законопатили в Сибирь, там, писал, просил, всем, кому надо. Ну, неважно. В начале 1731 года он женился на вот этой самой Евдокии Диапер, а она, как пишет Стефан Иванович Апатович, «Евдокия должна была покориться» — родителям, имеется в виду, — «но до свадьбы отдалась Кайсарову». Тем временем, значит, она вынуждена за нелюбимым и не очень, прямо скажем, молодым мужем отправляться к месту его очередной службы в город Пернов, сиречь Пярну, где он занят опять-таки строительством фортификационных всяких сооружений, а также, собственно, его цель командировки была учить кондукторов математике и черчению. Ну сразу давайте скажем, что кондукторы — это не имеются в виду те, кто в общественном транспорте проверяет билеты, да, а кондуктор — это такой унтер-офицерский чин на флоте.
С. БУНТМАН: Которые кондуктОры.
А. КУЗНЕЦОВ: Там они да, по-моему, кондуктОры. По крайней мере, у Алексея Силыча Новикова-Прибоя, который на «Орле» служил…
С. БУНТМАН: Который сам кондуктОр!
А. КУЗНЕЦОВ: И он там описывает, что входит в обязанности. Это такая, насколько я понимаю, больше всего по хозяйственной части они, но у них много разных обязанностей.
С. БУНТМАН: Ну о нём писали, про Новикова-Прибоя: какой-то кондуктор может судить о…
А. КУЗНЕЦОВ: Да-да-да, о Цусимском сражении, совершенно верно. Жизнь в маленьком городке с нелюбимым мужем молодой женщине очень не понравилась, она начала искать развлечений и нашла их — правда, удивительно? «Между подчинёнными мужу кондукторами она обратила внимание на Шишкова. Этот молодой человек в Пернове разыгрывал роль Дон Жуана». А дальше история, как, значит, этот Шишков вступил с ней в связь, но до этого-то он вступал в много других разных связей, и одной, некой мещанке Морше, он пообещал жениться. И не женился, подлец.
Собственно, с этого началось кляузное дело, потому что она пожаловалась начальству Шишкова, что он, подлец, обещал жениться — и не женился. Начальство распорядилось, а начальство, как известно, всегда строго, так сказать, следить за нравственностью подчинённых, «Шишкову учинить наказание на теле, да тем дело и покончить». Начальство распорядилось, а дело не покончилось. В результате возникает роман, причём, видимо, достаточно страстный, между Шишковым и Евдокией. Стефан Иванович пишет: «От того у них любление пошло и шло…». Ну это он явно цитирует бракоразводное дело, потому что во второй половине 19-го века, да, а это язык, конечно, из первой половины 18-го или, может быть, даже более ранний. И шло вот это любление до конца февраля 1732 года. А затем это обнаруживает (или обнаруживает он, может, и раньше, но решает, что надо дать этому ход) Абрам Петрович и проявляет всё своё… всю необузданность своей натуры. Я бы даже, может быть, рискуя быть заподозренным в расизме, сказал бы «натуры африканской», если бы, как мы сегодня увидим, у безупречно неафриканских Пушкиных будут абсолютно такие же проявления натуры. То есть это просто натура необузданная — в 18-м веке, видимо, обычное дело.
В чём он, собственно, необузданность натуры проявляет? В том, что он не просто вымещает на неверной жене все свои эмоции — он делает это, в общем-то, садистически. Описано в бракоразводном деле… Бракоразводное дело, которое, в общем, на стороне мужчины — тем более что он же обвиняет — не он прелюбодей, она прелюбодейка… Но даже бракоразводное дело констатирует, что он бил жену необычно. Обычно-то как…
С. БУНТМАН: Если для них необычно…
А. КУЗНЕЦОВ: Необычно, да. Значит, и вот подробности такие: у него была пыточная — ну или, по крайней мере, превращённая в пыточную — комната в его доме, где были вмонтированы в стену, выше человеческого роста, специальные кольца, в которые продевались руки. Вот он её таким образом подвешивал, соответственно — ну, почти дыба, да? Устройство несколько другое, но смысл тот же. Розги, батоги — то есть он избивал её смертным боем, то, что называется. Но не просто мстя. Вот если бы он это делал как бы в отместку за её измену, это все равно было бы омерзительно — да? — но это было бы понятно, это ревность. А он требовал от неё определённых показаний на следствии, то есть это действительно пытка, а не просто, так сказать, извержение своего мерзкого характера.
Что он от неё хотел? Он требовал, чтобы она призналась не просто в прелюбодеянии, а в том, что она с кондуктором Шишковым хотела его, Ганнибала, отравить. То есть что вот она с ним вступила в связь не для того, чтобы свою, там, натуру удовлетворить, а для того, чтобы убить нелюбимого мужа. Ну, мы подробней рассмотрим историю — всё-таки — Осипа Абрамовича, а здесь я скажу, что следствие по этому делу продолжалось более десяти лет в конечном итоге. Из этих десяти лет примерно половину времени Евдокия Андреевна находилась на так называемом прядильном дворе. Что это такое? В петровское время для женщин, которые были приговорены к тяжкому наказанию, вместо классической мужской каторги — там, галер или строительства крепостей, или ещё чего-то — не из человеколюбия, а просто потому, что женщины физически слабее, такую работу они потянуть не могли — для них была придумана женская каторга. При полотняных фабриках, частных, как правило, организовывались такие вот прядильные дворы, куда направляли — навечно или на определённый срок, в зависимости от приговора — женщин, которые были обвинены в тяжких преступлениях, которые были приговорены к каторжным работам. Значит, они выполняли там очень тяжёлую работу, связанную, вот, с полотняным производством — трепали лён, ну, в общем, всё, что вот нужно — это очень тяжёлая работа. Им полагалось денежное содержание — три копейки в день на их пропитание, но, видимо, редкий случай, когда оно до них доходило, потому что та же Евдокия Андреевна в жалобах писала, что здесь все женщины либо получают, значит, питание от своих родственников, либо просят милостыню. А Ганнибал ей ничего не присылал. В результате она вынуждена была жить подаянием. Да? Не думаю, что она сильно преувеличивала. Раньше, вообще, всеми бракоразводными делами ведала церковь.
Но Пётр Алексеевич не любил, когда что-то делается помимо государства, поэтому, не забирая развод у церкви, он его внёс и в, так сказать, сферу внимания обычной светской администрации. Поэтому первым, кто выносит решение по этому делу, является офицерский суд города Пернова, куда обращается разгневанный супруг. И, невзирая на то, что вообще-то по порядку, по идее этим должен был бы заниматься Святейший синод, но офицерский суд ничтоже сумняшеся выносит решение: «прелюбодеице учинить наказание — гонять по городу лозами» — ну, то есть, теми же розгами, — «а прогнавши, отослать на прядильный двор на работу вечно. А Ганнибалу как невинному за руками всех присутствующих выдать аттестат».
А Ганнибалу очень нужен этот аттестат, потому что он уже познакомился в этом же Пернове с Христиной Региной фон Шёберг. Собственно, всех своих многочисленных потомков — а у них вместе родится, по-моему, одиннадцать, что ли, детей, да?.. По крайней мере вот эти четыре брата Ганнибала, те, которые доживут до взрослого состояния — большинство из них проживёт довольно долгую жизнь, — вот они все… У него от первой жены детей вообще не было.
Ему нужен развод, поэтому ему мало того, чтобы её в работу навечно, но он хочет получить возможность жениться. А дело в том, что они уже сошлись, дети уже рождаются, и надо их как-то легализовать, да? Им же в ближайшее время — кому в какое-то там училище нужно будет, кого-то… Уже существует — начинает существовать — традиция записывать…
С. БУНТМАН: Записывать в полк, да.
А. КУЗНЕЦОВ:…при рождении в полк, да, чтобы стаж шёл. Значит, хорошо бы их в полк записать, а нельзя в полк записать, пока они не дворяне, да? Хотя родители-то оба дворяне, но нужно, чтобы родители состояли в законном брачном союзе. А тем временем при легкомысленной Анне Иоанновне — легкомысленной, правда, не во всех вопросах, но в этом вопросе довольно легкомысленной — при легкомысленной Анне Иоанновне повеяло ветерком такого вот более гуманного, более либерального отношения ко всякого рода прелюбодеяниям. Ну, императрица сама, так сказать, в матримониальном отношении… не безупречна.
С. БУНТМАН: Ну, это не всегда… Не всегда значит, что она будет судить всех…
А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Как не вспомнить всё того же Петра Алексеевича, который жену собственную в монастырь отослал, а подданным своим запретил это делать.
С. БУНТМАН: Кстати, да. Запретил это делать, но и история с изменой… Кстати говоря, я думаю, что не Африка здесь никакая виновата…
А. КУЗНЕЦОВ: Нет, конечно.
С. БУНТМАН: …в нравах Абрама Петровича. Он на самом деле… Это от отца его названного и…
А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно.
С. БУНТМАН: …и всего вот того, что там творилось.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Зачем искать какую-то, так сказать, гипотетическую в его случае Африку, которую он не помнил даже, да?
Когда вокруг творится вот ровно всё то же самое. В результате Евдокия Андреевна добивается, чтобы это дело — хотя приговор уже состоялся — всё-таки отправили в Синод. И там, в Синоде, значит, рассматривается её жалоба, в которой она заявляет, что показания свои она дала неправильно — неправильно в том смысле, что оговорила себя, потому что муж её… Что Шишков, который был подчинённым Ганнибала, значит, тоже дал неправильные показания. И просила, чтобы дело это рассмотрело, как, собственно, и положено, духовное ведомство. А тем временем её освободить бы из-под караула, потому что помирает она голодной смертью. Вот именно в этом прошении описаны все вот эти вот замечательные, так сказать, правила пребывания на прядильном дворе.
Святейший синод, понимая своё скромное место в петровском и послепетровском государстве, вступил в полемику с фортификационной конторой, к которой принадлежал Абрам Петрович Ганнибал, то есть с военным ведомством. И в конечном итоге дело у них отжал, правда, на это ушло несколько лет, и дело поступило в Синод только в 1743 году. Значит, двенадцать лет уже тянется вся эта бодяга, да? Передал его преосвященному Никодиму, епископу Санкт-Петербургскому, Евдокия Андреевна выходит с прядильного двора, её передают на поруки. Она поселяется на Васильевском острове неподалёку от того места, где живёт её пока ещё супруг Абрам Петрович тоже в это время в Петербурге и тоже на Васильевском острове. Дальше начинается типичная консисторская тягомотина. И в результате выведенный из себя — а Абраму Петровичу много не надо было — в 1749 году, восемнадцать лет уже прошло с начала всей этой истории…
С. БУНТМАН: А мальчикам-то сколько там уже?
А. КУЗНЕЦОВ: А мальчики растут, мальчики. Они же там один за другим, один за другим… Ганнибал, цитата, «просил консисторию, чтобы, в рассуждении его долговременной и беспорочной службы и вторичного брака, его всемилостивейше оборонить и бывшую его жену Евдокию взять в консисторию и за чинимые ею прелюбодеяния отрешить от него вовсе». Откуда такие странные формулировки? А дело в том, что вообще-то никаких юридических оснований называть её бывшей нету. Нету, их не разводили. Ну, точнее — вот офицерский суд. Но офицерский суд тоже их не разводил. «Прелюбодеице учинить наказание» — там, то-сё, отослать на прядильный двор… Слова «развод» здесь нет — нету «освободить от брачных уз». Поэтому Абрам Петрович прёт в наступление по известному правилу — да? — поскольку рыльце-то в пушку… И то, что он фактически вступил, так сказать, в отношения с фон Шёберг, называется «преступное сожительство» — да? — а вовсе никакой не «второй брак». Поэтому он, значит, требует, чтобы «оная прелюбодеица долее не называлась его женой и, таскаючись на воле, своими непотребствы ещё более его к бесчестию не довела». Вот очень интересная логика. Почему он поминает беспорочную и долгую службу? Я офицер её величества, а тут какая-то недоразведённая моя жена непотребная честь мою порочит, значит, тем самым она порочит чью честь? Не мою, мою-то ладно…
С. БУНТМАН: Ну да, государынину честь. Да, да, да.
А. КУЗНЕЦОВ: К этому прошению, естественно, прилагается аттестат из военного суда — там, то-сё, пятое-десятое… Но церковное ведомство вообще, надо сказать, действительно старалось любой ценой не допускать разводов, полагая в этом плохой пример для всех остальных, да? Одному развод, другому развод, третьему, — смущение в умах, православные подумают, что это вообще нормально. Да? Поэтому изобретало ну невероятные всякие варианты для того, чтобы этот развод в конечном итоге не давать. В результате прошение поступает к новому уже — пока это всё, преосвященные мрут тоже, тоже же люди. Уже преосвященный Феодосий к своему производству это, значит, принимает. Он предложил Евдокию с Ганнибалом разлучить, по силе указа от января 1744 года учиняя наказание, послать в Оренбург. Елисавет Петровна, женщина тоже не вполне традиционного брачного поведения, придумала, что надо, вот, неверных жён ссылать в Оренбург. Надо будет с коллегой Курниковым поинтересоваться, что в Оренбурге такого…
С. БУНТМАН: Просто поинтересоваться, отчего же? Что там такого?
А. КУЗНЕЦОВ: В воздухе, в воде что-то, да? Почему в Оренбург?
С. БУНТМАН: И… а наоборот ещё, как диссертацию — чем из-за этого славен стал Оренбург? После того, как туда стали ссылать неверных жён?
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Не началось ли в Оренбурге какого процветания, золотого века, ещё чего-то? «А генерал-майору Ганнибалу к тому второбрачию немалую подала причину сентенция суда — наказания жены и ссылки её на прядильный двор в работу вечную — что и всякому несовершенно знающему духовных прав покажется за действительное разлучение». То есть что они хотят сказать? Они хотят сказать: ну да, Ганнибал, конечно, неправильно поступил, не по порядку, но это суд виноват — суд так сформулировал приговор, что он решил, что его освободили от прежних брачных уз. И действительно, не всякий, даже с юридическим образованием — это я перевожу на современный язык — в этом всём разобрался. «Сверх того с нынешней его второбрачной женою в сожитии уже тринадцать лет и имеет шесть детей, чего ради вместо разлучения снабдить его церковной епитимьею».
Ну, в общем, дело на этом тоже не закончилось, и в конечном итоге закончилось оно тем, что несчастную — ну, я считаю, как бы она там себя ни вела, безусловно в конечном итоге несчастную — сослали… Кость, дайте нам, пожалуйста, картинку через одну. Там будет красивый такой храм. Вот. Сослали её в конечном итоге в монастырь, в район нынешнего Великого Новгорода — Староладожский монастырь на Волхове. Вот самое старое строение — ну, фотография, сами понимаете, современная. Вот самое старое строение — Успенский собор. Вот там она и прожила…
Ну да, очень пропорциональный, милый, скромный. Там она проживёт ещё более полутора десятков лет. Пушкин сам — а он очень интересовался биографией своих предков — он ошибочно полагал, что её сослали в Тихвинский монастырь. Эта ошибка иногда воспроизводится до сих пор, в том числе и современной «Википедией». Но вот я Стефану Ивановичу Апатовичу верю, уж он-то не перепутал бы обитель ни в коем случае.
С. БУНТМАН: Но нам как бы стоит сделать небольшой перерыв сейчас, вот, и начать новую…
А. КУЗНЕЦОВ:…и уже взяться за Осипа нашего Абрамовича.
Но сначала маленькое лирическое отступление. Вот сейчас Константин нам покажет картиночку. Значит, собственно, на основании чего решались вопросы бракоразводные и вообще связанные с браком. Вплоть до того, как комиссия Михаила Михайловича Сперанского в начале 1830-х годов завершила свой титанический, величайший труд по кодификации и приведению в порядок российского законодательства, источников было множество. В том числе и царские указы, начиная с петровского времени. И их будет всё больше и больше, потому что и Анна Иоанновна, и Елизавета Петровна, и Екатерина Алексеевна — все отметились на этом поприще. Но всё-таки основным источником была так называемая «Кормчая книга» — вот один из списков «Кормчей книги» вы видите. Это собрание различных церковных правил, являющихся основанием для церковного суда. Не только по вопросам развода.
Кормчая книга. (commons.wikimedia.org)
Значит, здесь и постановления римского права — ну, разумеется, христианских времён. Здесь постановления соборов, здесь правила святых отец, особенно Василия Великого, который именно по брачно-семейному, так сказать, вопросу много правил сформулировал. Другие различные церковные постановления. Они многие противоречили друг другу, многие были из другой культуры и другой эпохи — тот же Василий Великий, вспомним, в 4-м веке вообще-то, так сказать, жил и учил, да? И поэтому, конечно, очень часто возникали даже у добросовестных судей, которые искренне хотели применить некое правило, — возникали вопросы, как трактовать, как это понимать, применимо ли это к этому случаю и так далее. А уж с учётом того, что подчас жизнь подбрасывала задачки совсем не простые, как вот мы сейчас убедимся…
И понятно, почему иногда это действительно тянулось годами и заканчивалось не решением, а, как в нашем случае, сейчас вот который будем рассматривать, смертью одного из супругов. Значит, Осип Абрамович Ганнибал. Портрета его достоверного тоже не существует. Чуть позже мы посмотрим на другой портрет, который иногда выдают за его, но это абсолютно точно не он. Так вот, Осип Абрамович Ганнибал в своё время, значит, женился на Марии Алексеевне Пушкиной. В результате этого, когда Надежда Осиповна Ганнибал, матушка поэта, выйдет за Сергея Львовича, то они будут состоять во вполне отчётливом кровном родстве: она была его то ли двоюродной, то ли, по-моему, троюродной племянницей.
С. БУНТМАН: Но допустимом.
А. КУЗНЕЦОВ: Допустимом, да, допустимом. Абсолютно. С этой точки зрения тут всё нормально, но тем не менее они родственники. Так вот, значит, с этой самой Марией они довольно быстро, через пару-тройку лет совместного сосуществования возымели друг к другу личную неприязнь и, разъехавшись, обменялись так называемыми разводными письмами. Практика, которая имела место, и достаточно широко: супруги уведомляют друг друга о том, что жить вместе не хотят, фактически прекращают брачные отношения, но дело в том, что юридически это ни на что не влияет. Потому что церковь категорически не принимает этих разводных писем как основания для развода. Возможно, в немалой степени потому, что эта практика имеет место в другой, очень близкородственной авраамической религии, а именно в иудаизме: гет иудейский — это именно вот такое бракоразводное письмо. Поэтому здесь то, что они обменялись письмами, — это их личное дело. Для закона и для всех вытекающих из него обстоятельств они по-прежнему муж и жена.
Она написала первой: 1776 год, а поженились они в 1774 году — всего два года как-то они просуществовали фактически как муж и жена. «Государь мой, Осип Абрамович! Несчастливые как мои, так и ваши обстоятельства принудили меня сим с вами изъясниться…». Она хорошо начинает, да? Мы оба тут как бы при чём, поэтому не то что ты мерзавец, и всё. «Нелюбовь ваша ко мне так увеличилась, что вы жить со мною не желаете…» — первое письмо написала она, а ушёл от неё он. — «…то уже я решилась более вам своею особою тягости вам не делать, а расстаться навек, и вас оставить от моих претензий во всем свободне, только с тем, чтобы дочь наша…» — а Надежда Осиповна у них родилась уже — «…чтобы дочь наша мне отдана была, дабы воспитание сего младенца было под присмотром моим. Что же касается до содержания как для нашей дочери, так и для меня, — от вас и от наследников ваших ничего никак требовать не буду, и с тем остаюсь с достойным для вас почтением ваша покорная услужница Мария Ганибалова». Хорошо.
Она ничего не требует, ну, правда, в любой момент может потребовать. Точно так же, как и сейчас, да? Люди разводятся, так сказать, не требуют алиментов, но могут потребовать, имеют право. Проходит буквально несколько дней — скорости по тем временам невероятные — Осип пишет: «Я издавна уже оное ваше желание и нелюбовь ко мне чувствительно предвидел, и увеличившиеся ваши, в досаждение мое, несносные для меня поступки и поныне от вас носил с крайним оскорблением». Не принимает он миролюбивого тона, не принимает он, так сказать, предложение разойтись мирно. А затем он знакомится с местной помещицей — а сыновья Абрама Петровича получили в наследство земли, которые ему Елизавета Петровна пожаловала в Псковской губернии, соответственно, будущей, и вот там по соседству живёт некая Устинья Ермолаевна Толстая, урождённая Шишкина, новоржевская помещица. Они вступают в связь — Устинья требует заключения брака. Осип-то знает, что они с женой только фактически разъехались, а формально это вообще… Поэтому он отправляется в Петербург, сказав, значит, Толстой, что он едет хлопотать по разводным делам, а дальше — вот самое тёмное место в этой истории, которое уже никак не проверишь. Якобы по дороге он получает письмо от брата своей законной жены — Михаила. Михаил Алексеевич Пушкин был одним из активных участников заговора 1762 года, но, в отличие от многих других, большой карьеры не сделал, хотя он был подполковником кирасирского полка. Ну, то есть он не сделал такой карьеры, как Орловы, например.
С. БУНТМАН: Ну здрасьте, ну это, извините меня, это не по военной части то было.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Совершенно верно. А по военной он был достаточно высокопоставленный офицер. И вот якобы он прислал письмо, что Мария скончалась. Значит, похоже, что Осип Абрамович всю эту историю выдумал, потому что потом, когда дело будет разбираться в инстанциях, Михаил [говорил]: «Я не писал никакого письма. Да с чего, я что, я помешаться должен был? Написать, что моя сестра умерла, когда я прекрасно знал, что ничего она не умерла и даже не болела». Значит, я думаю, что в дороге Осип Абрамович подумал, что не видать ему никакого развода в Петербурге, и решил просто-напросто, надеясь, что не будут поднимать шум, это дело, ну, сфальсифицировать. Он с полдороги возвращается с известием, что супруга его скончалась, теперь мы свободны, и они начинают искать попа, который бы их обвенчал. Но многие искали таких попов. Попы иногда находились, иногда не находились. Дело в том, что любой священник может венчать (в то время) только по так называемой венечной памяти — это специальное, адресное, вот для данной конкретной пары разрешение от вышестоящих, ну или по крайней мере от имени вышестоящих церковных властей разрешение обвенчать. То есть церковь не любила самодеятельности в этом вопросе: всё должно быть по разрешению от начальства. А нет у него этой самой венечной памяти. Но в результате находят священника — ему потом это будет стоить его прихода, ему потом это будет стоить годичного, по-моему, заключения в монастыре, этому священнику. Чем уж его соблазнили — это можно только догадываться.
Марья Алексеевна Ганнибал будет той самой бабушкой, которая воспитает Александра Сергеевича в первые годы его жизни, это, собственно, о ней всё идёт…
Так вот, она узнаёт о том, что её муж вторично женился, и начинает тяжбу о незаконности брака. Значит, можно спорить о том, что ею руководит, там, обида, ревность, желание отомстить. Но думаю, что это всё может быть, я вполне допускаю, но я думаю, что ещё и нежелание оставлять их общее потомство — это же означает, что без наследства фактически!
С. БУНТМАН: Ну это во-первых. А вообще, почему мы удивляемся, когда человек совершенно законно и справедливо решает начать дело? А мы думаем: из чего это и зачем? Это же абсолютно, у неё есть все основания, от моральных до физических.
А. КУЗНЕЦОВ: Да конечно. И дело попадает в консисторию, и консистория запрашивает объяснение от сторон. Что такое консистория? Давайте напомним, мы как-то об этом говорили. Значит, консистория — это орган, который существует в каждой епархии. Сама консистория состоит из духовных лиц. В 18-м веке всё чаще и чаще ими начнут становиться представители белого духовенства, хотя когда-то, в допетровские времена, практически всегда (и в петровские) она состояла из представителей чёрного духовенства. Но самую главную работу в консистории делает не сама консистория. Потому что консистория — это для них, вот для этих иереев и архиереев, для них это ещё одна, там, восемнадцатая обязанность. Никто из них не является штатным. Они собираются время от времени, какие-то бумаги разбирают, утверждают, отказывают. Основную работу делает аппарат. А вот аппарат — это чиновники.
С. БУНТМАН: Вот аппарат. Мы встречались с ними, с аппаратчиками.
А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Дело братьев Скитских…
С. БУНТМАН: Конечно, да! Встречались с аппаратчиками.
А. КУЗНЕЦОВ: Они чиновники, у них есть мундиры. У них есть чины и у них есть все недостатки российского чиновничества. Как берут и вымогают взятку консисторские — ну, сравнимо разве что с акцизными и таможенными.
С. БУНТМАН: Будете по Лубянской площади проезжать — обратите внимание: если смотрите на здание ФСБ, главное, основное — это справа, там, где Мясницкая начинается.
А. КУЗНЕЦОВ: Магазин «Библиоглобус».
С. БУНТМАН: Ну, напротив него, если по Мясницкой, на другой стороне — вон там консистории здание такое, в русском стиле, московской, и стоит. Ну просто обратите внимание. Чудесное соседство.
А. КУЗНЕЦОВ: Вот. И вот что — опять же, косвенное, но, по-моему, очень такое, убедительное доказательство того, что Осип Абрамович всю эту историю с письмом сочинил: когда он даёт свои объяснения консистории, он про письмо не упоминает. «Оставил он жену по её злонравию и худым поступкам. Она изменила ему, и первая написала ему разводное письмо». То есть то, что он первый от неё уехал и оставил её без попечения — это ничего, главное, что она разводное письмо первая написала. Но Марья-то тоже была… Она хотя и в прошении писала, что оскудела до последней крайности, но она наняла двух ушлых помощников.
Людей, так сказать, привычных ко всяким судебным коридорам и всему прочему, которые тут же выкатили, собрав, материалец, что не просто так Марья написала мужу разводное письмо, а потому что она мужа застала в любовной связи с крепостной девкой, причём ей, Марье, принадлежащей, что особенно оскорбительно для женщины, да? И другими женщинами, уже не крепостными, из вольных домов. Консистория принимает соломоново решение. Выслушав поток взаимных кляуз с обеих сторон, она решает, что обвинения в прелюбодеянии не выглядят убедительными. Потому что — логика! Л — логика! — ежли бы действительно тогда имело место прелюбодеяние, так и подай официально на развод, как положено. Вы же этого не сделали? Ну вот, ты его поймала in flagrante, да?
И тут же бы в консисторию на развод, да, in flagrante delicto. А чего теперь вспоминать, через столько лет? Да, уж теперь никто не помнит, было то прелюбодеяние или не было? Вы остались в браке, юридически, да? Поэтому — цитирую — «хотя оба они присягою утвердить соглашаются, но уже оные их друг на друга доносы ныне вступили по их непрекратимой ссоре, а не тогда, когда от них то прелюбодейство якобы происходило. А потому как их совести закрыты, чтоб через то не последовало какого-нибудь душевредства, до той их клятвенной присяги допускать сомнительно, а предать их в том суду Божию». Иными словами — не-а. Не убедили. Вот бог вам судья. А что значит — бог судья? А это значит — мы вас не разводим. Вот перед богом, когда время настанет, вот тогда и…
С. БУНТМАН: А что тут, это вот просто из вредности или из желания, как вот бывает, газовые конторы, знаешь, папочку тебе открывают, нет?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, во-первых, всегда остается — поскольку мы имеем дело с чиновничеством — всегда остаётся подозрение, что не дали или недодали. Но самое главное — вообще во многих… Вот я очень хочу порекомендовать, когда-то я её рекомендовал, эту книгу. Это было во время давней, несколько лет назад, передачи о разводе Суворова. Я тогда называл, даже, по-моему, показывал книгу Марины Карленовны Цатуровой «Три века русского развода».
Она есть в открытом доступе в Интернете, почитайте, там, кстати говоря, подробно и о Ганнибале, а дело Осипа я в основном брал именно оттуда, вот. Абрам-то вот из «Русской старины», но оно, кстати, у Марины Карленовны тоже описано. Но, я так понимаю, в основном тоже на основании этой самой «Русской старины». А дело Осипа я просто брал оттуда. Вот. Я думаю, что здесь, конечно, и забота о наследстве, о потомках, о фамилии.
О фамильной чести, упрямство — даже не знаю чьё, фамильное ганнибальское на фамильное пушкинское, чьё, кто кого сборет, я не знаю, кит или слон. Вот. В результате консистория решила и вышестоящее начальство утвердило расторгнуть второй брак Осипа Ганнибала. Ну, заодно священнику прилетело тогда, да? То есть его с Толстой развели! И первой жене возвратили. Супруги никогда больше не жили вместе, Пушкин, по-моему, даже маленьким Осипа Абрамовича не видел, потому что воспитывался бабушкой и мамой, которая тоже была, естественно, на стороне матери. Осип Абрамович пытался действовать через императрицу. Но Екатерина — вот уж была в брачных вопросах сама человеком крайне свободных взглядов, но как матушка подданным была строга.
С. БУНТМАН: Между прочим, она там — это сомнительно, что она изменяла мужу. Сомнительно.
А. КУЗНЕЦОВ: Мужу она… Мужу не изменяла. Замужем-то она не была.
С. БУНТМАН: Кто?
А. КУЗНЕЦОВ: Екатерина.
С. БУНТМАН: Как это — не была?
А. КУЗНЕЦОВ: Ну за кем, за графом Орловым?
С. БУНТМАН: Нет, за Петром III.
А. КУЗНЕЦОВ: А! Нет! Вот это? Нет, я имею в виду уже когда Петра III давно в помине не было. Я имею в виду в этот помин, да.
С. БУНТМАН: Ну, она же больше замуж-то не выходила, значит, и не изменяла никому.
А. КУЗНЕЦОВ: Да. Конечно. Слава богу, мы русские; слава богу, мы законные, да.
Значит, Осип Абрамович писал матушке. Екатерине. Но матушка Екатерина решила, что не надо ей лично в это дело вмешиваться, и в качестве судьи в этом споре — неофициального, конечно, судьи — выбрала старшего из братьев Ганнибалов. Вот когда, значит, наши ребята делали анонс нашей сегодняшней передачи, они фоном пустили этот портрет. Я увидел с утра — я не стал вмешиваться, потому что я подумал: они, конечно, попали в ловушку. Действительно, очень часто, в «Википедии» — не в «Википедии», прошу прощения, в Интернете — это идёт с подписью, там, во всяких учительских презентациях и так далее, что это Осип Абрамович Ганнибал. Так это Иван Абрамович. И это вот тут сомнений нет ни малейших, потому что такого великолепного иконостаса у всех остальных Ганнибалов вместе взятых не было, да? Георгий третьей степени, Александр Невский, Владимир первой степени, вот там лента чёрно-красная, да? Это, конечно, он.
С. БУНТМАН: Ну, в общем-то, можно поставить. Вот родовое нечто Ганнибалов, если этот портрет…
А. КУЗНЕЦОВ: Собирательный.
С. БУНТМАН: Абсолютно.
А. КУЗНЕЦОВ: Герой!
С. БУНТМАН: И на Пушкина-то похож!
А. КУЗНЕЦОВ: Герой Наварина, строитель Херсона, да? Человек действительно из Ганнибалов. По его служебной истории это, наверно, самый ганнибалистый Ганнибал, да? Вот таких успехов, как он, значит, по-моему, не добился никто. Так вот, ему предстояло в этом семейном споре быть таким вот арбитром, и он — это абсолютно взбесило, значит, Осипа Абрамовича, он их брату общему Петру жаловался, Пётр говорил: боже, какой кошмар, это наш брат, если его можно назвать братом! Одним словом, Иван Абрамович встал в этом споре на сторону невестки, а не на сторону своего родного брата, да, какой позор для Ганнибалов! В общем, дело закончилось тем, что брак этот прекратился смертью Осипа Абрамовича в 1806, что ли, году, или где-то в этих краях. Пушкин всей этой семейной историей очень интересовался. Но надо сказать, что он — поскольку Пушкин интересовался семейной историей, он не мог не знать, что и другие его предки были не лучше. Вот, процитирую гениальную книгу Натана Яковлевича Эйдельмана «Твой XVIII век». «Отставной артиллерии генерал-майор и на девятом десятке лет жил с удовольствием». Это о Петре Абрамовиче. Ещё одном из этих братьев Ганнибалов. «Жена не мешала, ибо давно, уж лет тридцать, как её прогнал. И не помирился, несмотря на вмешательство верховной власти. Раздел имущества проходил под наблюдением самого Гаврилы Романовича Державина, поэта и кабинет-секретаря Екатерины II». Я себе представляю сцену встречи Пушкина и Державина в Лицее, когда Пушкин читает, а Державину говорят — а это Саша Пушкин, это вот тех Пушкиных, помните, Гаврила Романович? Он говорит — помню, помню! Как же это не помнить!
«Всё это было давно. Говаривали про Петра Абрамовича, что, подобно турецкому султану» — это всё Натан Яковлевич продолжает рассказывать — «он держит крепостной гарем, вследствие чего по деревням его бегало немало смуглых и курчавых арапчат».
Будете в Михайловском, встретите смуглых-курчавых — не валите всё на Александра Сергеевича! Там ещё Пётр Абрамович до него выступал. «Соседи и случайные путешественники со смехом и страхом рассказывали также, что крепостной слуга Михайла Калашников разыгрывал для барина на гуслях русские песенные мотивы, от чего генерал-майор погружался в слёзы или приходил в азарт. Если же он выходил из себя, то людей выносили на простынях, иначе говоря — пороли до потери сознания». Ну и вот это именно тот двоюродный дед, которого Пушкин в 1826 году навестил, встретил за любимым занятием возведения настоек в известный градус крепости, да? «Подали водку, налив рюмку себе, велел он и мне поднести. Я не поморщился и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого арапа». Несправедливо не сказать в заключение несколько слов о Пушкиных. Вот, Абрам Петрович Ганнибал свою жену мучил, истязал — это правда. Но другой прадед — Александр Петрович Пушкин свою жену просто убил. Она была, между прочим, дочерью Ивана Михайловича Головина — одного из ближайших сподвижников Петра, адмирала, строителя флота, и всё прочее. И сначала жили они хорошо, хотя он потом в прошении писал, что она ему досталась не девушкой. Но, видимо, довольно долго они жили, невзирая на это обстоятельство, совершенно нормально. А потом он, видимо, сошёл с ума. Судя по описанию, у него случилась паранойя, он подозревал всех вокруг, у него была жуткая мания преследования: он подозревал слуг, он подозревал жену, он подозревал жену, что она вступила со слугами в интимную связь, а его хочет отравить, а для этого колдуны, а для этого яды. Поразительно, Абрам Петрович-то тоже будет, ещё не зная, что у них будет общий правнук, но та же самая история: хочет меня отравить, для этого вступила в интимную связь.
С. БУНТМАН: Ох, боже мой!
А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а дальше его собственноручные показания. 17 декабря 1725 года, когда супруги легли спать после обеда, Александру Петровичу показалось, что у постели стоит Ананий — «колдун», которого приводили в дом за несколько дней до этого. И вот что он показал: «Зело стало мне тошно без меры, — пожесточалось сердце моё, закипело и как бы огонь, и бросился я на жену свою… и бил кулаками и подушками душил… и ухватил я кортик со стены, стал ея рубить тем кортиком». Он скончается через несколько месяцев, в заключении под следствием — за этим дело закончится. Ну и наконец, давайте вспомним, что Сергей Львович, любимый дядя, тоже, так сказать…
С. БУНТМАН: Василий Львович — дядя.
А. КУЗНЕЦОВ: Василий, конечно, Василий Львович — любимый дядя, да, разводился с женой, и, значит, там была история с неким… Вот якобы он её с домашним учителем венецианцем Харлампием Меркади, значит, застал, и так далее, и так далее. Короче, вот найти среди предков Александра Сергеевича человека, который не просто там бы налево похаживал, а вот не устроил бы из своей семейной жизни дикого скандала с мучительством, с жалобами, доносами…
С. БУНТМАН: А Иван Абрамович достойнейший?
А. КУЗНЕЦОВ: Иван Абрамович лучшим способом выкрутился из этой ситуации — он всю жизнь был не женат.
Сколько курчавых и черноволосых бегало в районе основанного им Херсона — мы не установим, потому что в районе Херсона все бегали курчавые и черноволосые и без Ивана Абрамовича. Он — молодец. Он служил исключительно, так сказать, императорам и императрицам, да? И памятником ему — Херсон, а не склочное бракоразводное дело.
С. БУНТМАН: Да. А может быть и изрядное количество херсонских [нрзб] прекрасных.
А. КУЗНЕЦОВ: Население? Ну это уж мы, так сказать, можем только догадываться. Глядя на его великолепные, с поволокой, такие, слегка улыбающиеся на этом портрете, великолепные глаза.
С. БУНТМАН: Да, да, да. Видал я в том городе такие глаза.
А. КУЗНЕЦОВ: А нам остаётся, Костя, дайте нам, пожалуйста, там есть замечательная пасторальная картинка, такой деревенский сельский пейзаж. Дайте нам сельцо Михайловское, в которое мы можем с вами приезжать. И глядя на удивительно умиротворяющие тамошние, хочется сказать, дали, да, вслед за Довлатовым, от которого это место теперь, естественно, неотделимо. Глядя на эти дали, понимать, что эти люди, которые в этой великолепной северной идиллии находились, были люди с безумными, безудержными страстями. Им особенно тошно было от этой тишины и спокойствия. Потому что они были созданы, конечно, для абсолютно венецианских каких-то, шекспировско-отелловских страстей.
С. БУНТМАН: При этом, когда мы смотрим на Александра Сергеевича самого, мы смотрим: Александр Сергеевич славно погулял и славно со всеми, но он не был маньяком брака, чтобы из-за этого быстро разводиться. Он, на самом деле, мы не знаем, что было бы дальше, но он как женился — и всё. И вот в принципе, он, оказывается, был твёрд здесь. Во всяком случае, буйств никаких не устраивал.
А. КУЗНЕЦОВ: Да, его буйства, которые бывали — это были буйства совершенно другого рода. Но и век другой. У Эйдельмана вот в «Твой 18-й век» — «Твой 19-й век» это очень хорошо показано.
С. БУНТМАН: Да, и в общем-то, это правда. Ну, и последнее, что я скажу, это о вздоре, который здесь писали, что церковный брак не между русскими исключительно заключался, а между православными.
А. КУЗНЕЦОВ: Он мог заключаться между православными и представителями других христианских конфессий — нужно было разрешение.
С. БУНТМАН: Разрешение. Но между, будь то фон дер какой-нибудь Блюм, но православный, вот здесь никаких абсолютно не было.
А. КУЗНЕЦОВ: Мой дважды прадед, Василий Андреевич Гиршвильд, этнический немец, но православный, и всё, на прапрабабушке Евдокии Алексеевне женился нормально.
С. БУНТМАН: Вот, это хорошее завершение всего.