28 апреля 2022 г. Эфир ведут Сергей Бунтман и Алексей Кузнецов.
С.Б. Да-да-да. Мы уже обсуждаем. Да, замечательное. Так как у нас некоторые передачи превращаются, например, «Слухай Эхо» в «Слухай Это», то вот здесь Олеся Золотарева замечательно сказала — «И не эдак».
А.К. «И не эдак», да.
С.Б. «И не эдак». «Не так и не эдак».
А.К. «Не так и не эдак». Кстати говоря, между прочим.
С.Б. Вот сегодня — вот сегодня это очень важно и актуально. Алексей Кузнецов. Сергей Бунтман.
А.К. Добрый день!
С.Б. Здесь к нам пришли адвокаты Волынского и говорят, его уже судили. Его уже судили у вас, два раза за одно и то же не судят, и всё. Нет. У нас выяснились дополнительные обстоятельства.
А.К. Во-первых, открылись новые обстоятельства.
С.Б. Да, совершенно верно.
А.К. Там ничего, конечно, нового не открылось, но просто…
С.Б. Ну почему не открылось?
А.К. Та передача была, на мой взгляд, одной из наших неудач. И осталось вот чувство досады, что такое важное и интересное дело не самым удачным образом разобрано. А кроме того, на этой неделе мы с Леонидом Кацвой в передаче «Параграф 43» закончили мини-цикл о декабристах. И вот сегодняшняя передача — это эхо… Эхо не может совсем исчезнуть, да? Какие бы решения ни принимались…
С.Б. Ну да. А каким путём-то, интересно?
А.К. А вот дело в том, что посмертное эхо дела Волынского получилось необычайно раскатистым, необычайно разнообразным. И в частности, как это ни покажется сегодня странным нам, зная то, что мы знаем об Артемии Петровиче и его делах, он был одним из тех людей, в которых, например, декабристы находили для себя образец. Да. Вот, самый яркий поэт из декабристов, Кондратий Фёдорович Рылеев.
С.Б. Да.
А.К. Посвящает Волынскому отдельное стихотворение, где он определяет то, что сделал Артемий Петрович, следующим образом:
Презрев и казнью и Бироном,
Дерзнул на пришлеца один
Всю правду высказать пред троном.
Открыл царице корень зла,
Любимца гордого пороки,
Его ужасные дела,
Коварный ум и нрав жестокий.
То есть в его концепции Волынский это обличитель порока. И как заканчивается это стихотворение:
Отец семейства! Приведи
К могиле мученика сына;
Да закипит в его груди
Святая ревность гражданина!
И вот, вот, собственно говоря, Саша, покажите нам, пожалуйста, первую картинку. Вот у нас та самая могила.
С.Б. Куда надо привести, да, да.
А.К. Могила мученика, к которой нужно привести сына. На Выборгской стороне в Петербурге стоит очень симпатичная, я её очень люблю, окрашенная в такой яркий голубой цвет церковь, собор даже, его называют часто Сампсониевским собором, церковь преподобного Самсона Странноприимца. И около этой церкви когда-то было кладбище, я даже встретил такую информацию, что это первое общегородское кладбище в Петербурге, что до этого хоронили либо при погостах церквей, значит, прихожан этой церкви, либо во дворах владельцев, соответственно, там, на их собственных земельных участках, и вот это кладбище, оно было первым таким вот общегородским, где хоронили любого жителя Петербурга, там, независимо от его привязки. И кладбище это, к сожалению, не сохранилось. Единственное напоминание о нём — это вот эта вот могила, которая в силу того, что в 19-м веке отношение к Волынскому и его подельникам поменялось, можно сказать, на сто восемьдесят градусов, была торжественно открыта в 1866 году. Барельеф, который мы видим слева, делал никто иной, как знаменитый скульптор Опекушин, и значит, вот там похоронен сам, ну, похоронены те трое, кто были казнены 27 июня 1740 года, соответственно сам Волынский, Еропкин и Хрущев. Дело в том, что вот в конце… да, кто больше всего сделал для создания мифа о Волынском-правдолюбце?
С.Б. Вот да. Это, ну это как раз, ну кто, Лажечников, нет?
А.К. Нет, до Лажечникова.
С.Б. До Лажечникова?
А.К. Лажечников завершил это, оформив это в литературную форму.
С.Б. Интересно, потому что это образ Волынского как антинемца и русского патриота, вот он как прижился, а там не очень получается-то.
А.К. Там совсем не получается. Но миф этот имеет совершенно определённого автора. И этого автора зовут Никита Иванович Панин. Граф Никита Иванович, сам человек, мечтавший, как мы знаем, о дворянской конституции, мечтавший о России — части цивилизованной Европы, не просто раскопал, так сказать, документы и дал им определённую интерпретацию, но буквально убедил Екатерину обратить внимание на это дело, причём он это сделал как воспитатель наследника Павла Петровича. Он сказал ей: матушка, смотри, какое замечательное дело для воспитания юношества в правильном ключе. Вот человек, который пострадал за правду. И Екатерина эту версию приняла и сохранилась её резолюция о том, что это дело надо изучать, для того чтобы никогда больше не допускать такого беззакония. То есть вот с этого момента, с ранних лет екатерининского правления, дело Волынского превращается в образчик беззакония по отношению к людям, хотевшим добра. Это же воспринимают декабристы, вот как следует из Рылеева. И Лажечников Иван Иваныч, человек, которого, ну, вряд ли многие сегодня будут читать, а если и будут, то, наверно, только «Ледяной дом», вряд ли кто-то сегодня будет читать «Последнего Новика», не говоря уже о ещё менее известных его произведениях. Хотя вообще-то, строго говоря…
С.Б. «Последний Новик», кстати, лучше «Ледяного дома».
А.К. Может быть. Я его сто лет не читал.
С.Б. Но, может быть, я предвзят. Я предвзят, потому что я слишком люблю Василия Кирилловича Тредиаковского, а там он выставлен каким-то шутом, мерзавцем и идиотом.
А.К. Потому что если выставлять Волынского борцом за правду, то по-другому Василия Кирилловича выставить нельзя, потому что дело Тредиаковского, дело об избиении, сразу скажу — совершенно варварском, совершенно хамском, совершенно, ну, таком вот, самодурном, да, избиении Тредиаковского возмутит даже Анну Иоанновну, даму очень далёкую от тонкостей и, так сказать, политесов и всего прочего. И действительно ляжет одним из основных таких вот краеугольных камней в фундамент обвинения против Волынского. Поэтому если Тредиаковский хорош, то Волынский не может быть хорош.
С.Б. Да.
А.К. Поэтому тут он…
С.Б. А тут он мелкий, жалкий, доносчик…
А.К. Мелкий, жалкий, доносчик, бездарность, в общем-то, ну или по крайней мере не талантливый человек. Всё время ищущий, кому бы услужить, всё время ищущий какого-то покровительства. В общем, шут гороховый. И собственно говоря, Лажечников, который, несмотря на всю скромность своих заслуг, тем не менее один из отцов русского исторического романа, как бы то ни было. Другое дело, что в русской литературе не очень получился исторический роман. Это вот к вопросу о вашей с Женей передаче о Вальтере Скотте, да?
С.Б. Ну да.
А.К. Русская литература всё время жанру пыталась придать что-то большее, чем в Европе. В результате у нас ни приключенческий роман не получился. «Герой нашего времени».
С.Б. Но дело в том, что нет, ну простите, простите, но у нас получился великолепный исторический роман «Капитанская дочка», гениальный исторический роман.
А.К. Ну да, мужицкий бунт — начало русской прозы. Не Свифтов смех, не Вертеровы слезы, а заячий тулупчик Пугача, насильно снятый с барского плеча.
С.Б. Ну да, ну да. И это оттуда идёт. Вот, настоящий исторический роман. Но дело не в этом. Дело в том, что здесь отыдейность. Вот такая отыдейность не человеческая, а какая-то государственная отыдейность.
А.К. Вот эта потребность, обязательно нужно придать этому всему вот… Вот если бы Лажечников писал «Трёх мушкетёров», он бы упёрся в то, что нехорошо, что главные герои помогают королеве обманывать законного короля с министром иностранной, в общем, довольно враждебной державы.
С.Б. Да, да.
А.К. И почувствовал бы потребность осудить их за этот поступок.
С.Б. Главный герой был бы Ришелье.
А.К. Наверное, а кто ещё из этой компании. Кстати, Пушкин вот эту фальшь, он успел прочитать «Ледяной дом», он эту фальшь почувствовал и написал Лажечникову, что истина историческая в нём, то есть в романе, не соблюдена, и это — вот гениальная прозорливость Александра Сергеича — «и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию».
С.Б. И так и получилось.
А.К. Абсолютно. Потому что пройдёт всего два-три десятилетия, и за дело Волынского возьмутся великие русские историки. Сергей Михалыч Соловьёв: «У Волынского закружилась голова; властолюбие было страшно возбуждено, является стремление играть главную роль, затмить всех». Никакого правдолюбца, властолюбец, человек, который пострадал, потому что оказался худшим интриганом, чем его соперники. Ключевский: «Волынский — один из тех, кто является чистыми детьми воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, его презрением к законности и человеческой личности, с притуплением нравственного чувства». И, кстати, Василий Осипович говорил о том, что при всём том, что Пётр разрушил патриархальные допетровские русские порядки — в этом было много прогрессивного и положительного, но с нравственной точки зрения это как раз и приводило к таким эксцессам. Потому что «птенцы гнезда Петрова» — это люди, у которых старых сдержек уже не было, а новым пока неоткуда было взяться.
С.Б. Ну немножко романтичный взгляд достаточно…
А.К. Конечно, наверное, да. Значит, что мы знаем об Артемии Петровиче Волынском? Он сам незадолго до смерти (и это будет одним из главных в конечном итоге обвинений против него) поручил одному из своих конфидентов, Еропкину, составить жизнеописательное древо, и при этом сам дал чёткие указания, что на этом древе должно произрастать. Древо получилось более чем внушительное, поскольку (действительно это так) Артемий Петрович в десятом поколении прямой потомок князя Боброка-Волынского, того самого, который знаменитый засадный полк на Куликовом поле.
С.Б. Который сидел… Полк, да.
А.К. И это вызвало жуткое возмущение и подозрение Анны Иоанновны, потому что получалось: а кто жена Боброка-Волынского? Сестра Дмитрия Донского. Это он, подлец, выводит свою родословную от Великих князей Московских. А поскольку сама Анна Иоанновна даже в конце своего царствования очень чувствительно относилась ко всяческим намёкам на то, что она на престоле сидит, скажем так, не совсем ровно с династической точки зрения, для неё, пожалуй, это стало главным аргументом, когда вот переломилось её отношение к Волынскому. Она его вначале не хотела отдавать под суд. Но вот когда ей это предъявили: а вот смотри, матушка, куда он метит, подлец. Поэтому специально в приговоре было сказано, что Волынский — «выходец из самого простого и убогого дворянства, который токмо единою нашей высочайшей императорскою милостью обогащён и произведён был. Однако ж, от наглой своей высокомерности в такое уже злоумие впал, что дерзнул бессовестно наши государственные гербы к себе присвоять и беззаконно к высокой нашей императорской фамилии свойством себя причитать». Ничего беззаконного в причислении свойством к императорской фамилии Артемия Петровича не было, потому что именно свойство, а не родство, было просто напрямую к императорской фамилии. Дело в том, что жена Артемия Петровича — двоюродная сестра Петра I. Вот просто так, она — дочь Льва Кирилловича Нарышкина.
С.Б. По матери она была двоюродная сестра.
А.К. Да, да. И поэтому вот уж свойством к императорской фамилии он прилеплен самым что ни на есть прочным образом, ничего беззаконного тут нет. Но толика правды в том, что написано в приговоре, всё-таки есть. Дело в том, что род Волынских захудал — так происходило со многими блестящими родами. Вспомним Пожарских, да много можно. Можно несколько десятков только княжеских родов вспомнить, которые сейчас только специалисты какие-нибудь…
С.Б. Ну Троекуровы, которых мы потеряли вообще реальных и помним только Пушкинского, да.
А.К. … и помним только Пушкинского. Ну, а князей Сицких каких-нибудь многие сегодня вспоминают?
С. Б. О Господи, да.
А.К. Сколько этих князей-то было. Но дело в том, что действительно, и дед Артемий Степанович, и отец Пётр Артемьевич за всю свою жизнь не выслужили себе ничего больше стольника. А стольник — это придворный чин, который не стыдно было иметь молодому человеку лет 25, но стыдно было в нём заканчивать придворную карьеру. Потому что стольник — это «прими-подай-пошёл вон», это младший рында на всяких… то есть дружка, да, на всяких там государственных мероприятиях типа приёма послов или каких-нибудь не очень значительных свадьбах. Поэтому правда есть в том, что действительно второе рождение значительности Волынских происходило именно с Артемия Петровича, который один из гвардейцев, вот тех самых первых гвардейских полков, который, что называется, своей саблей, кровью, всем, что положено, обратил на себя внимание царя Петра. Он сражался и при Лесной, он сражался и при Полтаве. И дальше его будет принято решение использовать по дипломатической части. И надо сказать, Пётр не ошибся в этом кадровом назначении, потому что именно на дипломатическом поприще Артемий Петрович, пожалуй, отметился как наиболее квалифицированный специалист. Правда, не без осечек. Первая крупная осечка… Вообще, вот дело 1740 года, когда Волынского казнили — это была, я бы сказал, четвёртая такая и последняя ситуация, когда Артемий Петрович мог быть либо на плахе, либо в кандалах в Сибири. Несколько раз над ним сгущались очень серьёзные тучи. Первый раз это произойдёт в последние годы жизни Петра. Значит, Артемия Петровича отправили с дипломатической миссией в Персию, с дипломатической и, естественно, с разведывательной. Он оттуда вернулся, доложился, успешно доложился, был взыскан милостями и назначен губернатором только что созданной Астраханской губернии.
С.Б. Да.
А.К. Как специалист по Персии. Астрахань для стрельцов, как мы помним, это штрафное место службы. А вот для высокопоставленных чиновников, хотя и скука и климат ужасный, но это абсолютное золотое дно, потому что это главные торговые ворота в ту же Персию и вообще на Восток. Взятки берутся чудовищные, подарки принимаются невероятной совершенно стоимости. Когда Волынский переезжал с губернаторства из Астрахани на губернаторство в Казани, он с собой привёз туда несколько сот породистых лошадей и несколько сот породистых охотничьих собак. Почему? А потому что на Востоке принято было дарить именно породистых животных: лошадей, охотничьих собак и раньше охотничьих соколов. Всё это дорого и всё это не выглядит как взятка, поэтому когда Аммос Фёдорович Ляпкин-Тяпкин говорит: «Я беру взятки борзыми щенками, а это другое дело», он не изобретает велосипед, он, по сути, институирует уже давно сложившуюся практику. И все было бы хорошо, но Пётр засобирался в последний, как выяснилось, поход в своей жизни — в персидский. Естественно, астраханский губернатор предоставил доклад о ситуации. Поход закончился плохо. И как всегда, когда поход заканчивается плохо, начали искать крайнего, и крайнего нашли в Артемии Петровиче — его обвинили в том, что он предоставил ложные сведения. А ложные сведения… Ну вот ей-богу, я специально это не подгонял под сегодняшний день. Ложные сведения заключались в том, что жители приграничных провинций будут встречать царя Петра хлебом и солью. А этого почему-то не случилось.
С.Б. Бывает.
А.К. Бывает. Об Артемии Петровиче было наряжено следствие, но не успели — царь Пётр умер. А Екатерина к нему относилась хорошо, и она его от следствия в конечном итоге освободила и отправила от греха подальше в Казань. В Казани он тоже не горевал, принимал совершенно невероятные по стоимости подарки. Вообще, когда потом возникнет дело о взятках, выяснится, что взяток в классическом смысле этого слова, когда тебе дают за что-то, чтобы ты что-то сделал, за Артемием Петровичем совсем не так много, а по тем временам просто minimum minimorum. В основном — подарки как влиятельному человеку, не за что-то, а вообще за хорошее, доброе отношение.
С.Б. Ну просто, да, да.
А.К. Вот у нас картинка. Саша нам сейчас покажет. Это как раз портрет Артемия Волынского в бытность его астраханским генерал-губернатором. Пусть вас не удивляют на нём латы европейского рыцаря. Есть знаменитый портрет Петра с орденом Андрея Первозванного точно в таких же латах. Это просто живописная традиция.
С.Б. Ну да. Ну он такой красавец.
А.К. Он красавец. Саш, дайте нам, пожалуйста, сразу следующий портрет: уже Волынский в зрелом возрасте, уже Волынский времён описываемых событий. Вот он классический такой видный мужчина.
С.Б. Ну здесь он раздобрел уже, да.
А.К. Раздобрел, но взгляд-то какой, да?
С.Б. Да, орёл.
А.К. Орёл просто самый настоящий.
В Казани у него возникнет конфликт с местным архиереем. Они завалят Петербург доносами друг на друга. Будет опять наряжено следствие, но Екатерина скажет «не надо, не трогайте его». Он возвращается опять на казанское губернаторство, но занимает не совсем правильную позицию по случаю коронации Петра II. И особенно двусмысленную позицию он занимает по случаю «затейки верховников». Естественно, между Казанью и Петербургом в то время сообщение-то не быстрое, поэтому всё доходит, новости доходят не стремительно, прямо скажем. Но когда Анна уже утвердится на престоле, уже надорвёт «Кондиции», к нему туда приедет некий порученец, правда, в высоком ранге генерал-майора, они там, видимо, так сказать, поговорят по душам, скорее всего — выпивши. И Волынский пришлёт донос своему дяде, достаточно высокопоставленному человеку, московскому градоначальнику генерал-губернатору Салтыкову о том, что вот был у меня генерал-майор такой-то и высказывался насчёт того, что плохо, что вот не «Кондиции», а плохо, что государыня опять самодержица. Салтыков радостно бежит, так сказать, к императрице, потому что, так сказать, хоть он и московский генерал-губернатор, но находится он в Петербурге. А что ему в Москве-то делать, московскому генерал-губернатору? Он — к императрице: «Матушка, вот!». Матушка говорит: «Ну-ка, подать мне сюда, пусть твой, значит, родственник, пишет подробненько». А тот вдруг начинает говорить: «Нет, я не буду писать. Ну что я буду доносы писать?». Потом, когда вот будет создаваться миф о благородном Волынском, это тоже будет «вот, человек не хотел писать доносы». Артемий Петрович за свою жизнь в этом жанре так ярко и обильно выступил. Вот этот единственный случай явно совершенно вызван не дворянской честью, о которой в 18-м веке представления были явно совершенно иными, чем в 19-м веке. Похоже, он сам как-то не очень верил в то, что Анна Иоанновна прочно на престоле сидит, и не хотел слишком влезать в дело, которое потом, обернись всё не так, могло быть интерпретировано…
В результате казанским жалобам дают ход, с казанского губернаторства его снимают. Но он вынырнет, и вынырнет он непосредственно уже в столице, и довольно быстро заслужит доверенность, и даже, можно сказать, станет… Вот многие современные историки… А я хочу порекомендовать две книги двух совершенно замечательных современных специалистов, больших друзей нашего маленького коллектива — это Игорь Владимирович Курукин, у которого в «малом ЖЗЛ» 10 лет назад вышла книга, которая так и называется «Волынский». И Евгения Анисимова, у которого книга (сейчас, у меня вылетело из головы, как точно она называется), но там есть… Она не целиком посвящена Волынскому… «Анна Иоанновна», по-моему. По-моему, тоже в ЖЗЛовской «Анне Иоанновне» о деле Волынского.
С.Б. Не уверен, но ладно.
А.К. Я тоже не уверен, но у Анисимова тоже дело Волынского разбирается. И вот они оба используют в римском значении термин «клиент», «клиентела». Правление Анны Иоанновны — это время, когда у каждого влиятельного сановника вот есть такой как у кометы хвост вот из этих вот людей, которые оказывают полезные услуги, при этом пользуются, как мы сегодня скажем, «крышей», покровительством, которых патроны подталкивают, подсаживают.
С.Б. Да, здесь в этом есть много всего, с одной стороны допетровского, а с другой стороны, вот такое вот хозяйство Анны Ивановны маленького государства здесь.
А.К. Анна Иоанновна же привыкла к курляндским масштабам.
С.Б. Да.
А.К. И вот множество этих Курляндий расплодилось в Российской империи. Каждый создавал себе свою маленькую Курляндию. И Артемий Петрович оказывается в Курляндии самой настоящей, потому что он — клиент герцога Курляндского, то есть Бирона. И Бирон его проталкивает наверх, очень энергично, как противовес своему лучшему, последовательнейшему, злейшему, старейшему врагу Андрею Ивановичу Остерману.
С.Б. Сейчас на секунду прервёмся и традиционно скажем, что у нас на shop. diletant.media есть масса замечательных книг. Они исчезают с невероятной скоростью, и даже самые редкие исчезают.
А.К. Вот в данный момент исчезает Набоков, если не ошибаюсь.
С.Б. Да, Набоков исчезает, прекрасный Набоков. Два романа там были у нас:
А.К. «Защита Лужина» … и «Камера-обскура».
С.Б. «Защита Лужина» и «Камера-обскура» — одна из самых страшных книг, которые я только читал в жизни. Вот. Так что спешите. И, вот я смотрю сейчас на плакат, которого вы не видите, — это «Дилетант» — майский номер, вышедший 22 апреля, «Дилетант» с Робин Гудом. Завтра, кстати, очередная программа «Дилетанты», о благородных разбойниках завтра пойдёт речь. Вот, не благородный, но разбойник вполне — Артемий Волынский, и вообще-то клиент Бирона, так что немцы проклятые, вот знаете что…
А.К. Сейчас поговорим про проклятых немцев обязательно.
С.Б. Про проклятых немцев поговорим, да?
А.К. И Волынский становится одним из трёх кабинет-министров. Кабинет-министры это три человека, три кабинет-министра: князь Черкасский — человек достаточно нейтральный, старающийся «между струй, между струй», да, ни в каких партиях не участвовать, и вот два противостоящих друг другу — Остерман и Волынский. Причём задача Волынского облегчается тем, что Остерман прибаливает, или делает вид, что прибаливает, потому что с Остерманом никогда нельзя было сказать, он действительно болеет, или он что-то выжидает, что-то высматривает, где-то чего-то пересиживает. Так или иначе, Артемий Петрович с присущей ему энергией, а этого ему не занимать было, берётся, приводит дела кабинета министров, находящиеся в угнетающем бардаке, приводит их в относительный порядок. В общем, он полезный чиновник, и Анна Иоанновна на него смотрит, на его деятельность, с удовлетворением и с удовольствием. То, что он, в общем, в фаворе, и фавор этот собирается продолжать расти — это знаменитая история «Ледяного дома». Саш, дайте нам, пожалуйста, следующий. Ну вот была картинка Бирона.
Кстати, о кабинете министров. Вот в данном случае на картине, которая так и называется «А.П. Волынский на заседании кабинета министров» изображён один из драматических моментов. Я надеюсь, что тем, кто нас смотрит, хорошо эта картинка сейчас видна: человек, который слева стоит (если вы присмотритесь, он разрывает лист бумаги). История такая: значит, польский посланник рутинным образом, ничего необычного в этом не было, предъявил некую денежную претензию от лица польских помещиков за убытки, которые те понесли в связи с тем, что русская армия в очередной раз проходила через территорию Речи Посполитой. Ну, у кого-то что-то разорили, у кого-то что-то взяли без спросу, кому-то за что-то не заплатили.
С.Б. Ну, в общем, да, обычное дело.
А.К. Обычное дело. Посол рутинно предъявил эту самую, значит, просьбу о погашении этих долгов, и Бирон наложил резолюцию «оплатить». И тут вдруг Артемий Петрович своего покровителя взял и куснул за руку, сказав — «а что это вообще этим полякам ещё платить», и написал доносец.
С.Б. Ну вот, патриот.
А.К. Написал доносец (к вопросу о доносцах). Причём, как, шельма, обосновал: дело в том, что герцог Курляндский был формально вассалом польского короля: «это он своим кадит».
С.Б. Опять же, патриот. Значит, правы были и декабристы и все последующие.
А.К. И вот, если вы присмотритесь, значит, ширма такая цветастая справа стоит. Слева от ширмы, в голубом камзоле с лентой ордена святого Андрея Первозванного, скрючился человек, который исподлобья, очень подозрительно смотрит на Волынского — это Остерман. А за ширмой стоит Бирон.
С.Б. [У него коляска] что ли кресло?
А.К. У него инвалидное кресло…
С.Б. Инвалидное, да-да.
А.К. Потому что он на всякий случай всегда…
С.Б. Значит, я насмотрелся для своих передач на Кутонов всяких…
А.К. А он всегда прибаливает, мало ли что. Как это, в «Том самом Мюнхаузене»: «я болен, вот справка», если что.
С.Б. Да-да-да.
А.К. А вот за ширмой стоит Бирон…
С.Б. Ну естественно.
А.К. …и дивится «как я ж тебя, подлеца, сам вскормил». Одним словом, прав Соловьёв — у Волынского закружилась голова, он, как выражаются некоторые…
С.Б. Ну вот что он хотел здесь, пользу стране?
А.К. Нет, конечно. Он хотел возвыситься, это законченный честолюбец. Так вот, голова у него закружилась, конечно, после предприятия, которое, как показалось ему, свидетельствует о том, что монаршья милость настолько велика, что он уже может тягаться с Бироном. Это история с Ледяным домом. Саша, дайте нам, пожалуйста, следующую картинку. Вот известная картина, изображающая свадьбу — на самом деле, ужасно печальное мероприятие это всё.
С.Б. Дикая история.
А.К. Абсолютно варварская история, которая — в этом Лажечников тоже, я считаю, прав — которая, конечно, очень хорошо характеризует необузданность нравов, вот эту вот такую дикость правления Анны Иоанновны. Просвещённый человек, внук Василия Васильевича Голицына, князь Голицын был обращён в шуты. За что? За то, что он, полюбив немецкую аристократку, католичку по вероисповеданию, сменил веру, приехал с ней сюда и жил тихонечко в Немецкой слободе. А Анна Иоанновна была большим ревнителем государственного православия. И когда ей донесли об этом, она расторгла его брак и в наказание, во-первых, превратила его в шута, а во-вторых, решила женить. Это уже третий его брак, предпоследний. На ком? На шутихе, которая была по одной версии калмычкой, по другой — камчадалкой, то есть ительменкой. Построен Ледяной дом. В 2005, по-моему, году в Петербурге на Дворцовой площади его воспроизвели. Сохранились точные чертежи, поэтому то, что воспроизведено, видимо, было достаточно точной копией. Он небольшой совсем. Там три небольшие залы, но всё очень причудливо. В камине горят смазанные нефтью ледяные дрова. Топится ледяная баня, и в ней таки можно париться.
С.Б. Да.
А.К. Волынский оказался очень удачным, извините за грубое русское выражение, шоураннером. Он поставил это шоу, почувствовав, что Анна хочет, чтоб это получилось грандиозно и с размахом. И вот здесь-то вот и происходит эта совершенно омерзительная история с Тредиаковским. Тредиаковский придворный сочинитель к случаю, да, Принц Датский то, что называется.
С.Б. Но при этом он и своё пишет замечательно.
А.К. Конечно! Но я имею в виду то, что это его кусок хлеба. И поэтому совершенно естественно, что в списке мероприятий Тредиаковскому поручено написать по этому поводу пародийную оду, поскольку всё это пародия. Ну и, кстати говоря, даже понятно, какому примеру следует Анна Иоанновна. Это Всепьянейший, всешутейший собор её любезного дядюшки Петра, да. Вот. Тредиаковскому поручено. Но ему забыли передать это поручение. Еропкин должен был передать — забыл. Вспомнили ночью. Срочно послали к нему какого-то кадета. Кадет то ли от молодости, то ли от общего хамства очень грубо с Василием Кирилловичем разговаривает. Тот спросонья не может понять, почему его куда-то требуют во дворец, тот — быстро, одевайся, собирайся, пошёл, там чуть ли не в шею его припинал. И когда, значит, кадет доставил Тредиаковского среди ночи к Волынскому в штаб-квартиру мероприятия, Василий Кириллович начал что-то лепетать, что почему же со мной так грубо-то, и вообще чем я виноват. Ну и попал под раздачу. Значит, Волынский его избил.
С.Б. Конечно. Причём Волынский ещё был астраханским губернатором, вот, когда Тредиаковского послали только учиться. Он же блестящий был совершенно юноша в смысле знаний, и послали учиться в Москву в своё время. Это при Волынском, там давние были какие-то… что-то
А.К. Видимо, возможно, что-то давнее.
С.Б. Шавка. Шавка какая-то вообще, поповская.
А.К. Ну и вообще мы должны помнить, что поэт в 18-м веке…
С.Б. О да.
А.К. Это не то же самое, что в 19-м, да? Поэт — это так же, как и актёр, это шут гороховый, да, это слуга невысокого разбора. Волынский его избил сам, велел кадету тоже поучаствовать. Кадет ещё несколько раз по лицу Василия Кирилловича съездил. Дальше Василию Кирилловичу были даны чёткие указания, что в сочинении отобразить, и сказано — пшёл вон, собака, иди работай. Обиженный Василий Кириллович на следующий день отправился к Бирону искать заступничества. Покои Бирона, точнее, его секретариат находился в императорском дворце. Это сыграет потом роковую для Волынского роль. И надо ж так получиться, что в это время в приёмной у Бирона Волынский. Тредиаковский до Бирона даже не дошёл, Волынский ещё раз его избил, вызвал караул, велел его доставить на гауптвахту. Потом, когда это дело раскрутится, Волынскому поставят в вину, во-первых, Бирон воспримет это как личную обиду: ты в моей приёмной избиваешь человека, которому я покровительствую. То есть ты меня вообще ни в грош не ставишь. Ну, и это будет поставлено ему в вину, что он в императорском, да, на территории императорского дворца позволил себе самоуправство. Вспоминается японское дело сорока семи ронинов. Казнят молодого князя за то, что он обнажит оружие на территории императорского дворца, да. А вот ещё говорят, что, так сказать, у России и Японии в 18-м веке нет ничего общего. Да много общего. В общем, Волынский действительно — у него закружилась голова, и он совершенно забыл про то, что при дворе, каким бы сильным ты себе сейчас ни казался, нужны сдержки и противовесы. Волынский, видимо, действительно немножко потерял ориентиры, потому что явно совершенно готовился стать главным и единственным фаворитом. К императрице он собирался повергнуть к её ногам сочинение, и оно, собственно, вынесено в название нашей передачи. У него длинное название, но там мне очень нравится слово «поправление». О поправлении внутренних дел в России, там есть такое словосочетание. Волынский задумал поправить Россию, он написал проект. Потом, опять-таки, ему будет поставлено в вину, что вот оно, свидетельство того, что он готовил переворот. На самом деле в проекте этом нет ничего революционного, и я бы даже сказал, что ничего особенно нового. В каком-то смысле во многом этот проект предлагает вернуться к политике петровских времён. В плане экономии. В плане соотнесения государственных расходов с реальными нуждами. Ну например, Волынский предлагает сократить армию до разумной численности, иметь шестьдесят полков. Пётр, который прекрасно умел считать деньги, я думаю, может, и не согласился бы, но само направление мысли, что нужно всё время помнить, что солдат не может быть бесконечно много, что их нужно иметь, как говорится, по одёжке, я думаю, что он одобрил бы. Волынский продвигает всячески идею, что надо чиновничество разбавлять дворянством, что очень получается нехороший перекос, что на военной службе сплошь дворяне, а на государственной, которая ничуть не менее важна, преимущественно подлое сословие. Вот он предлагал принять ряд мер. Но Пётр же тоже посылал дворянских детей учиться, и далеко не только военным делам. Но Артемий Петрович был всё-таки не только прожектёр, но и художник, поэтому в проекте помимо, собственно, предложений у него много общих рассуждений о том, о сём, о пятом, о десятом, и, собственно, вот это его родословное древо, которое так встревожило Анну Иоанновну, оно прилагается как дополнительный материал к проекту. Зачем? А вот вы посмотрите на моем примере, как полезен дворянин на государственной службе. Вот смотрите, какая у меня родословная и какой я хороший. Это не просто так, нужны люди благородного сословия. Ну и, конечно, окончательно столкнул Волынского с пьедестала Бирон. Помимо дела Тредиаковского были и другие признаки того, что Волынский перестал с ним считаться. И Бирон находит общий язык с Остерманом, тем самым в очередной раз доказывая, что не бывает вечных раскладов. При дворе все может измениться. Два злейших врага, почувствовав общую угрозу — Сталин в двадцатые годы, да? Собственно, вот! Каких только неожиданных союзов не возникало!
С.Б. Право-левых и так далее, да-да-да.
А.К. Право-левых, лишь бы этим занимался одарённый человек. Бирон был безусловно одарённым человеком, Остерман был безусловно прозорливым человеком, две гадюки договорились против третьей. Остерман берет на себя практическую часть. Он находит человека, который обижен на Волынского. Это некий секретарь кабинета министров, то есть средней руки чиновник, Андрей Яковлев. Волынский его в своё время выпер. За дело выпер, именно Яковлев во многом был ответственен за бардак в бумагах. Но Яковлев обижен. Остерман ему говорит: «А ты напиши, напиши государыне. А мы сделаем так, чтобы, так сказать, твоё верноподданническое…» Идёт донос. Анна не хочет отдавать Волынского и довольно жёстко сначала говорит: «Нет, давайте я с ним поговорю, мы ему, там, напомним, мы его, значит, щёлкнем по носу. Но не отдам». И тогда два человека потом независимо друг от друга будут эту историю рассказывать, что они были свидетелями того, как Бирон ей сказал: «либо я, либо он». Ну и, конечно, говорят, что Анна даже всплакнула, делая этот нелёгкий выбор. Но в конечном итоге она выбрала человека, с которым всё-таки была связана всю жизнь. Как бы то ни было, даже если страсти меж ними уже не было, но всё равно такая старая привычка двух многолетних любовников, вместе перенесённые когда-то унижения в этой самой Курляндии и всё прочее, это, конечно, очень крепко связывает. И она назначает комиссию для следствия. Причём, видимо, поначалу не планировалось… Вот у нас Василий Кириллович Тредиаковский как раз на картинке, да?
С.Б. Приукрашенный несколько.
А.К. Ну, а все портреты того времени несколько приукрашены.
С.Б. Да. Был он жалок, действительно, был он нехорош собою. Кстати говоря, вот сейчас, пока мы говорим об этом, есть замечательная вещь у Нагибина. Просто прекрасная, как раз про Тредиаковского и про вот эти унижения. Он замечательный поэт. Но там есть ещё своя история. Но вот с Волынским давайте…
А.К. Вот. И первоначально, видимо, не планировалось устраивать, но припугнуть, безусловно, собирались, поэтому назначили такую мощную комиссию. Бирон, видимо, чувствуя, что императрица всё ещё не всерьёз к этому относится… В этой комиссии, а она состоит из десятка примерно человек, в том числе довольно громкие имена, но он чётко выделяет двоих, которые сделают основную работу. Саш, дайте нам пожалуйста, там сдвоенная такая картинка. Вот они, красавцы. Слева — Андрей Иванович Ушаков. Значит, тайная канцелярия. Человек практически без роду без племени. И в силу этих причин готовый рыть. Ну, кстати говоря, он не только готов был рыть, но и умел рыть. Справа — Иван Иванович Неплюев — адмирал, но помимо флотоводческих талантов, которые небесспорны в его случае, обладал талантами, так сказать, распутывать интриги. Вот эти двое наиболее худородных членов комиссии возьмут на себя основную следовательскую роль. В результате, в первые дни, на первые допросы Волынский будет являться из своего дома, будет даже высокомерен. Там, в какой-то момент, когда ему покажется, что допрос затянется и что комиссия задаёт неважные вопросы, он сказал: «Пожалуйста, окончите побыстрее». На что Румянцев, Александр Румянцев, папа Петра Александровича, будущего фельдмаршала, легендарный похититель царевича Алексея, Румянцев ему целую отповедь прочитал: «Мы заседанью своему время без вас знаем, надобно вам совесть свою во всем очистить, ответствовать с изъяснением…» И обвинил его в том, что тот пытается выкрутиться. Дальше припугнули Волынского, тот понял, что дело серьёзное, начал… избрал другую тактику, на колени вставал, говорил: «простите, виноват, вот тут дерзкие слова сказал, вот тут не подумавши ляпнул». Он ещё, видимо, чувствуя, что пока следствие идёт по лёгкому варианту, он, видимо, надеялся, что пожурят, отшлёпают и забудут. Но Анне Иоанновне подкладывают всё новые и новые доносы, плюс находится ключевой свидетель. В любом деле должен быть star witness. В таком деле им станет Василий Кубанец — это личный камердинер и очень доверенный человек, такой Планше при д’Артаньяне в идеале был бы. В своё время Голицын, будучи астраханским губернатором, его пригрел. Он татарчонок, взятый в плен в своё время где-то под Астраханью, где-то там ошивался на каких-то… каким-то, значит, мелким слугой был. Артемий Петрович его возвысил, дал ему денег, дал ему положение, посвящал его в свои тайны. В общем, пригрел змею. Многие другие слуги Волынского либо вообще заперлись и ничего против него не показывали, либо долго отпирались и только уже под пытками что-то там давали. Кубанец пел как соловей, то есть буквально, ему давали задание, и на следующее утро он давал новые дополнительные показания.
С.Б. Ну, понятно. Ну да.
А.К. «А вот ещё я вспомнил то-то, то-то». Как обычно, самое главное — это по нынешним временам самая ерунда. Вот что в конечном итоге будет в обвинительном акте: «Составил предерзостное плутовское письмо для приведения верных Ея Величества рабов в подозрение» — это вот этот его проект.
С.Б. Проект, да?
А.К. Любой, кто пишет некие проекты, может быть обвинён в том, что составил предерзостное письмо: разве при нашей императрице всё не совершенство? Какие могут быть нужны реформы при таком благодетельном правлении мудрейшей из императриц?
«Осмелился нарушить безопасность государственных палат причинением побоев Тредиаковскому». Нет, побои Тредиаковскому — свинское дело, но это не государственное преступление.
С.Б. Конечно.
А.К. «Питал на Ея Величество злобу». Слуги вспомнили какие-то слова: вот, там, вернулся в досаде из дворца, сказал про императрицу «вот, все женщины таковы», там как-то что-то… В общем, неуважительно отзывался.
«Отзывался с поношением о высочайшей фамилии» — из той же оперы, какие-то слова. «Сочинил разные злодейские рассуждения». «Имел со своими сообщниками злодейские речи касательно супружества государыни принцессы Анны» — это точно Бирон. Он не простил Волынскому вот ещё какого кунштюка: когда Анна Леопольдовна, племянница Анна Иоанновны, заневестилась в конце 30-х, возникло две кандидатуры. Бирон сватал своего сына Петрушу, и возник Антон Ульрих Брауншвейгский. Анна Леопольдовна посматривала в сторону Петруши Бирона, который был и ловок, и обхождением, и то-се. Но Волынский, русский патриот, решил, что немец Бирон полунемке Анне Леопольдовне — это для России нехорошо. А вот немец Антон Ульрих — зашибись, и, как сейчас говорят, топил за Антона Ульриха. И будучи человеком талантливым, одержал на этом поприще победу. Победа оказалась пирровой — Бирон ему это припомнил.
«Старался в высочайшей фамилии поселить раздор» — это вот оно же.
С.Б. Это оно, да?
А.К. И наконец, вот это главное: «Причитался к оной свойством».
С.Б. Ну это да.
А.К. Это то, с чего мы начали.
С.Б. Господи, о, какой кошмар!
А.К. И вот тут Волынского бросают в темницу и начинают бить. И вот здесь с ним происходит метаморфоза: он встаёт с колен, в прямом и переносном смысле. Он понял, что его решено убить. И он перестаёт жаловаться, он перестаёт канючить, он перестаёт клянчить, он опять становится силён и дерзок. Ну пока физически сил хватает: во время одного допроса ему дали 18 ударов кнутом.
С.Б. Это невозможно. Просто невозможно.
А.К. На дыбе висел полчаса.
С.Б. Тоже.
А.К. В общем, в результате — целый заговор, по которому проходит около десятка человек. Это всё клиентела Волынского. Ну, а дальше с простотой того времени, когда суд и следствие вообще не были разделены: следственную комиссию преобразуют в судейскую коллегию, состав совпадает на 80 %. Суд просто чуть больше, к следователям добавили ещё трёх или четырёх человек. Они составляют экстракт и выносят приговор: Волынского, как главного — на кол. Ближайших его четырёх сподвижников — четвертовать. Ещё одного — колесовать, ещё одного — отсечь голову, остальных — в кандалы, в Сибирь. Императрица, как было принято, явила милость, смягчив каждому на ступень. В результате Волынского (вот сейчас нам Саша показывает гравюру казни Артемия Волынского), вот он стоит со склонённой головой, почти по центру на эшафоте.
Вот он стоит со склонённой головой почти по центру на эшафоте. Его можно опознать, если кто видит, у него рот завязан тряпочкой, это ему только что отрезали язык. От четвертования, точнее, от посажения на кол, осталось урезание языка. Ему отрубили руку и голову, остальным, значит, просто отрубили голову, а тем, кто был приговорён к колесованию и отрубанию головы, им заменили на приговоры, не связанные с казнью. Дети тоже пострадали, значит, дочери были пострижены в монахини и отправлены в отдалённые монастыри, единственный сын-подросток был отправлен в ссылку в Сибирь. Дальше приходит Елисафет Петровна, «кроткия Елисафет», ей нужно показать, что до неё тут творилось беззаконие, а она просвещённый монарх.
С.Б. Через один шаг она придёт, да.
А.К. Ну, быстро, да.
С.Б. Уже 1741 год, да.
А.К. Всё, как говорят на флоте, дым в трубу, дрова в исходное. Ну, казнённых уже не вернёшь, но тех, кто живы, вернуть. Девиц из монахинь расстричь, выдать замуж. Одну из дочерей сватали за Петра Александровича Румянцева, но тот проявил себя таким балбесом-шалопаем и так далее, что от проекта пришлось отказаться. Ну, к счастью для этой женщины, со второго раза её выдали замуж, и она благополучно с мужем счастливо прожила долгую жизнь. Ну, а дальше вот граф Никита Иванович Панин, который обнаружит бумаги и превратит Волынского в педагогический образец. Что касается «русской партии», вот да, ещё одна, ещё один вариант иконы — это Голицын, то есть Волынский как борец с засильем немцев. Сегодня мы понимаем, что никакого особенного засилья немцев не было, что никакой курляндской партии при Бироне не было. Немцев было, действительно, достаточно много, но такие немцы, как Миних, например, там уже третье десятилетие верой и правдой служили России, тот же Остерман — немец-немец, а, так сказать, прекрасно ориентировался именно в русских хитросплетениях. То есть это всё, скажем так, отрыжка более позднего национализма. И тот же самый Волынский, когда ему надо было, покровительства у немца Бирона искал без малейшего зазрения, что называется, совести, его это совершенно не останавливало. Одним словом, что остаётся в сухом остатке. Умный, талантливый, в административном плане и в дипломатическом как минимум, запредельный честолюбец, который ошибся в анализе шахматной партии. Ему показалось, что он уже достиг решающего преимущества, и не заметил пары возможных ходов у своих противников, а самое главное, он не заметил, что в этой партии два комплекта чёрных. Не один, а два: Бирон и Остерман в нужный момент объединили свои пешки…
С.Б. Да, в нужный момент любая съеденная пешка может быть заменена на другую.
А.К. Совершенно верно, да. И в результате Артемий Петрович проиграл, просто проиграл.
С.Б. Чудовищное вообще и царствование, я его не люблю, честно говоря, и как-то сложно в нём разбираться…
А.К. Почитайте анисимовскую.
С.Б. Надо почитать, вообще Анисимова стоит читать, конечно, и Курукина стоит читать, а вот лиричное стоит почитать замечательного Нагибина. Что вас ждёт сейчас? Не бойтесь, это не казни и не что-нибудь ещё. Ждёт вас замечательное «Особое мнение», потому что Кирилл Рогов сейчас, а ведущий — Александр Плющев. В 20:05 «Манитокс» и Евгений Коган на этот раз отвечает на ваши вопросы, Маша Майерс ваш посредник. «Пастуховские четверги» ведёт Александр Плющев, ну и, естественно, Владимир Пастухов у него. И в 22:05 — Дмитрий Быков* (власти РФ считают иностранным агентом), двухчастный «Один» и урок литературы, где Тургенев — ненадёжный рассказчик. Вот так получается. Спасибо, всего вам доброго, до свидания!