В 404 г. до н. э. спартанские воины со щитами и с триумфом вернулись домой. Спарта шла к этой победе столетиями — наконец она превратилась в гегемона всей Греции и приросла новыми землями. Многолетняя и тяжёлая Пелопоннесская война (431−404 гг. до н. э.) с Афинами завершилась.
[Сборник: Спарта]
Несомненно, одолеть своего сильнейшего врага спартанцам помогла их воинственность. О суровом образе жизни в этом греческом полисе даже спустя две тысячи лет слышал каждый. В Спарте всё было подчинено одной цели — победа на поле боя. Высшее сословие кастового спартанского общества — спартиаты — были мастерами военного дела. Они могли не заниматься «недостойным» производительным трудом: земледелие, животноводство и виноградарство — удел завоёванных илотов, настоящий спартанец должен заниматься только войной! А равенство граждан (хотя и внешнее) и презрение к роскоши сплачивали их ещё больше. Спартиаты постоянно тренировались и придерживались строгой аскезы. Их жизнь полностью контролировалась обществом, с 7 до 30 лет мужчины жили в казарме и почти не общались с семьёй; к жёнам они ходили лишь по ночам, так что, по словам историка Плутарха, «у иных уже дети рождались, а муж всё ещё не видел жены при дневном свете». Да и какая семья при ежедневной муштре!
Не зря Плутарх писал, что «на всей земле для одних лишь спартанцев война оказывалась отдыхом от подготовки к ней». Приверженность такому образу жизни позволила Спарте стать богатейшим и сильнейшим греческим городом, но оказалось, она же их и погубила. Победа 404 г. до н. э. стала пирровой. Прошло всего тридцать лет, и легендарная Спарта стала полисом второго ряда, а её профессиональных воинов побили фиванцы — в битве при Левктрах 371 г. до н. э. они нанесли спартанцам унизительное поражение, убили их царя Клеомброта и 1 тыс. лакедемонян (включая около 400 спартиатов). От Спарты откололись её союзники, её земли разорял враг. И это было только началом конца. Город едва уцелел сам и уже никогда не обрёл былой мощи.
В чём же причина скорого падения после столь громкого триумфа?
Дело в том, что война — это не только вражда и битвы. Война — это ещё и способ общения. Спартанцы увидели, как живут другие греки, увидели, что можно заниматься чем-то ещё, кроме военного дела, если от природы есть стремление к другим занятиям, и не считаться при этом чернью. Это должно было произвести на них колоссальное впечатление. Многие из них возненавидели жестокость быта на родине и начали отступать от аскезы. К тому же спартиаты как никогда почувствовали вкус к богатству — запретный плод особенно сладок, а победы принесли огромную добычу. Плутарх прямо связывал моральное разложение спартанцев с завершением Пелопоннесской войны:
«Начало порчи и недуга Лакедемонского государства восходит примерно к тем временам, когда спартанцы, низвергнув афинское владычество, наводнили собственный город золотом и серебром. (…) Когда в город лакедемонян впервые вкралась страсть к серебру и золоту и следом за приобретением богатства пришли корыстолюбие и скупость, а следом за вкушением первых его плодов — роскошь, изнеженность и расточительство, Спарта лишилась почти всех своих замечательных качеств и вела жалкое, недостойное её прошлого существование».
После этого прежние идеи равенства были быстро отброшены и превратились в фикцию. Сразу после окончания войны Спарта отменила древний закон, который предписывал каждому гражданину передавать землю исключительно сыну — теперь её можно было отдать любому. И вскоре земля сосредоточилась в руках небольшой группы влиятельных спартиатов, а основная масса граждан нищала и превратилась не в опору, а во взрывоопасную часть полиса. Спарта перерождалась в олигархию. Это не замедлило сказаться на единстве спартанцев — их общество раскололось, и начались политические распри, которые стали хроническими (к примеру, только зимой 370−369 гг. в Спарте было два политических заговора).
Внутренний кризис не позволил спартанцам извлечь выгоды из своей победы, да и управлять покорёнными территориями они не умели. Завоёванные богатства они не вложили в свою экономику, а растратили на презираемую некогда роскошь, ведь аристократы по привычке считали производство и торговлю презренным делом. Расцвела и коррупция: спартанские лидеры брали взятки даже у персов и часто действовали совсем не в интересах своего города.
В то же время Спарта нуждалась в срочных реформах. Основа её могущества — сильнейшая в Греции армия — становилась всё меньше. Численность спартиатов падала из-за низкой рождаемости и войн (особенно много людей погибло как раз в ходе Пелопоннесской войны). Замкнутость высшего сословия почти не позволяла пополнять его за счёт других жителей Лакедемонского государства. Началась так называемая олигантропия — «малолюдство». В начале 5-го в. до н. э. в Спарте насчитывалось до 10 тыс. полноправных граждан, а в некоторых сражениях участвовали по 5 тыс. спартиатов. В 418 г. до н. э. в полисе осталось 3−5 тыс. граждан (по данным историк Фукидида), а в 371 г. до н. э. — до 3,5 тыс. (и в том же году, как указывалось выше, погибли сразу четыреста из них). Тогда пришлось освобождать и призвать в войско несчастных бесправных илотов — низы спартанского общества. Но илоты, конечно, не могли по своим воинским качествам сравниться со спартиатами.
Чтобы преодолеть демографическую катастрофу, аристократии следовало расширить сословные рамки, но аристократия ничего менять не хотела, да и не умела (ведь предки только и знали, что воевать, и трактатов о государственном управлении и преобразованиях не писали). Разрыв политической системы с реалиями социально-экономических процессов усилил кризис. Пока верхушка утопала в роскоши и ничего не делала, нищие спартанцы уходили в качестве наёмников в другие полисы или страны. С середины 4-го в. до н. э. Спарта уже и не помышляла о возврате былого величия. В то время, по словам Аристотеля, у неё не набралось бы и тысячи гоплитов.
Что-то предпринять пытался в 244−241 гг. до н. э. спартанский царь Агис IV — он хотел восстановить спартанскую армию. Но для этого требовалось пополнить ряды спартиатов и наделить «новичков» землёй. Разумеется, богачам это не пришлось по нраву, и они не дали Агису это сделать: всё закончилось его казнью и убийством его матери и бабушки без всякого суда. Последователь Агиса царь Клеомен III в 227 г. до н. э. всё-таки провёл задуманные им реформы, но для этого пришлось устроить переворот и расправиться с оппозицией. Правда, оказалось уже поздно — сам дух воинственной Спарты остался в прошлом, и одной демографией дело было не поправить.
К тому времени Спарта провинциализировалась — ни сильной экономики, ни привлекательной культуры спартанцы так и не создали. А без победоносной армии они мало значили. Историю теперь вершили другие города и народы. Спартанцы не сумели оказать достойного сопротивления Македонии, не участвовали в легендарных походах великого Александра, и ничего не противопоставили Риму в 146 г. до н. э. когда Спарта вместе со всей Грецией была завоёвана.