Народ требует революции
Утром 9 ноября 1918 года депутаты рейхстага думали, что им теперь делать — на них вот-вот должно было свалиться бремя власти. Лидеры доминирующих партий (социал-демократов — СДПГ, левых либералов и центристов) не привыкли принимать ключевые решения. По традиции социал-демократы провозглашали своей целью революцию в социалистических тонах, но на самом деле давно к ней не стремились — их вполне устраивало положение сильной партии с личными и партийными привилегиями, но без ответственности в рамках политической системы Германской империи. А тут вдруг такое! Страна разбушевалась!
В общем, в рейхстаге царила растерянность. Но революция революцией, а обед по расписанию — тем более в Германии. Как и положено, в обеденное время (около полудня) депутаты пошли в столовую. Лидеры СДПГ Фридрих Эберт в Филипп Шейдеманн ели жидкий картофельный суп военного времени. Сидели они за разными столиками, так как недолюбливали друг друга — разные темпераменты. Уравновешенный Эберт — кабинетный политик, который ненавидел революцию «как смертный грех», Шейдеманн — хвастливый, горячий, любитель громких заявлений и красивых сцен. И вот они едят, а в это время к зданию двигаются колонны протестующих против войны — в основном сторонники СДПГ.
Германия против войны
То, что случилось в следующие полчаса, похоже на трагикомедию, но сначала надо сказать пару слов о том, что вообще происходило в Германии. В октябре 1918 года немецкие генералы уже понимали: в этой мировой войне им не победить — лучших условий заключения мира уже не будет, да и народ в шаге от бунта. Популярность кайзера сильно пошатнулась: немцы помнили последние голодные зимы, оплакивали павших, ели суррогаты и проклинали императора Вильгельма II за то, что он втянул Германию в войну, обещал победу и проиграл. Они устали. Всё больше сторонников набирали левые, социал-демократические и марксистские политики. Когда начались переговоры о перемирии, Антанта выдвинула условие — заключать мир союзники станут лишь с демократическим немилитаристским правительством, ответственным перед рейхстагом. Вильгельм II согласился и назначил канцлером либерала — принца Максимилиана Баденского. И вот тут-то началось самое интересное.
Так как переговоры тянулись ни шатко ни валко и не обещали Германии ничего хорошего, патриотически настроенные высшие офицеры вопреки распоряжениям нового правительства хотели продолжения войны — чтобы если не саботировать мирные переговоры, то хотя бы выторговать лучшие условия мира. Всё началось в Киле, где стоял немецкий флот. Адмирал Карл Шеер приказал напасть на британские корабли. 29 октября матросы решительно отказались исполнять этот приказ. Аресты зачинщиков лишь вызвали бурную реакцию их товарищей — 4 ноября матросы взяли Киль под свой контроль и образовали Совет уполномоченных депутатов. Эти события послужили началом Ноябрьской революции (ещё один парадокс в том, что выступления матросов, в общем-то, имели целью поддержать правительство, а не свергнуть его).
Кильское восстание открыло серию выступлений и образование по всей стране советов солдатских и рабочих депутатов. В том числе свой Рабоче-cолдатский cовет сформировал и берлинский гарнизон (и решил подчиняться только ему). По существу, все эти акции были антимилитаристскими, но в считанные дни дополнились и республиканским содержанием — в знак протеста против власти кайзера, которая ассоциировалась с военщиной. Антимонархические демонстрации привлекли много внимания, но большая часть населения их не поддержала, а лишь со страхом и непониманием наблюдала. Берлинская демонстрация 9 ноября была лишь очередным стихийным митингом.
Оратор даёт народу желаемое
Когда толпа подошла к рейхстагу, то начала скандировать: «Долой войну! Долой кайзера! Да здравствует республика!». В столовую ворвались депутаты разных партий и стали упрашивать кого-нибудь выступить перед народом. Эберт не соглашался — он не привык, да и сказать нечего. Он ждал, что всё успокоится само по себе, можно будет попытаться спасти монархию (которая сама уже в лице Вильгельма II не хотела себя спасать) и избежать возможной гражданской войны. Эберт вообще-то хотел только не допустить разлада текущей государственной деятельности, развала экономики и краха законности. На этом его политические амбиции ограничивались. Так что он остался в столовой.
Но Шейдеманн согласился выступить — он горд своими ораторскими способностями, он видит себя римским народным трибуном, слово которого вершит историю! Исполненный чувства важности своего дела и значения исторического момента, он идёт по коридорам рейхстага и открывает окно. Толпа замирает, чтобы услышать, что скажет вождь СДПГ. «Народ победил!» — воскрикнул Шейдеманн. А потом: «Да здравствует Германская республика!». И сорвал оглушительные овации. Толпа ликовала.
А вот Эберт — нет. Когда Шейдеманн вернулся, красный от гнева Эберт прочитал ему отповедь. Но что толку было от его «вы не имеете права» и какая разница, что формально слова Шейдеманна ничего не значили, если все уже слышали — объявлена республика! Толпа, газетчики и все антимилитаристы были уверены, что добились своего. Чего бы ни хотел Эберт, народ решил, что монархия осталась в прошлом — попытки убедить людей в обратном плохо бы кончились как для СДПГ, и так расколотой на тех, кто желал революции и отречения кайзера, и тех, кто не хотел этого, так и для Германии в целом. Если бы не Шейдеманн дал демонстрантам то, чего они хотели, рано или поздно это пришлось бы сделать кому-то другому. Просто Эберт этого ещё не понял.
Зато всё понял канцлер Макс Баденский. В тот же день он объявил об отречении кайзера от престола (без ведома самого кайзера) и отдал свои канцлерские полномочия Фридриху Эберту — в надежде, что он как лидер самой сильной партии сможет удержать власть в этих обстоятельствах и что ему будет подчиняться армия.
За словом — дело
10 ноября кайзер понял, что ему не подавить революцию, и уехал в Нидерланды, где вскоре подтвердил своё отречение от престола. А 11 ноября представители республиканского правительства наконец подписали в Компьенском лесу перемирие с Антантой. Первая мировая закончилась.
Рейхстагу пришлось смириться с мыслью о республике (объявленной почти случайно) и обещать народу выборы в Учредительное собрание, а затем и проводить его, чтобы легитимизировать новую форму правления и выработать новый основной закон. Немецкий народ выбрал республиканцев: СДПГ, центристы и левые либералы набрали 76% голосов. С неохотой, но всё же они учредили республику и подписали её конституцию — это произошло 11 августа 1919 года. Германия стала самой демократичной страной в мире: с широким избирательным правом, большим набором политических прав и свобод и сильной президентской властью.
Но как и боялся Эберт, принять власть в конце проигранной войны означало получить не лавры, а тяжкое бремя. Очень скоро республиканцам пришлось подписывать унизительный Версальский мир и из-за этого сразу утратить почти половину своих избирателей. Большое количество недовольных революцией (с одной стороны, коммунисты, которые называли Ноябрьскую революцию незавершённой и требовали построения социализма, с другой, — правые националисты, которые отдавали предпочтение монархии) всколыхнуло Германию. Более двух лет продолжались вооружённые путчи — фактически шла гражданская война, которой так опасались умеренные лидеры СДПГ. Так начинался один из самых трагических периодов в истории Германии — период Веймарской республики.