Оригинальное название жанра conversation pieces традиционно переводят как «сцены бесед», а также «повествовательные» или «разговорные» портреты. Происходит оно от итальянского именования неформальных изображений Девы Марии и младенца Христа со святыми в эпоху Возрождения — sacra conversazione («священный разговор»). В английском искусствоведении этот термин изначально описывал камерные жанровые сценки (conversatie) голландских и фламандских художников XVII века. В следующем столетии так стали называть групповой портрет, чаще всего изображающий представителей привилегированных сословий в обыденной, повседневной обстановке.
Символика Мерсье
Содержание «повествовательных» портретов определялось стилем художника и пожеланиями заказчика. Выезд на охоту, отдых на природе, обсуждение произведений искусства, философский спор, званый ужин, музыкальный вечер — набор сюжетов отличался разнообразием, но ограничивался кругом занятий, приличествующих знати. Живой пластичностью фигур передавались не только оттенки чувств и нюансы настроений, но и символические послания.
Такова одна из самых ранних «сцен бесед» кисти французского живописца Филиппа Мерсье. Много работавший в Англии, он был назначен главным художником и библиотекарем принца и принцессы Уэльских. В центре полотна разодетый жених Августа Шуца торжественно ведет невесту к своей семье. Невеста оглядывается на собственную семью. Рядом стоит генерал-лейтенант Джеймс Тиррелл, чьей подопечной была невеста.
Несколько членов семьи Шуц занимали должности при Ганноверском дворе — так что этот портрет не только «родословная в красках», но и символическое подтверждение законности Ганноверского престолонаследия. Выразительный жест Тиррелла указывает на белую лошадь — геральдический знак дома Ганноверов. Апельсиновое дерево в садовой кадке — эмблема Вильгельма III и дома Оранских. Монументальное здание на заднем плане — скорее всего, банкетный дом в Уайтхолле, символизирующий династию Стюартов.
Галерея Хогарта
Фундаментальный вклад в становление «разговорной» портретописи внес знаменитый английский художник Уильям Хогарт. В 1720−30-е годы он создал множество холстов в этом новаторском жанре. Небольшие по размеру, с фигурами около 25−40 см, но необычайно пластичные и тщательно детализированные, они были на пике моды и пользовались высоким спросом. Если Мерсье тяготел к галантному стилю, то Хогарт соединил групповой портрет с бытовой живописью и сценической постановкой, уподобив людей персонажам пьес. Потому интерьерных фонов у него заметно больше, чем пейзажных.
Вот богатейший городской магнат Уильям Строуд за чаем вместе с женой — леди Энн Сесил и своим наставником-покровителем — доктором Артуром Смитом, впоследствии архиепископом Дублинским. В личной переписке Строуд называл Смита «своим самым близким другом». Непринужденность обстановки оттеняется изысканностью интерьера. Стену комнаты занимают масштабный пейзаж Сальватора Розы и камерный вид Венеции предположительно кисти Франческо Гварди — изящное напоминание о недавнем турне по Италии. За столом прислуживает проворный дворецкий Джонатан Пауэлл. Композиция закольцована фигурами собак хозяина дома и его гостя.
Интеллект и просвещенность Строудов символизирует плотно заставленный томами книжный шкаф в глубине комнаты. Любопытно, что изначально данный фрагмент картины был задуман как парадный фронтонный дверной проем — то есть стандартная интерьерная деталь. Это удалось установить при изучении полотна с помощью рентгеновских лучей в 1984 году. Вообще книга — очень частая деталь в «сценах бесед». Здесь она раскрывает статусно-ролевые отношения портретируемых. Хозяин дома вежливым, но властным жестом приглашает своего бывшего наставника отложить раскрытый том и присоединиться к семейному чаепитию.
«Семья Чолмондели» кисти Хогарта написана по заказу виконта Джорджа Чолмондели как памятник его жене Мэри, умершей годом ранее от туберкулеза. Посмертное присутствие традиционно обозначено парящим над ее головой путти. В композиции полотна беззаботность детей противопоставлена серьезности взрослых. Сыновья Джордж и Роберт, играющие фолиантами из солидной родительской библиотеки, олицетворяют невинность и непосредственность. Изображенный на фоне книжных полок виконт, грустно глядящий на почившую супругу, воплощает горечь знания и умудренность жизнью.
Многозначен семейный портрет Джерарда Энн Эдвардса в младенчестве с отцом, лордом Энн Эдвардсом Гамильтоном, и матерью Мэри Эдвардс. Придерживаясь строгих взглядов на образование, религию и общественное устройство, Мэри заказывала картины, отражающие ее мировоззрение. Написанное сразу после расставания супругов, это полотно — символическая иллюстрация сложности их отношений. Леди Мэри отрицала существование брака и объявила себя «незамужней женщиной», чтобы лишить расточительного супруга доступа к своему состоянию, но сочла воспитание их общего ребенка делом всей своей жизни.
Малыш Джерард не просто играет с водой — он окунает игрушечную фигурку в «фонтан мудрости». Фигурка изображает солдата, намекая на «очищение» взрослеющего сына от идеи строить военную карьеру вслед за отцом. Мэри держит книгу, раскрытую на цитате из эссе английского публициста и драматурга Джозефа Аддисона о необходимости «наполнить ум осознанием божества». В стопке лежащих рядом фолиантов — «Илиада» в переводе Александра Поупа, произведения Джонатана Свифта, дидактическая поэзия Эдварда Янга, религиозные сочинения Джона Тиллотсона, архиепископа Кентерберийского. Все эти книги представляют тот вид образования, которое должен получить Джерард сообразно взглядам его матери.
Самобытность Цоффани
Прямым продолжателем хогартовской стилистики «повествовательных» портретов стал немецкий художник-неоклассик Иоганн Йозеф Цоффани, снискавший громкую славу в Англии. Цоффани сделал ставку на сложность композиций — и не прогадал: его покровительницей была сама королева Шарлотта. А представил ей художника граф Бьютский, большой ценитель и коллекционер произведений искусства.
Цоффани запечатлел трех дочерей графа за игрой с домашними белками в семейном парке Лутон. Старшая, Анна, снисходительно наблюдает за сестрами-озорницами. Средняя, Каролина, взобралась на деревянную садовую скамейку с веревкой в руках. Младшая, Луиза — впоследствии успешная писательница — держит орех, заманивая удравшую зверушку. Диагональная композиция подчеркивает природные красоты, визуально расширяя пространство картины и представляя ее заказчика как крупного землевладельца. Подобно фешенебельному интерьеру, идиллический пейзаж иллюстрирует образцовое управление поместьем.
Цоффани писал в основном предметы роскоши, принадлежащие его покровителям, но часто комбинировал их с вымышленными вещами для усиления визуально-символического эффекта. Все предметы так или иначе должны были служить знаками респектабельности и указывать на добродетели заказчиков. Так, известнейший коллекционер Чарльз Таунли изображен в роскошной библиотеке с воображаемым полным собранием всей его громадной коллекции скульптур.
Таунли непринужденно беседует с тремя друзьями: хранителем Британского музея Томасом Астлом, французским антикваром Пьером д’Анкарвилем и политиком Чарльзом Гревилем. Ведущей темой британского искусства последней трети XVIII века была Античность, археологические раскопки вызывали ажиотаж, аристократию обуяла страсть коллекционирования. Картина Цоффани — написанный красками достоверный документ эпохи.
Британский феномен
При всем тематическом и географическом разнообразии conversation pieces всегда воспринимались прежде всего как феномен британской живо-писи и воплощение специфического английского характера. «Сцены бесед» часто представляют так называемое «вежливое общество» (polite society) и особое искусство этикета, заключенное в социальных ритуалах, — будь то чайная церемония, карточная игра или собственно светская беседа.
Творчество Артура Дэвиса отличается обилием искусственно привнесенных деталей и вымышленных декорацией для более выгодной ре-презентации его заказчиков. Так, портретная группа, традиционно известная как семья Суэйн из Френкрофта (Кембриджшир), занята рыбалкой и чтением вслух. Согласно одной из версий, это сонеты Шекспира.
«Сцены бесед» отражают интерес британских художников к искусству французского рококо и стремление английской знати к самопортретированию. Однако это лишь изящные имитации обыденной атмосферы и оживленного общения. Бытовые предметы и элементы повседневности выполняют здесь функцию, аналогичную знаковым аксессуарам в парадных портретах. В эпоху промышленной революции и расширения колониальной империи чопорность и отстраненность выходят из моды. Высокий социальный статус демонстрируется благородством манер и непринужденностью поведения. В этом наглядно убеждают полотна Джорджа Ромни.
«Сцены бесед» могли быть и автопортретами — как, например, работа, приписываемая Ричарду Бромптону. Изящество манер и утонченность вкуса «отзеркаливаются» столь же изысканными вещами и элегантной обстановкой. Классические скульптуры на каминной полке и несколько аккуратных томов представляют супругов истинными англичанами: преданными традициям, но следящими за веяниями моды и не теряющими лоска даже в домашней обстановке.
***
«Повествовательный» портрет служил иллюстрацией хорошего вкуса, утонченных манер, просвещенности и гостеприимства его заказчиков. Однако, как известно, вершина любого жанра — пародия на него. Ульям Хогарт спародировал conversation pieces в картине «Полуночный современный разговор»: вырождение светской беседы в пьяный дебош.
