Эпидемии смертельных болезней посещали Русь с глубокой древности. Но лишь в Российской империи XVIII-XIX веков им довелось вызвать целый ряд острых социальных кризисов, в просторечии называемых «бунтами». Как ни странно, главной причиной масштабных беспорядков оказались вполне разумные действия официальных властей, стремившихся минимизировать драматические последствия распространения заразы. Невежество народа, считавшего строгости карантина особым злодейством, толкало людей на социальный протест. Самая известная вспышка народного гнева произошла во время эпидемии чумы в Москве в 1771 году.
«Лекари-иностранцы травят русских людей»!
Считается, что чума была завезена в Первопрестольную с турецкого фронта (тогда на южных рубежах как раз шла война с Османской империей). В Москву из действующей ар мии на побывку приезжали офицеры, привозили с собой трофейные вещи. Скорее всего, через этих «отпускников» болезнь и попала в Москву. Пик эпидемии пришёлся на лето — осень 1771 года, когда смертность достигла пугающего порога — около тысячи человек в день.
Устройство изолированных карантинных бараков для пациентов «с подозрением на чуму» лишь ухудшило дело. Москвичи любой ценой сопротивлялись отправке в барак, так как полагали, что всякий попавший в карантин живым оттуда не выйдет. И надо сказать, для таких настроений были основания. Питание, уход, бытовые удобства в этих «карантинах для простонародья» были ужасны.
Проблемы усугублялись ещё одним обстоятельством. Русские люди не доверяли врачам. Во-первых, в силу невежества. А во-вторых, потому, что лекари почти сплошь были иностранцами. Среди москвичей широко распространялись конспирологические объяснения происходящего ужаса. Самое популярное звучало немудряще: «Иноземцы травят русских людей»!
Ситуация в городе накалялась. Не дожидаясь взрыва, московский генерал-губернатор Пётр Салтыков (тот самый, который победил Фридриха II Великого в битве при Кунерсдорфе в 1759 году) предпочёл бежать в своё подмосковное имение, бросив вверенный ему город на произвол судьбы.
Расправа в монастыре
Не веря в докторов и карантины, московский люд все свои надежды возлагал на «чудотворные иконы». Возле них круглосуточно собирались массы народа, тем самым ещё больше способствуя распространению чумы. Московский архиепископ Амвросий, понимая всю опасность массовых сборищ, распорядился убрать одну из самых популярных икон — у Варварских ворот Китай-города. Вместе с иконой опечатали и убрали ящик для пожертвований. Это стало последней каплей.
16 сентября 1771 года с криками «Богородицу грабят!» обыватели двинулись к Донскому монастырю, где была резиденция архиепископа. Ворвавшись туда, рассвирепевшая толпа растерзала несчастного Амвросия. После этого бунтовщики бросились громить больницы и карантины, а заодно и дома московской знати.
Кто спас Москву?
Бунт был подавлен быстро. Обычно «наведение порядка» связывают с именем Григория Орлова — фаворита императрицы, прибывшего из Санкт-Петербурга. Прибыл он не один, а во главе четырёх полков. Однако въезд Орлова в Москву состоялся лишь 26 сентября, когда бунт был уже давно подавлен. Истинным «спасителем Москвы», скорее, стоит назвать генерал-поручика Петра Еропкина. Его обязанностью было, помимо прочего, наблюдение «за народным здравием» в Москве. Пётр Еропкин действовал решительно. Он собрал под своё начало все имевшиеся под рукой войска (10 тысяч солдат) и 16 сентября двинул их на Москву. Действуя штыками и картечью, подразделения Еропкина рассеяли мятежников. Правда, для этого понадобилось три дня довольно упорных боёв.
Когда Григорий Орлов прибыл в Москву, всё уже было кончено. В заслугу Орлова стоит поставить то, что он кардинально изменил подход к «принудительной самоизоляции» москвичей. Отныне всем, кто перенёс заключение в карантине, выдавали компенсацию: состоящим в браке 10 рублей, холостым — пять.
Пётр Еропкин за успешное подавление Чумного бунта в Москве был награждён императрицей Екатериной II орденом Андрея Первозванного (высшей государственной наградой). То есть подавление народного недовольства приравнивалось к выдающейся победе над неприятельской армией. Правда, сам Еропкин скромнее оценивал свои заслуги. Он попросился в отставку и отказался принять в дар от царицы 4000 крепостных.
В XVIII веке это были очень большие деньги. Материальный стимул сразу изменил отношение народа к больницам. Из желающих туда попасть образовалась очередь. «Длинный рубль» оказался сильнее предрассудков.
«Малая кровь» в Тамбове
Гораздо более опасная ситуация сложилась спустя 60 лет. В 1830—1831 годах в Российской империи началась эпидемия холеры. По данным властей, стране это бедствие обошлось в 200 тысяч погибших. Среди жертв оказались брат царя великий князь Константин Павлович, главнокомандующий в войне с турками фельдмаршал Иван Дибич, поэт Антон Дельвиг.
Эпидемия невиданных прежде масштабов вызвала и невиданные прежде предупредительные меры со стороны правительства. А это, в свою очередь, привело к социальному взрыву.
Первой ласточкой стали волнения в Тамбове в ноябре 1830 года. Горожане разгромили городскую больницу и даже захватили в заложники губернатора. В город пришлось ввести войска. Зачинщики беспорядков были биты шпицрутенами. Примкнувших к бунту солдат Тамбовского гарнизона отправили на Кавказ. В общем, можно сказать, что в Тамбове всё обошлось «малой кровью».
Самосуд в столице
Летом 1831 года холера добралась и до столицы. В Санкт-Петербурге начался повальный мор. Среди горожан распространялись самые нелепые слухи о причинах бедствия. Говорили, будто питьевую воду отравляют поляки (в Польше как раз тогда разгорелось восстание против русского владычества). Утверждали, будто все доктора намеренно морят людей в больницах. Жители города были напуганы и озлоблены.
Быстро нашлись и «надёжные» методы борьбы с болезнью. В квартирах появились плошки с дёгтем или красным перцем. Жильцы по несколько раз в день жгли можжевеловые ветки — считалось, что это убивает заразу. Находились оригиналы, которые намазывали себе всё тело жиром кошки или каждый день пили по рюмке бычьей крови. Конечно, эти средства спасти от холеры не могли.
Погибнуть в те дни было проще простого. И не только от холеры, но и от кулаков «бдительных» сограждан. Расправа ждала любого подозрительного обывателя. Вот какой случай описывала свидетельница тех событий — Авдотья Панаева (знаменитая возлюбленная Николая Некрасова): «Я видела с балкона, как поймали «отравителя» и расправлялись с ним на улице. Это был бедный чиновник. Идя со службы, он купил фунт картофельной муки и положил свёрток в карман шинели. Потом он зашёл в мелочную лавку, купил полфунта сахару и тоже сунул его в карман. В этот момент бумага с картофельной мукой разорвалась и запачкала ему руку. Лавочник, увидев подозрительный «порошок», выскочил на улицу и закричал: «Отравитель!» Мигом образовалась толпа, несчастного выволокли на улицу…»
Охота на докторов
Но это была всего лишь прелюдия. Главные события состоялись 22 июня (4 июля) 1831 года. Снова послушаем Панаеву: «В шесть часов вечера вдруг по улицам стал бежать народ, крича: «На Сенную площадь!» Как теперь вижу рослого мужика, с расстёгнутым воротом рубашки, засученными рукавами, поднявшего свои кулачища и кричавшего на всю улицу: «Ребята, всех докторов изобьём!» Очевидцы рассказывали, что по всему городу вели настоящую охоту на докторов…» Действительно, медикам не повезло. Их считали главными виновниками бедствия. Докторов выволакивали на улицы и избивали до смерти.
Возле Сенной площади находился лазарет. Толпа стала выкидывать медперсонал из окон третьего этажа. На земле их добивали ногами и камнями. В расправе принимали активное участие и сами пациенты лазарета.
Правительство оперативно приняло меры, чтобы локализовать беспорядки. Сенная площадь была оцеплена войсками. На площадь прибыл сам император Николай I. Надо отдать должное мужеству этого человека. Он бесстрашно вышел перед толпой и обратился с речью к смутьянам.
Престиж царского имени стоял тогда ещё очень высоко. Никто из разбушевавшихся простолюдинов не посмел поднять руку на «помазанника Божия».
Народ постепенно начал расходиться по домам. Пыл толпы удалось погасить за один день. А главное — удалось избежать кровопролития при подавлении бунта.
Во времена правления Николая I (1825−1855) смертная казнь была предусмотрена только в четырёх случаях. А именно: за преступления против священной особы императора; за бунты и заговоры; за государственную измену и… за «нарушение Уставов Карантинных». В том числе за подделку и даже «употребление истинного, но чужого документа с намерением сократить карантинные обряды или совсем оных избегнуть». То есть правительство со всей серьёзностью относилось к опасности распространения эпидемий. Правда, у государя были свои представления о милосердии. Так, на рапорте о тайном переходе двух евреев через реку Прут в нарушение карантина царь написал: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек 12 раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне её вводить». 12 тысяч ударов — это настоящее убийство.
Бунт в «святая святых»
Тяжёлым испытанием для властей оказались восстания в военных поселениях под Петербургом. Главная опасность крылась в том, что бунт вспыхнул в «святая святых» любого авторитарного режима — в армии.
Военные поселения были утопичной попыткой создать армию, которая «кормила бы сама себя». Упрощённо система должна была работать так: два из трёх батальонов полка занимаются военным обучением, а ещё один — крестьянским трудом. Полученная продукция идёт на содержание всех подразделений. На бумаге всё выглядело практично и необременительно для бюджета.
Более того, солдаты «крестьянского батальона» в свободное время занимаются шагистикой. А солдаты «военных батальонов» при необходимости участвуют в полевых работах. Но на практике всё пошло наперекосяк. На солдат военных поселений фактически легла двойная нагрузка: они должны были и пахать землю, и маршировать на плацу. А значит, из них не получалось ни полноценный хлебопашцев, но профессиональных военных.
Произвол офицеров лишь усиливал недовольство поселенцев. И эпидемия холеры вызвала взрыв этой «бомбы замедленного действия». Дело осложнялось тем, что, в отличие от обычных крестьян-бунтовщиков, поселенцы были вооружены.
Империя под ударом
Значительная часть военных поселений размещалась недалеко от Петербурга — в Новгородской губернии. Лето 1831 года выдалось жарким. Обмелели пруды и реки, а на поверхность всплывала передохшая рыба. Среди солдат это было воспринято как верная примета отравления воды. Но кем? Конечно же, полковыми лекарями! Тем более что они почти сплошь были немцами. Восстание началось в конце июля в двух полках. По иронии их назвали в честь союзных русскому императору немецких монархов — австрийского и прусского. Затем бунт перекинулся на соседние части.
Началось избиение офицеров, писарей и вообще всех, кто не из народа и за начальство. А также, разумеется, медиков. Жертв разъярённые солдаты выволакивали на плац, где пытали, добиваясь выдачи неких мифических списков, «кому и сколько роздано яду».
Сложилась небывалая ситуация: рядом со столицей империи бесчинствовали тысячи вооружённых, неуправляемых солдат. Мятежникам удалось даже на время захватить целый город — Старую Руссу.
Власти действовали быстро и беспощадно. Благо у императора Николая I был опыт разгрома восстания декабристов. Уже в начале августа бунт был подавлен. И немедленно начались жестокие расправы.
В каждом бунтовавшем полку определили группу наиболее активных «злодеев». Их «прогоняли сквозь строй» (били шпицрутенами). Число ударов варьировалось от 500 до 4000. Последняя цифра означала верную гибель. Всего репрессиям подверглось 3960 военных поселян. Значительная часть из них оказалась забита насмерть.
Кому чума, а кому мать родна!
Особняком в череде мятежей стоит «чумной бунт» в Севастополе, случившийся в июне 1830 года. Этот бунт стал классическим примером того, что происходит, когда карантинные меры проводят в жизнь коррумпированные чиновники.
Во время Русско-турецкой войны 1828−1829 годов в действующей армии вспыхнула эпидемия. Новороссийский генерал-губернатор Михаил Воронцов на всякий случай взял в карантинное оцепление базу русского Черноморского флота — Севастополь.
Тщетные усилия
Николай I тратил невероятные усилия на наведение порядка в государственных делах. Причём многими вопросами занимался лично. Но парадоксальным образом за время его царствования бунты и восстания вспыхивали неоднократно. А само правление завершилось унизительной капитуляцией в Крымской войне.
Во власти чиновников-коррупционеров
Казна тратила колоссальные деньги на военную базу в Севастополе. Но в условиях тотальной коррупции тысячи простых моряков влачили достаточно жалкое существование. А после объявления карантина фактически оказались обречены на голодную смерть.
С 17 июня 1829 года в городе был введён строгий режим. А дальше заработала коррумпированная суть полицейско-бюрократической системы. Карантин открывал необъятные просторы для взяток и спекуляций. Кроме того, чиновникам платили повышенное жалование на время эпидемии. Дошло до абсурда: начальство принялось все болезни в городе записывать в «чумные». «В течение пяти месяцев, — писал позднее адмирал Алексей Грейг, — кто бы ни умирал в командах и на дому — все объявлялись за чуму».
Во власти взяточников
Карантины для матросов и простых жителей города представляли собой «сараи без полов, потолков, окон и печей, где не только немощный, но и самый здоровый подвергнется неминуемой смерти».
Имущество отправленных в карантин должно было сжигаться, но на деле его чаще присваивали себе полицейские и карантинные чиновники. Возвращавшиеся из карантина оставались без крова и всяких средств к существованию.
10 марта 1830 года в Севастополе был введён запрет на выход из дома. Продукты и дрова должны были доставлять особые квартальные комиссары. Вот где открылось раздолье для злоупотреблений!
Пригодную провизию комиссары доставляли лишь тем, кто платил взятку. Остальным — только прогнившие продукты. Да и те не всегда. Среди беднейших слоёв населения начался голод. При этом в Севастополе не было никакой эпидемии — ни чумной, ни холерной! Была лишь жажда чиновников как можно дольше продлить столь выгодный карантин.
От анархии к репрессиям
В начале лета 1830 года народная ярость выплеснулась наружу. 3 июня толпа из «матросов, матросских жён и подлого народа» двинулась к дому военного губернатора Севастополя Николая Столыпина. Попытки образумить мятежников не помогли. Губернатор был убит. Полиция и карантинные чиновники сбежали из города. Несколько дней Севастополь был в руках бунтовщиков. Лишь 7 июня в город вошли верные присяге войска. Вскоре бунт был подавлен.
Николай I требовал жесточайшей расправы. 75 «штатских» мятежников были приговорены к смертной казни. Из числа военных мятежников — солдат и матросов — часть подлежала наказанию шпицрутенами по 3000 ударов (что было равносильно смерти), часть к ссылке в каторжные работы.
Генерал-губернатор Воронцов, понимавший, что «не всё так однозначно», — смягчил приговор. Cмертную казнь и трёхтысячные удары шпицрутенами заменили на каторгу. Значительную часть осуждённых отправили в арестантские роты или на поселение в Сибирь. В числе сосланных насчитывалось 375 «матросских и солдатских жёнок». Кстати, чума в Севастополе так и не появилась…
Бунт в Севастополе стал роковым в судьбе коменданта города Андрея Турчанинова. Боевой генерал, герой войны с Наполеоном за «бездействие» был отдан под суд. А в итоге «за малодушие и за совершенное нарушение всех обязанностей по службе» Турчанинов был лишён всех наград и званий и разжалован в рядовые. Вскоре после вынесения приговора экс-комендант, не вынеся позора, умер.
Автор — кандидат исторических наук