Белых офицеров, перешедших на сторону красных, было немало, и особенно в конце Гражданской войны. Но среди белых вождей высокого уровня, отличившихся в боях, таких были единицы. Слащов (прим.: на равных правах используется также вариант написания фамилии через «ё», Слащёв) стал первым и самым известным «возвращенцем» из антибольшевистской эмиграции. Но старой России, которую знал Слащов, уже не было, а новая Советская его так и не приняла.
11 января 1929 г. в московской квартире в Лефортово прогремело три выстрела. 24-летний Лазарь Коленберг спустился и попытался скрыться, но вскоре сдался властям. Он застрелил из «парабеллума» бывшего белого генерала Якова Александровича Слащова, знаменитого героя обороны Крыма против красных зимой 1919/20 гг. Большевики называли генерала Слащова кровавым убийцей за его репрессивную политику в Крыму. Одной из жертв белого террора был Герш Коленберг, брат Лазаря, расстрелянный в Николаеве в 1920 г. Хотя налицо был вполне ясный мотив убийства, а следствие знало о долгой подготовке преступления, дело вскоре закрыли: Коленберга признали невменяемым и отпустили. До сих пор непонятно, было это убийство лишь местью, или Лазарь лишь стал удобным инструментом для устранения человека, ставшего лишним.
Слащов жил в Москве с 1922 г. без охраны и ничего не боялся, хотя и знал, что к нему относятся с подозрением и даже с ненавистью. Предисловие для издания его же собственных мемуаров в 1924 г. написал советский писатель Дмитрий Фурманов: «Слащов — это имя, которое не мог никто из нас произносить без гнева, проклятий, без судорожного возбуждения. Слащов — вешатель, Слащов — палач: этими черными штемпелями припечатала его имя история». Но какое-то время Слащов был полезен. А как вообще один из самых яростных и сильных врагов советской власти оказался в Москве, да еще на легальном положении и с возможностью издавать свои военные и автобиографические труды?
Потомственный дворянин и военный до мозга костей, полковник Я. А. Слащов, уже во время Первой мировой войны проявивший себя как храбрый и инициативный командир, выдвинулся на первый план в стане белых и вскоре достиг уровня генерала. Он присоединился к белым в самом начале движения в декабре 1917 г. — не мог вынести развала армии и страны, и как и многие офицеры, инстинктивно встал на сторону «своих» по духу и профессии людей. В конце 1919 г. война, по сути, уже была проиграна. Разрозненные и разбитые части белых отступали в Крым. Немногие сохранявшие в тот момент боеспособность войска (чуть более 3 тыс. штыков и сабель) Слащов использовал для отражения нескольких наступлений красных. Даже его недруги признавали потом, что он спас положение в критический момент. В январе 1920 г. он дал красным зайти на укрепления при входе в Крым и заночевать там на морозе. А наутро спавшие в тепле и отдохнувшие белые легко выбили неприятеля с позиций. Большевики бежали и оставили все свои орудия. В тылу еще не знали о победе Слащова, в это время там царили панические настроения. Слащову постоянно «трезвонили» с расспросами о положении на фронте. После боя генерал передал чиновникам: «Вся тыловая сволочь может слезать с чемоданов». За это выражение Деникин прислал Слащову выговор. Но тот имел право на резкость в отношении тех, кого презирали многие офицеры за малодушие и корыстолюбие. Слащов лично вел войска в атаку, был 7 раз ранен, а что делали они? Воровали и интриговали. После одной из ран (в живот) Слащов стал принимать морфий, а потом перешел и на кокаин, помогавший переносить не только боль, но напряжение войны и бессонную жизнь на фронте.
За блестящую оборону Крыма до весны 1920 г. против превосходящих сил красных П. Врангель позволил Слащову именоваться Слащовым-Крымским. Крым удалось удержать, реорганизовать войска и вести борьбу до ноября 1920 г. (надеялись даже на мир с большевиками). Но амбициозного и очень популярного Слащова Врангель постепенно отстранил от дел как возможного политического конкурента. Интриги, разобщенность командования стали еще одной причиной поражения. Если Слащов в своих частях поддерживал дисциплину и хорошее снабжения (ибо боролся с коррупцией), то в некоторых других царил беспорядок. Там своих командиров не называли ласково «генерал Яша». Солдаты разбегались и грабили население, а Слащов не стеснялся указывать на виновников этого положения. Разумеется, ему отвечали взаимной враждебностью. Зимой Слащов приказывал несколько раз ночью провозить по льду озера Сиваш две подводы, чтобы так удостовериться, смогут ли красные протащить артиллерию по льду. Узнав это, нажитые Слащовым враги говорили: «Слащов допивается в своем штабе до того, что заставляет катать себя ночью по Сивашу в телегах, не давая спать солдатам». Чем ближе было поражение, тем хуже становилась дисциплина и тем больше офицеры строили друг против друга козни. Вскоре все пришло к закономерному финалу, несмотря на усилия Слащова и других умелых офицеров.
В ноябре 1921 г. белые эвакуировались из Крыма и началась эмиграция. Слащов винил во всем Врангеля, его интриганство, неумелое руководство и готовность идти на поводу у французов. Певец А. Вертинский, тоже оказавшийся после эвакуации в Константинополе, вспоминал: Врангеля Слащов «смертельно ненавидел. Он говорил долго, детально и яростно о каких-то приказах своих и его, ссылался на окружающих, клялся, кричал, грозил, издевался над германским происхождением Врангеля». За попытку «дворцового переворота» против Врангеля тот разжаловал «героя Перекопа» в рядового и уволил без права ношения мундира. Слащов ответил, что его произвел в полковники император, и только он может разжаловать.
В Константинополе Слащов пытался разводить индюшек. Но это было делом и безуспешным, и еще более — противным боевому генералу. Заграница была не для него. И тогда он, казалось, непримиримый враг большевизма, решил вернуться домой. Вступил в контакт с ВЧК и с небольшой группой офицеров в конце 1921 г. прибыл в Крым. Встречал сам Ф. Э. Дзержинский. Вскоре Слащов написал к бывшим соратникам в эмиграции воззвание: «Я, Слащов-Крымский, зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться советской власти и вернуться на родину, в противном случае вы окажетесь наемниками иностранного капитала и, что еще хуже, наемниками против своей родины, своего родного народа». В ВЧК на Лубянке рассказал о белых и их отношениях с Антантой, что знал. «Если меня спросят, как я, защитник Крыма от красных, перешел теперь к ним, я отвечу: я защищал не Крым, а честь России. Ныне меня зовут защищать честь России, и я еду выполнять мой долг, считая, что все русские, военные — в особенности, должны быть в настоящий момент в России», — говорил Слащов. Он раньше других понял, что борьба окончена, а значит — либо вечное изгнание, либо возвращение в Россию, смирение и надежды на эволюционные перемены.
После этого на «возвращенца» Слащова эмигранты вылили тонны помоев. «Предатель Крымский», «алкоголик» (Слащов выпивал, но не так безобразно, как описывали), «перебежчик»… Между тем, Слащов вышел у белых в отставку, не был им более обязан и имел полное право уехать, куда ему вздумается. Он надеялся, что ему дадут должность строевого командира РККА, и он сможет служить России, которую, как он считал, хоть и назвали иначе, но возродили большевики. Но ему доверили лишь преподавательскую работу, для которой он отлично годился, тем более в условиях нехватки кадров. С 1922 г. Слащов читал лекции по тактике на курсах усовершенствования командного состава «Выстрел» в Москве, печатал статьи по военному искусству. Один из слушателей курсов вспоминал: «Преподавал он блестяще, на лекциях народу было полно, и напряжение в аудитории порой было, как в бою. Многие командиры-слушатели сами сражались с врангелевцами, в том числе и на подступах к Крыму, а бывший белогвардейский генерал не жалел ни язвительности, ни насмешки, разбирая ту или иную операцию наших войск». Потом бывшие враги долго обсуждали операции Гражданской войны и споры могли затянуться до вечера, а спорщики перемещались в общежитие.
По одной из легенд, в ходе одного диспута Слащов насмехался над ошибками красных в одной из операций Гражданской войны. Один из сидевших в аудитории слушателей оказался тем, о чьих ошибках и шла речь (в одном из вариантов легенды то был сам С. Буденный). Задетый офицер встал и опустошил свой револьвер, пытаясь застрелить Слащова — в цель не попала ни одна пуля. Слащов подошел и сказал: «Как вы стреляете, так и воевали».
Слащов преподавал, но обещанный корпус и возможность встать в строй так и не получил. Он уже не нюхал кокаин, как во время войны, но стал очень много пить. Один из его коллег, полковник Сергей Харламов, говорил: «Каждый, кто хотел выпить, знал, что надо идти к Слащову, там ему дадут выпить. Выпивка была главной притягательной силой во всех попойках у Слащова». Накануне убийства у Слащова был 43-й день рождения. Когда он не пришел на службу, даже не сразу забеспокоились — поди, не проспался еще…
Трагичная и яркая жизнь. Слащов был профессионалом, любившим родину, но попавшим в жернова смутного времени. Родись он на полвека раньше, стал бы героем Русско-турецкой войны 1877−78 гг. или Русско-японской. Не повезло. В 1921 г., когда его амнистировали большевики, он перестал быть белым. Но так и не стал красным, застрял меж двух лагерей. Служил он Советской России так же честно, как служил белому делу. Делал все, что требовалось, писал о своей «политической безграмотности» в годы войны, даже снялся в фильме «Врангель» в 1925 г. в роли себя самого (пленка не сохранилась). Почти все белые офицеры, вернувшиеся со Слащовым и после него (поверившие в его воззвание и его пример) были уничтожены к концу 1930-х гг. Может, пули Коленберга стали милостью судьбы, избавлением от мучений в НКВД и расстрела. Слащов мог еще послужить России, но беспощадная, тлеющая Гражданская война спалила его до срока.