Воспоминания Самуила Мироновича Алянского
Подтянутый, как всегда, выбритый, с весёлой улыбкой. Весь вид его (А.Блока — прим. ред.) говорил о том, что он рад, что вернулся наконец домой. Одна мелочь бросилась мне в глаза — на нём не было галстука и верхняя пуговица рубашки была расстёгнута. По моим наблюдениям, такая «вольность» в одежде обычно совпадала с хорошим настроением поэта.
От болезни будто и следа не осталось.
Был яркий, солнечный день. В комнате Блока, где каждая вещь твёрдо знала своё место и где всегда царил строгий, привычный порядок, я заметил, вернее, почувствовал, что на этот раз порядок в чём-то нарушен; но где и в чём именно, сразу не уловил.
На вопрос о здоровье Блок сказал, что хорошо отдохнул, что дома чувствует себя куда лучше, но ноги ещё побаливают и поэтому выходить на улицу он воздерживается.
— Мама с тётей уехали на дачу в Лугу. Живём теперь вдвоём с Любой.
И добавил:
— Занимаюсь разбором книг, оставшихся после продажи.
Тут только я заметил, что большой книжный шкаф, стоявший у окна, раскрыт и объёмистая пачка книг лежит на нижней, выступающей части шкафа.
Александр Александрович пригласил меня к шкафу, сказал, что с утра занимается книгами, и предложил, если у меня есть время и желание, продолжить вместе с ним эту работу. Он обещал показать кое-какие книги, которые могут меня заинтересовать.
Перебирая книгу за книгой, на некоторых он останавливался дольше, рассказывал, чем они ему памятны. Эти рассказы Блока о книгах походили больше на воспоминания: Александр Александрович попутно касался и людей, которые приходили на память в связи с той или иной книгой, или обстоятельств, при которых книга была приобретена.
Зная моё пристрастие к редкой антикварной и иллюстрированной книге, Александр Александрович обращал моё внимание на некоторые томики и сообщал о них сведения, которые могли бы поразить любого библиофила. Он, оказалось, хорошо знал антикварную книгу и умел ценить исключительность редкого экземпляра.
Мы простояли у шкафа довольно долго. Рассказы Блока были интересны, и я не заметил времени. Любовь Дмитриевна прервала наше занятие, предложила отдохнуть, а кстати и пообедать. За обедом он и жене рассказывал о людях, которые вспомнились ему в связи с некоторыми книгами.
От долгого стояния возле шкафа у Блока разболелась нога, и наше «путешествие по книжным полкам» пришлось отложить до следующего дня.
Александр Александрович просил меня прийти завтра пораньше.
На следующий день Блок, как и накануне, казался здоровым, бодрым и весёлым. Он ждал меня. Чтобы не утомлять больную ногу, мы сели разбирать книги за столом.
Просмотрев небольшую часть книг, оставшихся на верхних полках, мы добрались и до нижних, закрытых полок шкафа. Здесь хранились рукописные журналы, издававшиеся в детстве самим поэтом (это были журналы «Малышам», «Кораблик» и «Вестник», последних было больше всего), а также большие альбомы заграничных путешествий Блока. То были большие альбомы, с фотоснимками древнеегипетского, римского и греческого искусства, а также альбомы со снимками произведений мастеров западноевропейской живописи.
Вынимая пачку детских журналов, Александр Александрович сказал, что он сам очень давно их не видел и с интересом полистает. Но не перелистывал Блок детские журналы, а бережно переворачивал страницы, исписанные крупным детским почерком, и попутно вспоминал о том, как он увлекался сочинением, перепиской и оформлением каждого нового номера. Он читал вслух всё подряд: свои детские стихи, шутки, шуточные объявления и прозу, произведения родственников, сотрудников журнала, при этом от души, как ребёнок, смеялся над своими сочинениями.
Вот три шутки из журнала «Малышам»:
12 кошек сели у окошек
И ели мошек
И картошек,
А около дома
Стояла пара сошек.
Около сошек
Была куча крошек,
А около крошек
Была куча брошек.
20 было воробьёв,
Было 40 снигирёв,
Мальчики кричали,
Гуси гоготали,
Ласточки летали,
Коровы мычали.
Распрекрасный был обед
Было 36 котлет,
Было 20 пирогов,
Всех их есть я был готов.
Я их так много ел,
Что наконец даже вспотел.
Была здесь малина,
Была и бузина.
Номера журналов украшались Блоком орнаментальными и сюжетными рисунками, вырезанными из печатных журналов для взрослых. А когда Блок подрос, то и сам кое-что рисовал для своих журналов.
О детских стихах Блока и о рукописных журналах я знал раньше, из рассказов матери поэта, но никогда не видел их своими глазами. Сейчас я держал их в руках и рассматривал вместе с автором и издателем, который комментировал свои и чужие произведения воспоминаниями.
Около трёх часов продолжалось моё второе знакомство с детством поэта. Последние номера «Вестника» мы просматривали, когда Блок был уже утомлён. Просмотр альбомов путешествий Александр Александрович предложил перенести на следующий день.
Назавтра я пришёл на Офицерскую в условленный час. Дверь открыла Любовь Дмитриевна. Она шёпотом сказала, что вчера после моего ухода Александр Александрович почувствовал себя плохо и весь остаток дня пролежал, жалуясь на усталость. Она просила меня последить, чтобы Александр Александрович не переутомлялся, а лучше всего было бы, если б можно, прервать разбор шкафа хотя бы на день-два.
Напуганный тревожными словами Любови Дмитриевны, я предложил Блоку отдохнуть хотя бы один день, но в ответ я услышал слова, истинный смысл которых дошёл до меня гораздо позже.
Александр Александрович сказал, что, помимо книжного шкафа, ему необходимо просмотреть подготовленное к изданию собрание сочинений и привести в порядок довольно большой архив и что на всё это потребуется много времени. Вот почему ему хочется поскорее покончить со шкафом, в котором остались только альбомы путешествий, и добавил:
— Мне кажется, что альбомы путешествий по Италии могут быть интересны и вам, и, если вы не спешите, посмотрим сейчас эти альбомы.
Я понял, что у Блока большой, продуманный план работ и этот план ему не хотелось нарушать.
Прежде чем раскрыть первый альбом, Блок рассказал, как создавались эти альбомы. Путешествуя по незнакомым местам, он привозил вместо сувениров открытки с видами городов, памятников архитектуры и скульптуры, а когда посещал музеи и картинные галереи, приобретал там репродукции или фотографии картин. Для своих будущих альбомов Блок привозил из-за границы и местные иллюстрированные журналы, в которых в какой-то мере отражалось то новое, что ему удалось увидеть. Вернувшись домой, Блок под свежим впечатлением разбирал весь привезённый изобразительный материал, и то, что его больше всего поразило, он расклеивал на листах альбомов по строгому плану. Рассказ Блока дополнила Любовь Дмитриевна, которая присутствовала при просмотре альбомов. Она добавила, что расклейкой альбомов Александр Александрович занимался с первого дня приезда в продолжение нескольких дней и, пока не заканчивал этой работы, не выходил из дома.
Блок говорил, что собранный им изобразительный материал помог ему закрепить в памяти увиденное, и он называл свои альбомы дневниками путешествий.
Переворачивая страницы альбомов, которые, по его признанию, он давно не смотрел, Блок с увлечением вспоминал всё, что ему удалось увидеть, и подробно рассказывал обо всём.
Рассказы Блока о природе Италии, об архитектуре, о музеях, хранилищах и храмах, наполненных сокровищами искусства, — всё было для меня ново и необыкновенно интересно, они оставили во мне такое глубокое впечатление, что долгое время мне не хотелось видеть Италию своими глазами, я боялся увидеть её не такой, какой увидел её Блок, боялся утратить живое восприятие поэта.
Любовь Дмитриевна давно куда-то ушла, а интересный рассказ Александра Александровича так меня увлёк, что я совсем забыл о её просьбе проследить, чтобы Александр Александрович не переутомлялся. Я не заметил его усталости до тех пор, пока он сам не пожаловался на неё и не предложил перенести просмотр на завтра.
Так — в который уже раз — обрываются наши встречи у книжного шкафа.
Я был печальным свидетелем того, как день за днём Александр Александрович терял свои душевные и физические силы. Я думаю, что прогулки в прошлое, всплывшие воспоминания, взволновавшие поэта, тоже отразились на нём. Он жаловался на крайнюю усталость.
Теперь я приходил к Блокам во второй половине дня. Александр Александрович тревожился, что работа по просмотру рукописей подвигается очень медленно, после двух часов работы за столом он устаёт и ложится на диван. А когда ему кажется, что отлежался, отдохнул, он встаёт, но работать не может.
Александр Александрович перемогался всю вторую половину мая и почти весь июнь. Потом он слёг и пытался работать, сидя в постели. Болезнь затягивалась, и самочувствие неизменно ухудшалось. Однако Любовь Дмитриевна и все, кто заходил в эти дни на Офицерскую узнать о здоровье Блока, надеялись на выздоровление, никто не думал о грозном исходе болезни.
Один Александр Александрович, должно быть, предчувствовал свой скорый уход. Он тщательно готовился к нему и беспокоился, что не успеет сделать всего, что наметил, и поэтому торопился.
Блок упорно боролся с усталостью и очень огорчался, что силы так скоро покидают его.
Было удивительно, что в те дни, когда Александру Александровичу становилось особенно тяжело работать, он при каждой встрече неизменно интересовался делами «Алконоста». Он спрашивал обо всём: какие книги находятся в типографии, в каком состоянии производства находятся они. Спрашивал об очередном, пятом номере «Записок мечтателей», скоро ли будет набор.
Однажды Блок спросил:
— Знаете ли вы писательницу и переводчицу Мариэтту Шагинян? Она прекрасно перевела тетралогию Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунгов». А недавно она прислала мне сборник своих пьес. Я читаю их сейчас, она очень талантлива.
А спустя несколько дней Александр Александрович опять заговорил о Мариэтте Шагинян:
— Я прочитал пьесы Шагинян. Не знаю, сможет ли использовать их театр, но некоторые из них, по-моему, хорошо бы напечатать в «Записках мечтателей». Я очень рекомендую напечатать в ближайшем номере лучшую из этих пьес: «Чудо на колокольне» — это очень талантливо , — повторил он. — Я написал Шагинян свой отзыв. Будьте добры, передайте ей рукопись, она зайдёт к вам в книжный пункт.
А ещё через несколько дней Александр Александрович спрашивал меня через Любовь Дмитриевну, успел ли я сдать в набор пьесу «Чудо на колокольне» в очередной номер «Записок мечтателей».
Пьеса Мариэтты Шагинян «Чудо на колокольне» была напечатана в № 5 «Записок мечтателей», вышедшем уже после смерти Блока, в 1922 году.
Болезнь продолжала прогрессировать. Настал день, когда Александр Александрович не мог совсем вставать с постели. Доктор заявил, что больному необходимы санаторные условия, особое питание и что нужно непременно уговорить Александра Александровича согласиться на хлопоты о заграничном санатории.
О поездке для лечения за границу велись разговоры и раньше, когда Блок был ещё на ногах, но Александр Александрович всё время решительно отказывался что-нибудь предпринимать для этого. Он не видел большой разницы между эмигрантством, которое ненавидел, и поездкой для лечения.
Теперь, когда состояние Блока ухудшилось и организм его ослаб, ослабло и сопротивление поэта. Теперь он уже соглашался на поездку, но просил только, чтобы это было не дальше Финляндии.
Продолжая ежедневно приходить на Офицерскую, я пытался чем-нибудь помочь Любови Дмитриевне — она совсем сбилась с ног: ей самой приходилось раздобывать нужные продукты, приготовлять питание для больного, следить за тем, чтобы не упустить время приёма лекарства, — словом, забот было много, всего не перечислить. К этому надо добавить, что Александр Александрович никого не желал видеть и, кроме Любови Дмитриевны, никого к себе не допускал. На этом, кстати сказать, настаивал и доктор Пекелис. Конечно, я не мог рассчитывать на исключение и был рад, если мне удавалось хоть что-нибудь сделать для больного.
Александр Блок скончался 7 августа 1921 года от воспаления сердечных клапанов. Ему было 40 лет. По словам Владислава Ходасевича, «Блок умирал несколько месяцев… Он умер как-то «вообще», оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить. Он умер от смерти».