Сын пензенского юриста и домовладельца, он планировал пойти по стопам отца (а вовсе не эмигрировать, чтобы в конце концов закончить жизнь в далёких США в 1986 г.). Но учёбу на юридическом факультете прервала война. В 1916 г. Гуль был призван в армию и стал прапорщиком военного времени, командовал ротой. После Октябрьского переворота юный офицер сумел добраться до Новочеркасска к генералу Л. Г. Корнилову, собиравшему добровольческое движение для борьбы против большевиков.
Во время легендарного «Ледяного похода» Гуль был ранен в бедро, но, что важнее, — деморализован братоубийственной войной. Он уволился из разочаровавшей его армии и отправился в Киев, откуда был эвакуирован с другими офицерами антибольшевистского лагеря: их вывезли в Германию покидавшие Украину немцы. С 1919 г. Гуль жил в Германии, работал сначала на лесозаготовках, а вскоре занялся писательским трудом в Берлине. Хотя у него и была возможность продолжить войну на стороне белых, Гуль категорически отказался и предпочёл эмигрантский удел. Книга «Ледяной поход» стала его «манифестом» против гражданской войны и вообще первой книгой на эту тему (ещё даже не отгремели последние бои).
[Сборник: Гражданская война в России ]
Реакция на «Ледяной поход» была очень противоречивой. Монархисты ответили резкой критикой книги, восприняв её как атаку на святое для них дело войны против красных. А художественной интеллигенции книга пришлась по душе. Понравилась она поначалу и большевикам: «Ледяной поход» был опубликован в Советской России и имел большой успех. Правда, как рассказывал Гуль в своём интервью 1982 г., «тиражи очень быстро смылись в запретные фонды» [прим.: речь идет о так называемых «спецхранах» для запретной и секретной литературы]. Сперва большевики «Ледяной поход» одобрили и активно читали (включая В. И. Ленина). «Они его трактовали как разоблачение белого террора, что было, конечно, ерундой, — говорит Гуль, — это было не разоблачение белого террора, а это было разоблачение всех нелепостей и ужасов гражданской войны. И под конец они сообразили, видимо, что это было неподходящее [произведение]". Тогда книги и переместили в спецхраны.
Чем же была вызвана такая перемена? Ведь «Ледяной поход» действительно содержит большое количество подробностей белого террора и вообще описаний недостатков белого движения. Красным в книге уделено куда меньше внимания, что и понятно: белогвардеец Гуль, в походе выполнявший роль рядового бойца, больше видел именно белых. Выводы из наблюдений его были очевидны: белые победить не могут.
Сначала казалось, что Корнилов — это «факел во тьме», генерал, дающий надежду на возрождение государства. Республиканец Гуль, по духу кадет, как никто поддерживал идею созыва Учредительного Собрания. И ответил на зов «национального героя» Корнилова. Гуль сравнивал начатое генералом движение с окончанием Смуты начала 17-го в.: «Идут стар и млад. Буржуазия — Минины. Офицерство — Пожарские». Но вскоре приходит понимание фатальных политических ошибок белых вождей: видны интриги в руководстве, отсутствие единства, неспособность мобилизовать народ. Добровольцы крайне малочисленны — в «Ледяной поход» 9 февраля 1918 г. из Ростова на Екатеринодар выступили всего лишь ок. 3700 человек. Неприятно поражало и обилие штабных офицеров при нехватке людей в строю (общая беда всех белых армий).
И чем дальше Гуль двигается вместе с армией добровольцев, тем мрачнее её описания: не хотят сражаться казаки, в их среде заметно сочувствие большевизму и уклонение казаков и офицеров от службы вообще… В Ростове озлобленные офицеры мстят народу за революцию. Уже первый такой эпизод, который засвидетельствовал Гуль, поражает накалом ненависти: на вокзале схватили пьяного лакея, кричавшего, что «афицара» — «буржуи», которых «тоже вешать будут». Наутро поручику З. приказано отпустить проспавшегося лакея. Но перед этим З. орёт, «размахивается и сильно кулаком ударяет лакея в лицо раз, ещё и ещё». На вопрос о причине такой ненависти поручик ответил: «А, за что? За то, что у меня до сих пор рубцы на спине не зажили… Вот за что», — прохрипел З. Оказалось, на фронте солдаты жестоко избили поручика шашками.
А потом пошли расстрелы и бессудные расправы над красными и даже подозреваемыми в большевизме (у кого «морда комиссарская»). Постепенно белые звереют: то хотят заколоть большевичку-медсестру («Что же, что женщина?! А вы видали, какая это женщина? Как она себя держит, сволочь!»), то расстреливали без всякой жалости мальчишек. Просьбы пощады, «зверские крики», убийства… «Пошёл снег. Стал засыпать пути, вагоны и расстрелянное тело. Мы сидели в вагоне. Пили чай».
После одного из расстрелов оказалось, убитый был не большевиком, а просто бедняком (его жена и грудной младенец остались без кормильца). В ещё одном случае офицер расстреливал 18-летнего «большевика». Сослуживцы пытались ему помешать — «тот торопится, стреляет. Осечка». Паренек чудом спасся. Другим везёт меньше. В станице Лежанка расстреливали уже сотнями, живых добивали штыками и прикладами — «вот она, гражданская война». «Самые трусы в бою» были «самыми зверьми после боя». Пятьсот семь трупов осталось в Лежанке (только трое погибших — белые). Наблюдавший расстрелы кадровый капитан бормотал: «Ну, если так будем, на нас все встанут». Террор не помог белым ни в этом походе, ни в следующих. Вдобавок ко всему, начальство не особо считалось с потерями. Генералы развлекались, пили водку. А народ смотрел на них и не верил в идею Учредительного Собрания: «В это собрание-то нашего брата и не допустят». Вот и победили «краснодранцы». И в Екатеринодар не пустили корниловцев, и самого Корнилова убили. Пришлось Добровольческой армии прорываться с боями и отступать. Для Гуля стало очевидно, что с той политикой, что ведётся белыми, им не выиграть этой войны.
Но всё же «Ледяной поход» Гуля — это и антибольшевистская книга тоже. В самом её начале ясно высказывается отторжение революции в целом и большевизма в частности. Красных Гуль называет «обольстителями народными», «авантюристами и предателями». Удивительно, что книгу вообще опубликовали в 1923 г.: революция в ней воплощена в митингах, «злобных речах почти без смысла» и полных ожесточения.
Имение Гулей разграблено, солдаты в его глазах — «полузвери». Они хотели не столько революции, сколько возвращения домой и ограбления помещиков. Матерной бранью и «штыком в пузо» прокладывали они себе путь домой по железным дорогам России. Гуль пишет: «Я чувствовал всю шкурную мерзость всякой «политики». Я видел, что у прекрасной женщины Революция под красной шляпой, вместо лица, — рыло свиньи». Россия ещё отлично помнила войну, и Гуль не смог бы никого обмануть. Кто был на стороне красных, тот видел те же зверства, испытывал похожие чувства и, следовательно, начинал понимать и симпатизировать белогвардейцу Гулю, убеждённому, что граждане России не могут убивать друг друга. Большевики же Гражданскую войну славили, они её добивались с тех пор, как началась «война империалистическая», Первая мировая. И книга Гуля, показавшаяся сперва идеологически полезной, пришлась «не ко двору» (пусть и не сразу). Российскому читателю она вновь открылась только после 1991 года.