Извлечение из письма, посланного из Москвы 23 сентября 1698 года к отцу Франциску Дубскому достопочтенным господином Геральдом, а Santa Crucе
(…)
Рано утром в праздник св. мученика Петра, около 9 часов, когда мы прибыли к Девичьему монастырю (в этом монастыре находится под стражею многочисленного и храброго отряда солдат сестра царя Софья. Это ей возмездие за произведенный ею 10 лет тому назад большой бунт), то в первый раз увидели великую, обширную и давно нам желанную Москву. Она занимала все видимое пространство. Куда ни посмотришь, все Москва. Вскоре затем мы были встречены приставом и очень многочисленным отрядом всадников; прибыл также на лошадях и большой отряд войска. Господин посол пересел из своего экипажа в царский, и мы среди несметного множества народу поехали к городу. При этой встрече брошены были в сторону суеверные и смешные церемонии и любезности. Господин пристав без спора первый сошел с коня, а господин посол запросто, сидя в экипаже, протянул ему руку и проч. Уже носился слух, что едут иезуиты. Так еще в Смоленске к нам были подосланы три попа, чтобы это разведать, но приглядевшись к нашим обычаям и к образу наших действий, убедились, что мы не иезуиты. После этого они стали смотреть на нас приветливее и нам был открыт свободный вход даже в их храмы и монастыри. Точно также и здесь в Москве ворвался к нам переводчик немецкого языка, poдом венгерец, бывший некогда католиком, а теперь русский, и уличал нас, что мы тайные иезуиты (до такой степени этот народ ненавидит ваших отцов и я никому из них не советовал бы и пытаться проникнуть сюда), но также увидел свою ошибку и тотчас открыто признался в ней. Этот же слух упорно держался еще и среди epeтиков в Слободе, но скоро и там переменили свое мнение. Трудно поверить, какое дурное мнение имеют здесь об этом обществе (иезуитов). Говорят, что иезуиты производят только смуты и беспорядки. Русские даже убеждены, что иезуиты видят на сто локтей под землею, и потому не желают иметь у себя таких Аргусов, которые притом еще вмешиваются во все дела. Прибавилась еще новая причина ненависти к вашему ордену: вышла в свет на французском языке книга, написанная неким отцем Филиппом Аврилем из иезуитского ордена, в которой он описывает свое путешествие в Китай и высказывает весьма дерзкие суждения о москвитянах. И о царе он говорит, будто у него падучая болезнь, а между тем теперешнее его состояние показывает, что трясение головой и поворачивание глаз была простая привычка, потому что теперь он совершенно отучился от этого, чего не могло бы быть, если бы у него была эта болезнь. Эта книга была сейчас переведена женевскими еретиками на русский язык. Господин императорский посол защищал ваш орден и говорил, что это подложное сочинение, потому что на нем нет одобрения иезуитских властей. Мы с католиками удерживаемся давать свое мнение и, молча, удивляемся: если это так, то каким образом могла быть издана эта книга членом столь осторожного ордена, каков ваш.
(…)
В то время, как мы праздновали наш праздник пятидесятницы, пришло печальное известие о бунте стрельцов, из которых одна часть уже приближалась к Москве, а другие намеревались явиться из Казани и Астрахани, соединившись с Яицкими казаками. Тотчас было послано против них войско, которое однако не решалось далеко отходить от города из боязни, чтобы единомышленники стрельцов не произвели возмущения в городе, за что уже несколько стрельцов и принималось.
Накануне св. Троицы (храмового праздника нашей церкви) мятежники были разбиты, благодаря, главным образом, разумным и быстрым действиям нашего генерала Гордона. Первейшим намерением стрельцов было истребить совершенно немцев и их Слободу (этот удар всегда грозит этой народности и всем нам, соединенным с ней, если, чего не дай Бог, умрет светлейший царь). Для возбуждения большего страха по Слободе разъезжал татарский солдат, крича, что царь умер. Один из нас был назначен в город, другой в слободу, остальные в другия места, чтобы везде при такой опасности заботиться о спасении душ, если не ради мученичества, но просто из христианской любви положить свои души, которые раньше или позже во всяком случае придется предать в руки Создателя. Об этой должно быть опасности предвещало нам предзнаменование, бывшее в той комнате, в которой некогда жил и умер достославной памяти член вашего общества, если не ошибаюсь, из богемской провинции, отец Альберт Бойе. Так сейчас и объяснили это мои собратия, говоря, что нам угрожает несчастие и что нужно просить помощи у Божией Матери, каковая помощь и явилась. Каждый раз, как я прохожу по кладбищу, на котором он погребен (между абиссинским купцом и полковником — католиком и на могиле его положен камень с надписью), я воздаю ему поклонение и ради его заслуг прошу у Бога милости. Здесь много говорят об его добродетелях.
Теперь можно видеть виселицы, увешанные мятежниками. Недавно и казаки понесли заслуженное наказание. У них близь крепости отрубали головы, руки и ноги. Эти суровые люди, в то время, как им рубили руки, не обнаружили ни малейшего признака боли и не издали стона, как будто это были не их руки, а один из них даже приподнял голову на плахе, на которой был положен, посмотрел кругом и с неподвижным взором наблюдал, как ему рубили ноги.
(…)
Содержание здесь довольно дешево. Одну пару куропаток можно купить за 4 коп., т. e. 8 крейцеров; рябчик стоит 2 или 4 крейцера, а иногда можно купить его даже за один крейцер. Также дешева и остальная живность; целый теленок стоит 20 или 30 крейцеров. Но материя для одежды, чего я никак не думал, в невозможной цене, так что самую простую одежду едва можно приобрести дешевле 40 флоринов; также дороги и меха (за исключением медвежьих), которые можно купить за такую же цену, если даже и не за меньшую, и в Вене. Соболи в огромной цене. Причину этого приводят ту, что китайцы прогнали охотников, и отняли то пространство земли, на котором происходила самая счастливая ловля соболей. Одним словом, все, кроме продовольствия, здесь в огромной цене, и, хотя мы много тратим на лошадей, которые действительно необходимы при здешних огромных расстояниях и при здешних дорогах, по которым иначе нельзя путешествовать, как на лошадях, хотя мы много издерживаем на содержание нашей общины, состоящей из 8 человек, на обучение детей музыке, на бедных-католиков и проч., тем не менее Бог посылает нам средства и даже больше, чем мы тратим. Добрые армяне и персы не проходят мимо, чтобы не сделать нам какого-нибудь маленького приношения, от которого мы не осмеливаемся отказываться.
(…)
После праздника Пр. Богородицы мы получили обычное царское угощение. Оно было таково: когда все мы, имевшие аудиенцию, собрались в посольском дворце, то из царской кухни из крепости вышло по направлению к нам 200 русских и ряд их занимал пространство почти в 600 шагов. Прежде всех шел пристав; за ним 50 человек с серебряными позолоченными чашами, из которых большие имели в высоту три пяди и изумительный объем, а остальные были немного меньше. За ними несли кушанья числом 109 на огромных серебряных блюдах, многия из блюд были даже позолочены. Более тяжелые блюда, как например те, на которых были лебеди, голова кабана и проч. несли два носильщика. За ними несли две ужасающих серебряных вызолоченных братины, а за ними 15 огромных оловянных сосудов с вином, пивом, медом и водкой. Когда все это прибыло в вышеуказанном порядке, тогда накрыли стол золотой скатертью, остальные приборы были все из серебра. Все это было устроено с особенной пышностью для господина императорского посла, который здесь находится в большом почете. Польскому послу дали только 22 кушанья, датскому — 20, шведский же посол и вовсе не был угощаем, потому что имел звание коммиссара.
(…)