Проклятый ворон
В древнегреческой мифологии ворон — священный спутник бога Аполлона. Изначально имевший серебристое оперение и умевший говорить, он сделался черным и начал каркать из-за проклятия Аполлона за то, что плохо присматривал за его возлюбленной Коронидой — не выклевал глаза приблизившемуся к ней красавцу Исхию. Аполлон превратил ворона в созвездие, дабы своим присутствием на небе тот предостерегал людей от поспешности и обмана.
Древним римлянам крик ворона напоминал слово «завтра» (лат. cras) и ассоциировался с надеждой. В славянской мифологии эта птица почиталась как вещая, способная исцелять раненых и оживлять мертвых, но также пере-носящая горе на своих крыльях. Позднее ворон становится эмблемой войны и смерти, всяческих бед и несчастий.
Отцами церкви вран обвинялся в невозвращении в Ноев ковчег после обнаружения суши и в забвении Дома Господня. Посему он нередко олицетворял язычника и вообще всякого грешника. А поскольку эта птица питается падалью, она стала восприниматься еще и как образ бесстыдства и неблагочестия. Святой Амвросий в трактате «О таинствах» именует ворона «символом греха», от которого надлежит избавляться праведнику.
Сорока-сплетница
В западной традиции сорока издавна считалась птицей коварной — ассоциированной со стяжательством, болтливостью и распространением сплетен. Латинское pica (сорока) также означало болтунью-сплетницу. То же самое — во многих современных языках: англ. magpie, нем. Elster, итал. gazza, исп. urraca, рум. ţarcă.
В русских говорах сорочить означает болтать попусту, разносить сплетни. Сравним также известные поговорки со значением «распространение слухов»: Сорока на хвосте принесла (русская); To hear through the grapevine (английская); Etwas der Elster auf den Schwanz binden (немецкая).
Самое известное воплощение этого образа в изобразительном искусстве — знаменитая картина Питера Брейгеля «Сорока на виселице». В центре аллегорического полотна перебирает долговязыми ногами-опорами виселица с сидящей на ней сорокой — символом то ли болтливости как источника порочащих слухов, то ли самих сплетников, которым в былые времена грозила виселица. Последнюю версию предложил Карел ван Мандер в «Книге о живо-писцах» (1604).
По мнению современных искусствоведов, поскольку сорока сидит на самой виселице, а не под ней — сплетня здесь, напротив, торжествует, и автор картины указывает на ее смертельную опасность. Для современников художника эта картина имела и более конкретный смысл, напоминая о терроре герцога Альбы, укорененном в злобной молве о протестантах.
Воробей-христопродавец
В «черном списке» злоречивых птиц оказался и воробей. В апокрифической легенде он проклят Богом за воровство гвоздей, которые носил к кресту, помогая распинать Иисуса. В другой версии легенды воробьи прокляты за то, что выдали Христа римским солдатам своим чириканьем. В третьей — за издевательский крик «жив, жив!» в то время как воины хотели перебить голени распятому Спасителю. Голубь при этом ворковал «умер, умер» — и на него сошел Святой Дух, а воробей за призывы терзать Спасителя был проклят.
Ласточка-клеветница
Среди зловредных птичек можно обнаружить даже ласточку. Во многих культурах она считается вестником весны, эмблемой деторождения и символом воскрешения, но неожиданно принимает облик Клеветы в «Балладе о ласточке-клеветнице» французского поэта Эсташа Дешана.
Написанное в XIV веке, это аллегорическое произведение повествует о маленькой юркой птичке, что нападает «без пращи и снаряда», «щебечет от злорадства», «сеет раздоры», бесчестит и ранит «коварной речью». Сюжет баллады опирается на древнее поверье о существовании особого вида ласточек, чей укус ядовит, а взгляд приводит в трепет даже коршунов с орлами. Ласточку-клеветницу «осуждают по праву» — и в конце концов «зло падет на нее самое, придет ей конец».
Справедливости ради заметим: ласточка-клеветница — образ индивидуально авторский, в других источниках почти не встречающийся. Традиционно клевета уподоблялась другим животным. Демосфен сравнивал клеветника со скорпионом и змеей. У Шекспира клевета «как черная ворона в небе ясном» (сонет 70). По словам французского писателя-моралиста Никола де Шамфора, «клевета похожа на докучную осу».
Инфернальная сова
С древности сова олицетворяла не только мудрость и проницательность, но и — в разных интерпретациях — жестокость, печаль, смерть. Из спутницы античной богини Афины она превращается в средневековую аллегорию порочности и слепоты безверия. Не ведающая страха темноты хищница связывалась и со злоречием — как разносчица дурных вестей, транслятор лжи или обобщенный образ угрозы. В обыденном сознании этими мрачными представлениями затмевались противоположные смыслы: художники изображали сов в сценах моления отшельников как символ уединенности. В сценах распятия как атрибут Христа.
Большим мастером инфернальных изображений совы был Иероним Босх. На картине «Фокусник» она скрывается в корзинке на поясе шарлатана-ловкача, на «Концерте в яйце» нагло восседает на голове монахини, в «Путнике» пристально разглядывает блудного сына с верхушки дерева.
На «Корабле дураков» сова таится в древесной кроне. В триптихе «Искушении святого Антония» топчется на голове свиноподобного существа с мандолиной и выглядывает из трещины каменной колонны. На этих полотнах сова, вероятнее всего, выступает символом ереси.
Среди множества орнитоморфных фигур в монументальном «Саду земных наслаждений» также примечательны совы. Одна угнездилась среди резвящихся развратников, другая нелепо балансирует на стебельке чертополоха, третья прячется в «Фонтане Жизни». Четвертая затесалась в птичью компанию, иллюстрирующую разнообразие человеческих пороков. Согласно разным трактовкам, эта сова воплощает жестокость, душевную слепоту, предвестие смерти.