Когда началась война, мне было три года и семнадцать дней.
В 1941 году мы жили в доме девять по улице Марата в третьем флигеле на четвертом этаже. Я хорошо помню бомбежку, звуки разрывов, дом трясется, я плачу, а мама говорит: «Ты же умная девочка, ты же знаешь — если ребенок держится за мамину руку, бомба в этот дом не попадет!» Обманывала, конечно, но ведь это была святая ложь! Я вцепляюсь в ее руку и успокаиваюсь. Мама словно напророчила — в седьмой дом бомба попала, в одиннадцатый — тоже, а в наш — девятый — нет!
Мама Наталии Кирилловны Белоусовой — Ирина Феликсовна Зиверт — в начале войны работала воспитателем в детском саду, который находился в подвале Дворца Труда, а с середины 1943 года — заведующей детского сада при госпитале, расположенном в здании Лесотехнической Академии. Папа — Кирилл Леонардович Иогансен — архитектор, профессор, преподаватель училища имени Мухиной. Во время войны он маскировал военно-морские аэродромы, а позже стал художником Музея обороны и блокады Ленинграда. Все дни блокады семья провела в Ленинграде.
Помню — мама сдирает обои (они же были приклеены на картофельном клейстере), рвет их. Отжимает, а воду, чуть клейкую, мы пьем. Помню коптилочку, круглую, фитилек горит, а я сижу, гляжу на него не отрываясь. «Буржуйку» помню с трубой в форточку, топили обломками мебели, паркетом.
Зимой 1941 года мы переехали к бабушке на 6-ю Красноармейскую, там комната была шесть метров, мы втроем спали на широкой тахте, которая занимала треть комнаты. Помню бабушкины морщинистые руки, как она делила наш хлебушек на три кусочка и говорила: «жуй медленнее», а я тут же его глотала. Зимой по двору и по 6-й Красноармейской ходили по узким тропинкам — сугробы были выше меня, и из снега иногда торчала то рука, то нога. Люди умирали, и их засыпало снегом. Помню на стене черную тарелку радио и оттуда либо передачи, либо звук метронома. Хорошо помню Новогодний праздник в детском саду при госпитале в Лесном. Пришли какие-то военные, я читала стихотворение «Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, везущая хворосту воз» и тянула за веревочку деревянную лошадку. Военный подбросил меня высоко-высоко и угостил круглым шоколадным шариком (кажется, он назывался «крокет»).
Очень хорошо помню день полного снятия блокады — 27 января 1944 года. Мне было уже пять с половиной лет. Мы стояли на Кировском мосту. Когда услышала первый залп — не испугалась, за войну к грохоту привыкла, а потом вдруг ракеты — небо светлое — я такого никогда не видела. Я заплакала от страха и неожиданности, а мама положила мне руку на плечико и говорит: «Ну что же ты плачешь? Это МЫ победили, это салют нашему городу!»
После войны Наталия Кирилловна Белоусова стала географом и преподавателем. Она побывала в сто одной стране, плавала по Амазонке и любовалась льдами Антарктиды.
Уникальные предметы и фотографии в экспозицию музейно-выставочного комплекса «Оборона и блокада Ленинграда» передала Наталия Кирилловна Белоусова.